изображение какой-то богини и стоящего перед нею на коленях воина. На
овальных бляшках поменьше, всего в два-три сантиметра длиной, были
изображены различные животные, особенно часто крошечные олени.
- Явное пристрастие к оленям, видимо, отнюдь не случайно, - сказал Олег
Антонович, в какой уже раз внимательно изучая украшения в лупу. -
Присмотритесь получше. Теперь оленей у нас набралось много - и всяких
размеров, можно их сравнивать. Совершенно очевидно: все они схожи между
собой. У всех летящая поза, рога типично оленьи, хотя и стилизованные. Но
морда у всех с горбинкой, и толстые лосиные губы. Сочетание несколько
странноватое, но явно не случайное. Своего рода герб племени, а? -
посмотрел он на меня. - Вероятно, художник взял за основу изображение
лося, служившего, вполне возможно, еще родовым тотемом у предков,
обитавших тут, на границе лесостепи издавна, и придал ему черты
благородного оленя - нового божества, завезенного сюда скифами. Так что,
пожалуй, и эти олени действительно подтверждают: племя было коренным,
местным и вошло на равных в скифский союз. Во всяком случае, есть о чем
поразмыслить...
Взяв в руки фотографию Золотого Оленя, лежавшую на столе, он задумчиво
произнес, окутываясь облачком ароматного дыма, вырвавшегося из трубки:
- И ведь все началось с этого красавца. А где подлинник, мы так и не
знаем. - Помолчав, Олег Антонович добавил: - И ведь действительно есть у
него сходство с барельефами Покрова-на-Нерли. Верно Караев подметил,
глазастый. А еще больше, пожалуй, у этих маленьких оленят, что на бляшках.
Где у тебя папка?
Я подал ему папку, где хранил отдельно фотографии тех найденных нами
украшений, какие хоть отдаленно походили на фигурки зверей, которыми
спустя две тысячи лет русские мастера украсили белокаменные стены храма,
стоящего далеко на севере, среди владимирских лесов на берегу задумчивой
Нерли.
- Смотри, и эти ползущие на брюхе львы явно схожи, - продолжал
восхищаться Казанский. - А этот олень, которого терзает грифон с орлиной
головой? Ей-богу, у него даже морда чуть-чуть лосиная, как у наших оленей!
И даже манера подчеркивать резкими насечками мускулатуру прыгающих
животных та же, что и у нашего мастера.
Да, сходство между изображениями зверей, разделенными между собой
тысячами километров и веками, было несомненным. Видимо, именно отсюда, где
нам посчастливилось вслед за покойным Смирновым раскопать курган
самобытного скифского племени, мастера которого отличались таким умением
создавать замечательные украшения в зверином стиле, их чудесные творения и
отправились странствовать по белу свету. Ими восхищались художники -
торевты других племен, копировали эти украшения, передавая их друг другу,
как эстафету, через расстояния и века. Конечно, связь была очень сложной,
требующей еще длительного изучения. Но уже явно прослеживалась ощутимая
ниточка, протянувшаяся из глубин древности до наших дней. Думая об этом, я
снова ощутил волнующее чувство неразрывной связи времен.
- И змееногая богиня на обеих наших подвесках весьма напоминает
"береговиню" славянского фольклора. Да, Тереножкин, конечно, прав. Тут
надо искать корни славянства - не только у невров, но и у скифов-пахарей,
- решительно сказал Олег Антонович.
Изображение змееногой богини мы обнаружили и на овальных щитках,
подвешенных на цепочках к массивным золотым серьгам, которые носила жена
вождя, погребенная вместе с ним под курганом. Судя по тому, как хорошо они
сохранились, надевала она их, видимо, нечасто, лишь по самым торжественным
случаям.
Лицо богини на щитках напоминало изображенное на "висюльках", найденных
среди обломков чемодана в Матвеевке, но выглядело мягче, добрее. Длинные
извивающиеся волосы уже не оставляли сомнений, что это змееногая богиня.
То же подтверждали и две змеиные головки, грозно высматривавшие,
приподнявшись, возможных врагов. А по нижнему краю каждого щитка одна за
другой плыли рыбки. Но по манере исполнения изображение богини заметно
отличалось от найденного в Матвеевке. Серьги с подвесками, очевидно,
сделал скифский мастер, весьма талантливо подражая греческим образцам. И
все же рыбешек и змеек в привычных ему традициях изобразил он гораздо
свободнее и увереннее, чем лицо богини.
- Очень важная находка! - торжествовал Казанский. - Неоспоримое
свидетельство перемен в художественной манере, стремления скифских
мастеров поучиться у греков изображать людей, обогатить свое искусство.
- И такого мастера не пожалели, принесли в жертву! - ужасалась вечером
у костра Тося.
- Интересно, а ученики у этого мастера остались? - задумчиво спросил
Алик.
- Наверное, - рассудительно ответил Аркадий Буценко, явно увлекшийся
раскопками и тайнами прошлого больше, чем мечтой о морских скитаниях, но
все еще не расставшийся с выгоревшей тельняшкой. - Кто-то помогал мастеру,
не один же он работал.
- Конечно, - поддержал его Саша Березин. - Кто-то продолжал его
традиции, если они даже до Покрова-на-Нерли в конце концов дотянулись.
Почти каждая находка давала повод для долгих бесед у костра, а порой и
споров. Но, пожалуй, особенно интересен оказался сосуд, стоявший на
почетном месте у изголовья жены вождя. Он был сделан из электра - сплава
золота и серебра, теплого янтарного цвета. Сосуд был невелик, всего около
двадцати сантиметров высотой и чуть побольше сорока в диаметре, округлый,
с невысоким горлышком.
Напоминал он найденные ранее в Куль-Обе и в Частых курганах под
Воронежем, но отличался, по-моему, большим совершенством.
Самым же примечательным и важным было содержание сценок, изображенных
на сосуде, как и на Матвеевской вазе. Всего три сценки - как бы рассказ в
картинках, не нуждавшихся в разъяснениях. Сначала, как и на Матвеевской
вазе, был изображен бой, столкновение между конными воинами, бородатыми, в
типично скифской одежде и островерхих башлыках с пешими бойцами -
безбородыми, длинноусыми, одетыми в кафтаны немножко иного покроя. Головы
у воинов обнажены, только у вождя был точно такой шлем с шишечкой наверху,
какой мы нашли в гробнице.
Сцена боя была весьма выразительна, хотя по сравнению с Матвеевской
вазой на ней, как и на знаменитом гребне из Солохи, был изображен лишь
один уголок поля сражения: два всадника сражались с тремя пешими воинами,
заслонявшими вождя. Да на заднем плане виднелись еще два воина. Один
оказывал товарищу первую помощь прямо на поле боя, вытаскивая зубами у
него из раны на руке вражескую стрелу. Беглая, но какая впечатляющая
деталь!
Вторая сцена изображала переговоры между вождями двух племен. Оба были
в парадных облачениях и высоких шапках и выглядели весьма торжественно и
внушительно.
Весьма вероятно, и на этом сосуде, как на Матвеевской вазе, были
запечатлены не только памятные эпизоды из истории взаимоотношений двух
племен, но и из жизни вождя, погребение которого мы раскопали. Только
греческий торевт, изготовивший электровый сосуд, изобразил не конкретных,
вполне определенных вождей, а явно идеальных, даже придав им некоторые
совершенно очевидные черты героев родного ему эллинского эпоса. Так что
искать портретного сходства между покойным вождем и изображенным на вазе
было безнадежным занятием Причем идеализировал изображенных на сосуде
вождей художник вовсе не случайно: сосуд имел несомненно культовое
назначение. Видимо, был специально заказан, чтобы ознаменовать такое
торжественное и важное событие, как заключение дружественного союза между
двумя племенами.
Именно этот момент изображала третья сценка. Те же самые два
торжественно-величавых вождя стояли друг перед другом с ритонами, а
виночерпий готовился налить им вина из культового сосуда. Приглядевшись
внимательнее, можно было разглядеть, что сосуд этот - тот самый, который
мы теперь, двадцать пять веков спустя, держали в руках!
Не могло остаться ни малейших сомнений: в трех сценках на сосуде
рассказывалось, как побратались враждовавшие прежде племена, кочевое и
оседлое, одно чисто скифское, пришлое, другое, видимо, местное. У нас
накапливалось все больше неопровержимых подтверждений этому.
Немало нашлось в погребении и посуды - целой, неразбитой: и простенькие
горшки явно местного типа, украшенные лишь робким валиком вокруг венчика,
и уже более совершенные, нарядные, но тоже наглядно показывавшие рядом с
ними свое несомненное родство. А греческие сосуды, имевшие клейма
мастерских, позволили нам не только установить, откуда их привезли, но и
довольно точно определить, когда насыпали этот курган над гробницей
скифского вождя и его жены: не позже начала пятого века до нашей эры.
Не стану детально рассказывать о наших находках - для меня, конечно,
они все интересны. Но мое повествование грозит превратиться в каталог
древностей. Однако об одной находке - как бы вдруг чудом ожившей у нас на
глазах - не могу не упомянуть.
Возле левой руки женщины стояла простая глиняная миска, а в ней были
горкой насыпаны глиняные зернышки. Они были чуть побольше настоящих, но с
пропорциями и особенностями, выдержанными настолько точно, что легко
различался каждый вид растений. Потом анализ показал: к глине, из которой
сделали эти зернышки, была примешана мука. Они явно имели магическое
значение, применялись, вероятно, для того, чтобы во время каких-то обрядов
умилостивить богов и выпросить у них щедрый урожай.
Эти зернышки особенно заинтересовали, конечно, Непорожнего и стариков
селян, которым мы их показали.
Старики качали седыми головами и восхищались:
- Дивитесь, пшеничка, рожь. Ну прямо як насправди! [как на самом деле
(укр.)]
- А це просо.
- Ячмень!
- Все уже тогда сеяли. Ну и ну!
А в одном из глиняных горшков, стоявших тут же, мы нашли несколько
настоящих зерен древней пшеницы. Назар Тарасович внимательно изучил их
вместе с колхозным агрономом и сказал:
- Очень похожи на краснодарку.
Это подтвердили потом и специалисты-селекционеры. Несколько сортов
пшеницы, которые и поныне сеют на полях Украины и Краснодарского края,
оказывается, ведут свое происхождение от этих древних семян. Так что с
полным правом можно сказать, что мы кормимся пшеницей, выращивать которую
на здешних полях начинали еще три тысячи лет назад скифы-пахари.
А Непорожний выпросил у нас одно зернышко этой пшеницы, через некоторое
время пригласил нас в колхозную агролабораторию и благоговейно показал
нежный зеленый стебелек, высунувшийся из земли в глиняном горшке, стоявшем
на окне под стеклянным колпаком.
- Полюбуйтесь на скифскую пшеничку, - сказал он. - Взошла! Размножим и
посеем, попробуем, что за хлебушко они ели. Не зря ж старались древние
хлеборобы, пот на полях проливали.
Глядя на тоненький, упрямо тянущийся к солнцу стебелек, я словно воочию
увидел единый поток истории, непрерывно струившийся из глубин незапамятной
древности.
Закончив общий осмотр погребальной камеры и разбив ее на квадраты, мы
занялись тщательным и кропотливым изучением находок, предвкушая все
удовольствие от неторопливой работы.
Но не тут-то было. Нам все время мешали. Слухи о нашей удаче уже
стремительно летели по свету. Теперь к нам отовсюду спешили гости - из
Киева, Москвы, Ленинграда, Ростова. Даже из Парижа прилетела, нагрянув
буквально как очаровательный ангел с небес, мадемуазель Жанна Коломб,
занимающаяся, оказывается, в Лувре скифским искусством.
Конечно, одними из первых примчались, прервав свои раскопки, Василь
Бидзиля и Борис Мозолевский, которым я недавно так завидовал. Из Киева
прилетел ликующий Петренко.
Он крепко обнял меня, словно и не было у нас никаких ссор и
разногласий, приговаривая:
- Большая удача, большая удача! Крепко повезло. Всему нашему коллективу
есть чем гордиться. То Гайманова могила, то находки Мозолевского, теперь
этот курганчик. Все наши отряды! Есть чем похвастать во всесоюзном
масштабе.
Теперь и мне приходилось давать интервью. И я очень скоро почувствовал,
как обременительна слава. Тем более что раскопки привлекали не только
ученых и журналистов. Приезжали полюбоваться нашими находками строители
каналов, без чьей помощи мы бы еще долго возились в недрах кургана.
Несколько экскурсий в погребальные камеры мы устроили для местных селян.
Олег Антонович поражал нас неуемной энергией. Несмотря на возраст, он
наравне со всеми занимался расчисткой находок, вел нескончаемые споры с
приехавшими учеными и не отказывался провести беседу с любопытствующими
экскурсантами.
Я знал, что у него больная печень и пошаливает сердце. Но никогда мы не
слышали от Казанского не то чтобы жалоб, а даже просто разговоров о
здоровье, которые обожал вести мнительный дядя Костя.
Только однажды, разбирая находки, Олег Антонович вдруг вздохнул и
задумчиво произнес:
- Может, правильно сказано в талмуде: "Вы говорите: время проходит.
Время стоит, проходите вы..."?
А в другой раз я услышал, как Олег Антонович, выйдя утром из палатки и
с трудом потянувшись, с каким-то непередаваемым выражением сказал:
- Хорошо в такое утро быть живым...
И я вдруг со щемящей сердце болью понял, что мой учитель все-таки стар
и болен, хоть и старается держаться молодцом. Но через минуту Казанский
уже снова громогласно шутил, торопил нас и опять выглядел чуть ли не
моложе и энергичнее всех. Поспать полтора часика после обеда где-нибудь в
тени под яблоней - вот и все, что он себе позволял.
Однако даже и его начали утомлять постоянные визитеры.
- Будем относиться к ним стоически и по примеру индейцев улыбаться под
пытками. Больше нам ничего не остается, - утешал он нас. Но сам норовил
скрыться от гостей где-нибудь в укромном уголке погребальной камеры, чтобы
спокойно поразмышлять над находками.
А поразмышлять было над чем. Когда стали внимательно осматривать
лежавшие рядом на погребальном ложе скелеты и пропитывать кости
укрепляющим составом, чтобы вынести их на свежий воздух, помогавший нам
Клименко вдруг тихонько присвистнул и сказал:
- Посмотрите-ка, Олег Антонович, какой наконечник стрелы застрял у него
в шейном позвонке.
- Где? Да, действительно. Как же я раньше не заметил.
- Так он же лежал на спине. Не было видно.
Внимательно осмотрев застрявший в позвонке наконечник, Андрей Осипович
добавил:
- Сдается мне, тут дело нечисто. Его явно подстрелили сзади, из-за
угла.
- Вы думаете? - произнес Казанский таким тоном, что отчетливо
прозвучало: "Опять сочиняете детективную историю?.."
- Конечно, - уверенно продолжал Клименко. - Ведь не убегал же вождь с
поля боя, подставив спину вражеским стрелам? Да и угол, под каким пущена
стрела, весьма подозрителен. Знаете что? - поднял он голову и посмотрел на
Казанского. - Попрошу-ка я приехать и поглядеть на древнего покойничка
профессора Заметаева. Того самого, что помог нам с продырявленным черепом
разобраться. Пусть посмотрит и скелеты, а? Пока не будем их трогать,
оставим тут, как есть.
- Ну что ж, попробуем, - без особого воодушевления согласился Олег
Антонович.
Эксперт - судебный медик профессор Заметаев приехал на следующий же
день. Краснощекий лысеющий здоровяк лет сорока пяти, своей плотной фигурой
и всем видом он больше напоминал, пожалуй, циркового борца, особенно в
тренировочном костюме, какой надел, приняв с дороги душ. Не только
студенты, но и мы с Казанским, признаться, посматривали на эксперта с
некоторым сомнением.
Но когда он облачился в белоснежный халат, натянул на руки резиновые
перчатки и начал колдовать вокруг скелетов с лупой и кронциркулем, время
от времени делая фотоснимки с разных точек, все прониклись к нему
уважением.
Впрочем, ненадолго. Провозившись со скелетами до вечера, эксперт снял
перчатки, халат и, оказавшись опять в спортивном костюме, снова потерял
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг