49
Вы думаете, что, прибыв в свой давно покинутый век, мы
оказались на станции, вокзале или обозначенной каким-нибудь
другим словом точке пространства, где слегка возбужденные
переменой пассажиры покидают покой транспорта и обретают
вновь привычное беспокойство обыденной и деловой жизни? Ни-
чуть. Мы стояли с Офелией в том же самом саду, куда привел
меня некогда мой электронный наставник, чтобы познакомить с
Офелией и дать возможность познать то, что познал вместе со
мной терпеливый читатель.
Мы стояли в саду. Гроза только что пронеслась. И в небе
над садом уже висела радуга, новенькая и нарядная, словно
выскользнувшая из моего брезентового портфельчика или, точ-
нее, со страницы нашего романа, где она хранилась вместе с
другими пейзажами, надежно запакованными в словесную тару.
Казалось, годы, проведенные нами в XX веке, свернулись в
упругий миг, в одно мгновение, сжатое с той же силой, с ка-
кой было спрессовано инобытие (займем это загадочно-страшно-
ватое слово из философского словаря), послужившее началом
для разбегающейся во все стороны Вселенной, мчащей галакти-
ки, моря, горы, деревья, реки и даже вас и меня.
Можно было подумать, что ничего не было - ни колчаковской
тюрьмы в Томске, ни василеостровского Тициана с его псом, ни
Академии художеств, ни Андреевского рынка, ни песни, сложен-
ной скальдами и занесенной на покрытый цементом типично пе-
тербургский двор, ни Коли с его аспирантской стипендией и
фаустовской любознательностью, ни старух, совавших в чужие
дела свой нос, а было всего одно мгновение, сумевшее вклю-
чить в себя сырой кусок жизни, пока гремел гром и девушка
(она же книга) развертывала свое магическое искусство вос-
создавать жизнь не из слов, а из чего-то гораздо более наг-
лядного и склеенного с явлениями, событиями, вещами не толь-
ко волшебным клеем вымысла и мечты.
Я взглянул на Офелию, Офелия взглянула на меня, и мы
словно отразились в зеркале: я со своим брезентовым порт-
фельчиком и она с чемоданом из крокодиловой кожи, купленном
на деньги, сэкономленные при покупке мяса и овощей у уступ-
чивых единоличников на Андреевском рынке.
Брезентовый портфель и крокодиловый чемодан создавали оч-
ную ставку остановившегося мгновения в саду и той довольно
пестрой действительности, измеряемой годами, которая оста-
лась в прошлом, уже овеянном грустной дымкой воспоминания.
Офелия простилась со мной, и мы расстались, как расстают-
ся пассажиры, выйдя из вагона экспресса Владивосток-Москва,
в котором они совместно провели неделю, похожую на модель
жизни, разыгранной в разговорах, снах, чаепитиях и вот при-
бежавшей все же к своему финалу.
Офелия спешила, не скрывая от меня нетерпения скорее вер-
нуться к своим обязанностям, прерванным моей особой и теми
обстоятельствами, которые связали нас в другом времени, а в
этом вряд ли имели силу.
Спустя несколько минут я оказался в гостинице, где жили
такие же, как я, путешественники, вернувшиеся из дальних
странствий и проходившие здесь своего рода "карантин", чтобы
не испытать психического недомогания, вызванного резкой пе-
ременой обстановки.
В номере, где я поселился, кроме необходимых предметов
висел еще и большой экран, связывающий постояльца, погружен-
ного в дарованную ему тишину и покой, с миром, пока еще пре-
бывающем за стенами, построенными из совсем особого материа-
ла, пропускающего свет, но задерживающего звук.
Я пребывал в беззручном мире, в абсолютной тишине, пока
еще не начавшей меня томить.
Раскрыв брезентовый портфель, я достал рукопись романа,
чтобы просмотреть его на досуге.
Но роман молчал, как стены моей гостиницы, задерживающие
звук. Слова будто вылиняли.
Они не издавали ни запаха, ни цвета, не выражали ни раз-
нообразия описываемых событий, ни живую конкретность и ося-
заемость вещей. Жизнь ушла из слов, как ловкий зверь из
расставленного неопытным охотником капкана. Где были нашеп-
танные Офелией фразы, сразу превращавшиеся в деревья, в до-
ма, в сады, в картины, в поступки, в главы, одетые в земную
плоть, умевшие постичь смерть, страсть людей, походку раст-
ратчика, улыбку мадонны и озорной свист американского ганг-
стера, только что ограбившего международный банк?
Судьба наказывала меня. За что? Уж не за то ли, что я,
собираясь в далекий путь, не попрощался со знакомыми и прия-
телями, приобретенными в XX веке, не отметился в домовой
конторе жакта и не возвратил в районную библиотеку книгу
(перевод с французского), а пытался ее зачитать и даже неза-
конно увезти с собой?
Рукопись онемела, не выдержав путешествия из одного вре-
мени в другое, словно физико-химические условия слишком
быстрого передвижения заставили выплеснуться жизнь, как вып-
лескивается горное озеро, застигнутое сильным землетрясени-
ем.
Я был в отчаянии, я думал об Офелии, которая, вероятно ни
о чем не подозревая, носилась по городу, навещая знакомых и
подруг.
Тишина уже не успокаивала меня. Наоборот. Она начала меня
тревожить. И чтобы отвлечь себя от докучливых мыслей и сом-
нений, я включил экран.
Экран сразу убрал стены, и я увидел Офелию. Она стояла
над чемоданом из крокодиловой кожи. Чемодан был раскрыт, и
Офелия наклонилась над ним - уж не для того ли, чтобы пока-
зать миру, глядящему на экран, свои старомодные платья, туф-
ли, лифчики, фильдекосовые чулки, доставленные из двадцатых
годов удалившегося в отставку века?
Мне стало неловко за нее. Выглядела она как в те недолгие
два года, когда была женой василеостровского Тициана и води-
ла гулять мохнатого пса.
Каково же было мое удивление, когда вместо пахнущего наф-
талином платья она вынула из чемодана синию грохочущую по
камням Катунь вместе со скалистым берегом, поросшим листвен-
ницами, словно желая надеть ее на себя.
Она достала из чемодана проселочную дорогу с телегой и
весело бежавшей лошадью, поле с густо-зеленым льном, луг с
пасущимся на нем стадом холмогорских коров, железную дорогу
Ленинград-Сиверская с дачным поездом и сад со скамейкой, на
которой сидела влюбленная парочка и слушала трель прилетев-
шего на гастроли с юга талантливого исполнителя - соловья.
Она вынула облако, снежную верхушку баргузинского гольца,
кедр с белкой на ветке и соболя, только что выскочившего из
дупла, а потом тем же небрежным движением руки она положила
все это в тот же, ставший бездонным, как Вселенная, чемодан.
Все это было похоже на эстрадный номер, но исполняемый не
обычной фокусницей, а настоящей волшебницей, правда состоя-
щей в профсоюзе работников искусства (сокращенно: Рабис) и
после каждого исполненного номера заученно говорящей публи-
ке:
- Это не чудо и не обман, а только мастерство хорошо нат-
ренированных рук.
У нее действительно были хорошо натренированные руки, и
этими руками она умудрилась во время перелета незаметно вы-
жать из нашей рукописи жизнь, как выжимают влагу из платья,
попавшего под проливной дождь, и снова собрать эту жизнь,
как собирает поэт стихотворение из слов, пропитанных запаха-
ми лесов и страстью, и всю эту поэзию спрятать к себе в че-
модан.
Я не умел сердиться на нее и смотрел на экран, понимая,
что глупо сердиться на существо, у которого особый талант -
сокращать расстояние между мыслью и миром, превращая все ви-
денное в поэму, свежую, как утро на вчера еще неведомой пла-
нете, куда только что ступила человеческая нога.
Гор
Геннадий
Самойлович
ИЗВАЯНИЕ
Л. О. изд-ва "Советский писа-
тель", 1972, 240 стр. План вы-
пуска 1972 г. © 23
Художник Н. И. Кузнецов
Редактор Г. Д. Зубкова
Худож. редактор A. E. Новиков
Техн. редактор A. А. Ульянова
Корректор E. А. Омельяненко
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 14.11.2002 17:27
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг