детьми. Вокруг них любознательные детские глаза. Вы не представляете, как
я тосковал по детям нашей планеты.
- Пока вы тосковали, они стали взрослыми.
- Детство вечно. На смену одним Детям приходят Другие. Мир непрерывно
смотрит вокруг себя детскими глазами. И это прекрасно! Детство! Я улетел
от него. Я снова прилетел к нему. Каждый день я вижу детей, говорю с ними.
Отвечаю на их вопросы.
- Вы в самом деле хотите поработать? Но что вам мешает? Каждый будет рад
вам, как я.
- Недостаток времени. Пространство уже зовет меня. Торопит. Я должен
скоро улететь. Показывайте свою лабораторию. И заодно расскажите мне:
почему из всего живого мира вы выбрали для изучения именно насекомых?
Эрон-старший любил отвечать на этот вопрос. Ведь сколько раз он сам
задавал его себе.
- Насекомых намного больше, чем всех остальных видов животных, вместе
взятых. Достигли ли они вершины своего развития? Мы этого не знаем. Но мы
знаем другое. Изучая палеонтологию, мы видим, что все группы животных
возникают, достигают пределов развития, а затем приходят в упадок.
Признаки эволюционного упадка мы наблюдаем сейчас почти у всех важнейших
отрядов животных. В предшествующие геологические эпохи они были более
развиты и более дифференцированы. И только про насекомых мы не можем
сказать этого. Их эволюционному прогрессу не видно конца. Не видно конца и
края их жизненной энергии.
- Не означает ли это, - спросил Ларвеф, - что все животные рано или
поздно вымрут, останутся только одни излюбленные вами насекомые?
- Но вы забываете о дильнейце разумном, - ответил энтомолог, - сейчас
эволюция зависит не только от природы, но и от науки, от теории и
практики. А наука не даст вымереть тем видам животных, которым
покровительствует дильнейское общество.
Ларвеф с интересом рассматривал приборы и новейшие аппараты
энтомологической лаборатории.
- Мир, - рассказывал Эрон своему гостю, - поворачивается к насекомым той
стороной, которая недоступна нашим чувствам. Наши чувства слишком грубы и
приблизительны. Чувства насекомых точны, как совершенный прибор. Разве мы
способны, как кузнечик, реагировать на колебания, амплитуда которых равна
половине диаметра атома водорода? Если бы дильнеец обладал такой
бесподобной чуткостью, то что с нами было бы! Я, например, всякий раз
вздрагиваю, когда внезапно слышу, как кто-то хлопнул дверью или крикнул.
Но представьте себе, если бы мы с вами чувствовали то, что чувствует
кузнечик: колебание ультрамалых величин...
- Уж не завидуете ли вы кузнечику? - пошутил Ларвеф.
- Завидовал бы, если бы не хотел мыслить. Чтобы осуществить то, что мы
называем мышлением, нужны более грубые и стабильные условия. Разве мы
могли бы думать, если бы наш слух или обоняние реагировали на колебания
атома?
- Сомневаюсь, - сказал гость.-Значит, вы не завидуете им?
- Зачем им завидовать, когда у меня есть приборы. Вот взгляните хотя бы
на этот катодный прибор, обладающий сверхвысокой чувствительностью. Пучок
Х-лучей проходит через электрическое поле и натыкается на экран, покрытый
флуоресцирующим веществом... Здесь может быть зарегистрировано самое
мимолетное явление, недоступное нашим грубым чувствам, но вполне доступное
насекомым.
- А я завидую, - сказал вдруг Ларвеф.
- Насекомым?
- Нет, вам. Если бы пространство не звало меня на свои просторы, я бы
остался работать вместе с вами. Удивительное единство охватывает большое и
малое. Я видел двойные звезды, огромные планеты, но мне хотелось бы
познать и тот малый, но бесконечно интересный мир, который изучаете вы.
- Оставайтесь.
- Нет, это сильнее меня... Я должен лететь. Пространство зовет!
Именно сегодня утром Эрону-старшему вспомнился его необыкновенный гость.
Он был далеко, бесконечно далеко. А жаль! Именно с ним сейчас хотелось
поговорить старому ученому. О чем? О чем же еще, как не о том, что должно
случиться. Хватит ли у него, Эрона-старшего, сил, чтобы перешагнуть через
эту черту, через предел, созданный природой для вида "дильнеец разумный"?
Он тревожился. Не странно ли это? Тревожиться оттого, что ему собираются
возвратить утраченное и еще недавно считавшееся невозвратным - молодость?
В саду было прохладно. Старик нагнулся над цветком, рассматривая его так,
словно видел его в первый и последний раз. Тревога, что вместе со
старостью от него отберут нечто, слившееся с ним и подобное ему, не
оставляла его.
РАССКАЗЫВАЕТ ВЕЯД
Мы с Туафом мирно спали, когда это случилось. Бодрствовал только комочек
вещества, вместивший в себя внутренний мир отсутствующей женщины и
называвший себя Эроей.
Эроя и разбудила нас.
- Тревога! - крикнула она пронзительно громко.- Тревога!
- Что случилось? - спросили мы с Туафом,
- На нашем острове посторонний, - ответила она.
Мы невольно рассмеялись. Уэра была слишком далеко от всех путей и
населенных мест, чтобы здесь мог оказаться кто-то. Видно, Эрое, этому
комочку вещества, почудилось. Но все же прев оказался комочек вещества, а
не мы. Мы увидели летательный аппарат и высокого дильнейца, склонившегося
над нами. Да, это было похоже на чудо. Мы отнеслись с недоверием к своим
собственным чувствам, пока он не подошел к нам и не назвал свое имя.
- Ларвеф, - сказал он тихо и устало.
Мы молчали. Молчал и комочек вещества, разговорчивый шарик.
- С космолетом, - продолжал пришелец, - на котором я странствовал много
лет, случилась беда. Мне одному удалось достичь вашей станции. Признаться,
не ожидал здесь кого-нибудь встретить.
Он сделал паузу и снова назвал себя:
- Ларвеф.
- Ларвеф? - переспросил я. - Мне кажется знакомым это имя. Так звали
одного странника, получившего взамен своих утрат сто семьдесят лет. Я
видел ваше лицо на экране приближателя.
- Я тоже, - вмешался Туаф.
- И я видела, - раздался женский голос.
Ларвеф оглянулся, пристально всматриваясь.
- Мне послышался женский голос. Среди вас есть женщина?
- Да, - сказал Туаф и показал взглядом на бесформенный комочек вещества,
лежавший на краю стола.
- И вы видели меня? - спросил вежливо Ларвеф, обращаясь к комочку
вещества.-Я рад. Как вас зовут?
- Эроя.
- Красивое имя.
- Благодарю.
- Ну что ж, я рад, что встретил здесь живых дильнейцев. Я на это не
рассчитывал. И вы давно живете здесь?
- Давно. Слишком давно, - ответил я. - Шесть лет.
- А вы? - обернулся Ларвеф и нежно посмотрел на комочек вещества.
- Я? Я не знаю, что такое "давно" и что такое "недавно". Эти слова имеют
смысл только для тех, кто существует временно и чья непрочность подвержена
всем нелепым случайностям бытия. Я же жила всегда. Для меня не существует
ни время, ни пространство.
- Она шутит, - прервал Эрою Туаф. - Кроме того, она не в ладу с логикой.
Маленький дефект в конструкции. Ошибка. Неисправность.
- Ошибка? - спросил Ларвеф.-Ну, что ж. Я всю жизнь ошибался и далеко не
всегда был в ладу с логикой. Мы найдем с ней общий язык.
И он снова посмотрел на край стола, где лежал шарик, комочек вещества,
полного жизни, страстей и пристрастий.
Он посмотрел чуть нежно и ласково, словно прозревал сквозь оболочку
прекрасную и только ему одному открывшуюся суть. Он протянул руку, чтобы
притронуться к трагическому комочку, к этому парадоксальному шарику, но
раздумал.
- Я понимаю вас, Эроя, - сказал он тихо. - И понимаю потому, что жил в
двух разных столетиях и снова отправился в путь в поисках другого времени.
"Давно" и "недавно" для меня имеют тоже другой смысл, чем для всех.
Он больше ничего не добавил к тому, что сказал, и стал устраиваться.
По-видимому, он собирался здесь жить. Впрочем, что ему еще оставалось?
Теперь нас было трое, если не считать комочка, оболочку, за которой
скрывалось нечто загадочное.
- Вы играете в логическую игру? - спросил Туаф, давно мечтавший о живом
партнере.
- Нет. Не играю, - сухо ответил Ларвеф.
Он был молчалив. В этом мы убедились вскоре. Слишком молчалив. И это
понятно. Ведь он долго, слишком долго отсутствовал.
Отсутствовал? Это мало сказать. Отсутствие было его призванием, его
профессией. Но обстоятельства жестоко подшутили над ним. Вместо необъятной
Вселенной он получил крошечный островок, крохотную искусственную планетку.
Он шагал по ней, как леопард в клетке. Ходил и ходил взад и вперед.
Наконец он спросил нас;
- Долго вы намерены околачиваться в этой дыре?
- Не дольше вас, - ответил Туаф и усмехнулся.
- Я не намерен здесь засиживаться, - сказал Ларвеф, и на его узком
длинном лице отразилась решительная и дерзкая мысль.
- А что вы можете предпринять? Отремонтировать летательный аппарат и
улететь.
На этот раз задал вопрос я:
- Далеко ли вы улетите на таком аппарате?
- Недалеко. Согласен. Но лучше погибнуть, борясь с пространством, чем
годами сидеть и ждать.
- Он нетерпелив, - сказал Туаф.
Ларвеф усмехнулся.
- И это говорите вы мне, обогнавшему почти на двести лет самого себя,
дильнейцу, знающему, что такое расстояние и время.
- В самоубийстве нет ничего героического, - сказал я. - Значит, остается
только ждать, хотите вы этого или не хотите.
Ларвеф промолчал. Он повернулся и зашагал. Он шел, словно впереди была
даль, бесконечность. Но увы! - ее не было. Впереди граница всего в
каких-то двух-трех километрах. А за ней зиял провал, пустота, бездна,
бесконечность. Но он шел, шел так, словно хотел перешагнуть через границу.
Его не пугали пустота и бездна. Она звала его. Он шел, и мы боялись, что
он не вернется. Но он возвращался, каждый раз возвращался и снова уходил.
НА БЕРЕГУ ОЗЕРА БАЙКАЛ
Вот что поведал однажды Ларвеф Веяду, Туафу и комочку вещества,
называвшему себя Эроей и тоже умевшему слушать и понимать:
- Есть события, о которых я еще не рассказывал никому. Вы первые узнаете о
них, если не считать моих спутников. Но никто из них не остался в живых, и
некому подтвердить истинность моих слов. Большой космолет, на котором я
возвращался из странствий, как вам известно, погиб, и я достиг Дильнеи на
легком летательном аппарате. Этот аппарат сейчас стоит в Музее истории
космонавтики и удивляет всех, кто способен чему-нибудь удивляться. Почему
я до сих пор молчал? Я надеялся, что события продолжатся.
Теперь у меня почти нет надежды на продолжение истории, которую я сейчас
вам расскажу, и поэтому я буду вынужден ограничиться ее началом. Мне
удалось побывать на планете, которую ее жители называют Землей. Космолет
не стал приземляться. Он остановился на естественном спутнике этой
планеты, который люди называют Луной, откуда легкий аппарат меня одного
доставил на Землю. Так было решено после долгих споров и размышлений.
Посадка на малоизученной и населенной планете представляет риск, а
командир космолета и начальник экспедиции не хотел рисковать. Я был послан
на Землю, чтобы заснять и записать с помощью электронной аппаратуры все,
что могло представлять интерес для цивилизации Дильнеи. О Земле, несмотря
на совершенство нашей оптики, мы знали мало. Мы гадали о высокоразумных
существах, населявших эту планету. Кто они? И по анализам оптических
данных, и по другим признакам мы решили, что на Земле еще каменный век, а
ее жители еще совсем недавно переступили ту черту, которая отделяет мир
биологический от мира социального.
Я приземлился в лесу. Впереди сверкали снежными верхушками высокие и
крутые синие горы. Затем я увидел прозрачное пространство, висевшее среди
гор. Это было огромное озеро. Я смотрел и слушал. Оптические и звуковые
впечатления слились. Казалось, я слушал симфонию, которую исполняла сама
природа. У моих ног звенел ручей. Вода неслась по камням с необычайной
стремительностью, и звучание падающей воды, ее грохот и звон наполняли
слух однотонной и мелодичной музыкой. И тут я увидел тропу. Ее протоптали
разумные существа, по-видимому подобные нам.
В песке я разглядел след ноги... Я вступил на тропу и, доверившись ей,
пошел туда, куда она вела меня. Воздух был густ, напоен запахами хвои,
цветов, ветвей. Он пьянил меня.
Кружилась голова. Сердце усиленно билось от предчувствия неизвестного.
Никогда я еще не Испытывал такого легкого и острого чувства, даже во сне.
Тропа привела меня на холм, но не кончилась там, а вела дальше и дальше в
глубины синего леса, то смыкавшегося за моей спиной, то снова
расступавшегося, чтобы пропустить меня вперед.
Внезапно я вышел на поляну и увидел стадо рогатых животных, низко
наклонявших морды и щипавших серебристый мох. Вдали были видны
конусообразные жилища. Над ними вился дымок. Я остановился, пораженный,
словно попал в далекое прошлое Дильнеи, в неолитический век. Значит, мы не
ошиблись, когда гадали о населении Земли. Здесь еще неолит. Интересно, как
ко мне отнесутся неолитические охотники? А что, если они примут меня за
бога? Я невольно рассмеялся. Нет, мне вовсе это не улыбалось. Могут еще
принести мне кровавую жертву. В детстве я любил читать исторические
повести о первобытных обычаях и нравах. Разумеется, у них существуют
легенды, и в моем появлении они увидят подтверждение своих мифов. А может,
меня убьют? И это не исключено. У них, должно быть, зоркие глаза,
обостренные первобытным инстинктом. Коварная стрела, копье или дротик
могут попасть в сердце или в глаз. Они, надо думать, отличные стрелки. Но
любопытство всегда сильнее страха. Я долго стоял, всматриваясь в
открывшийся мне мир. Кусочек древней эпической песни, которую исполняла
сама действительность. Из крайнего чума выбежало двое ребятишек: мальчик и
девочка. Она убегала, он догонял. Бежали в мою сторону. Пока еще не видели
меня, закрытого кустами. Все ближе и ближе..., И вот, добежав до кустов,
они остановились. Мальчик первым увидел меня.
На его оживленном смехом лице отразился испуг и недоумение. Он что-то
сказал девочке, и она тоже остановилась. Они были в пяти шагах от меня. Я
рассматривал детей. В их скуластых лицах с узкими глазами, испуганно и
недоуменно глядевшими на меня, было нечто дикое и прекрасное. Я еще
никогда не видел такой живости и красоты. Незаметно нажал на кнопку
видеоинформационного аппарата, чтобы запечатлеть их в этот миг. Они не
подозревали, что их запечатлевают. Миг длился. Необыкновенный, страшный и
чудесный миг моего первого знакомства с жителями Земли.
Потом мальчик подошел ближе и что-то спросил у меня на своем странно
звучавшем языке. Я молчал. Он догадался, что я его не понял, и, показав на
себя пальцем, назвал свое имя:
- Гольчей.
Затем он показал на девочку, по-видимому сестренку, и назвал ее имя:
- Катэма.
Тогда я назвал себя.
- Ларвеф, - сказал я.
Эти три слова, три названия, три имени, произнесенные вслух, начали
действовать с поразительной скоростью. Они уничтожили ту пропасть, которая
только что была здесь, лежала между мною и детьми Земли. Девочка
приветливо рассмеялась. Улыбнулся и мальчик, чуточку, правда, недоверчиво.
Они изумленно, но уж е без страха рассматривали меня.
И я тоже рассматривал себя как бы их глазами, словно впервые видя жителя
Дильнеи. Вероятно, их смущал синий цвет моей кожи, мои огромные глаза, мой
крошечный рот и, разумеется, мой костюм,. Но у меня было имя, так же как у
них. А то, что имеет название, все, что произносится вслух и облачено в
звук, находится уже по эту сторону реальности. Черта перейдена. Я
переступил ее, назвав себя. Они уже запомнили мое имя и будут помнить всю
жизнь.
- Ларвеф, - назвала меня Катэма, затем ее брат Гольчей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг