стекала по его брюху, и при каждом прыжке капли срывались на пол. Поскакал вон
туда. Ну, теперь держись у меня!"
- Ага-га-га-га! - закричал Анжел радостно и разорвал на себе куртку. Потом
бросился вслед за кузнечиком.
Человек-кузнечик побродил по коридорам и пробрался в тренажерный зал. Зал
был небольшим и неудобным - при каждом прыжке человек-кузнечик за что-нибудь
цеплялся. И спрятаться здесь было негде. Ему надо найти лучшее убежище. Он не
сумел съесть большого человека целиком, но, помня о том, что нужно скрывать
свое присутствие, решил спрятать остатки: голову и ногу. Ногу он притащил сюда,
а голова потерялась по дороге. Человеку-кузнечику было трудно думать - болела
голова и те места, по которым он получил дубиной. Еще мешала думать тяжесть в
желудке. Попробуй-ка напрягать мозг с таким раздутым пузом! Он стал засовывать
оторванную ногу в первую попавшуюся щель.
- Ага-га-га-га! - закричал человек, распахивая дверь.
Человек-кузнечик медленно повернулся и удивился, потому что увидел того же
самого человека, которого съел только что. Он даже провел передними лапами по
своему животу. Живот был тяжел и раздут. В животе точно кто-то лежал и
переваривался. Тогда кто же перед ним? Наверное, близнец. "Ну, этого уж я не
скушаю сейчас,- подумал человек-кузнечик,- придется только придушить, а потом
припрятать. С этими людьми одно беспокойство".
- Ну держись! - сказал Анжел и расставил руки. Кузнечик лениво приоткрыл
пасть. Из пасти капала кровавая слюна. Язык, похожий на змеиный, шевелился.
Подергивались губы, особенно слева, у распухшего глаза. Пасть закрылась и
открылась снова. Будто он хотел что-то сказать, но не мог.
- Если ты съел меня один раз,- сказал Анжел,- это не значит, что у тебя
получится сейчас. Ну давай, прыгай!
Человек был совсем безоружен, даже без дубины, поэтому кузнечик прыгнул.
Анжел ударил его приемом ghbv! (восклицательный знак означал силовой прием), и
кузнечик повалился через голову, задрав ноги.
- Ага! - закричал Анжел и прыгнул вперед, но, получив мощный удар задней
лапой, отлетел. Отлетел, сгруппировался, сделал кувырок и встал на ноги. Удар
пришелся в живот, но Анжел успел напрячь нужные мышцы и до нужной упругости.
Задние лапы кузнечика ударили, будто в каучуковый мячик.
Кузнечик перевернулся и присел, опираясь на хвост. Что-то у него точно
повредилось.
- Ну давай еще! - заорал Анжел. Он собрался применить удар ghbv!! (два
восклицательных знака показывали, что от удара не существует защиты), но
кузнечик передними лапами перевернул тренажер, загородил тренажером проход и
вылез в коридор. Когда Анжел вышел из зала, кузнечика уже и след простыл.
- Ничего, в этот раз сбежал, а во второй поймаю! - пригрозил Анжел и пошел
разыскивать собственную голову.
Он нашел ее на прежнем месте и снова удивился абсолютной схожести. Голова
уже подсохла и не сочилась кровью. Анжел вспомнил о том, что сегодня у капитана
день рождения (день рождения праздновался именно в этот момент) и решил чуть
погодить с предъявлением головы.
"У каждого человека есть свои странности. Один ходит с головой под мышкой,
другой строит бумажные кораблики, третий считает себя Александром Македонским,
четвертый празднует день рождения. Ну и что? Мы люди свободные и поступаем как
хотим. Захочу и я свой день рождения попраздную",- думал Анжел. Правда, он не
знал своего дня рождения.
Информация:
Первые два тысячелетия новой эры были тысячелетиями сплошных праздников.
Люди праздновали практически все: свое рождение, рождение родственников и
друзей, рождение вождей и правителей, свадьбы, годовщины свадеб, смерть и
годовщины смерти. Праздновали всякие семидневки, сорокадневки, полугодия,
пятидесятилетия и множество подобной чепухи. Люди много воевали и особенно
усердно праздновали годовщины побед или поражений. Каждая профессия имела свой
праздник, а профессий было множество. Каждый святой имел свой праздник, а
святых было так много, что на каждый день в году приходилось несколько. На
праздники люди обычно хорошо одевались, много ели, много пили и орали песни.
Так им нравилось. Уже в двадцатом веке историки выяснили, что праздники не
имеют смысла, это лишь повторение примитивных древних ритуалов. Но еще
некоторое время люди продолжали эти ритуалы соблюдать. С исчезновением церкви
из обихода пропали церковные праздники; довольно быстро перестали праздновать
смерть, свадьбу, крещение, рождение и прочее. Правда, привычка отмечать дни
рождения некоторое время еще оставалась. Только государственные праздники
официально существовали до самого конца двадцать первого столетия. К этому
времени люди стали гораздо рациональнее и поняли, что всякие ритуалы им ни к
чему. Постепенно праздничные ритуалы упрощались и растворялись в повседневных
заботах. Исчез обычаи красиво одеваться, потом пропал обычай много есть и пить,
а также приглашать гостей. Дольше всего продержался ритуальный отдых. Даже
государство назначало в особые дни ритуальные выходные. Потом государство
поняло, что поступает себе во вред, и от праздников осталось одно воспоминание.
Но некоторые люди помнили и праздновали свои дни рождения, а были такие,
которые праздновали даже Новый год. Но празднование Нового года уже считалось
странностью, и таких людей принудительно лечили. Празднование же дня рождения
было просто забытым обычаем. Но Орвелл захотел, чтобы семнадцатое августа было
особенным днем...
* * *
Генерал Швассман также родился семнадцатого августа. Но он не праздновал
этот день, как не праздновал и никакой другой. Праздновать что-либо было для
него таким же диким поступком, как взобраться на дерево в голом виде. Генерал
Швассман был современным человеком. На этот день он планировал много
мероприятий. Например, время с пятнадцати до пятнадцати тридцати он собирался
провести на территории инкубатора, где воспитывались его младшие дочки. Младшим
дочкам исполнилось три года. Старшим шел девятый. Он подъехал к длинному зданию
районного инкубатора номер двести семьдесят три дробь двенадцать и, выходя из
машины, вспомнил, что чего-то не учел. А если учел, то неверно. Сидя в
стеклянной комнате, из которой был виден весь пустой двор инкубатора, он
довольно рассеянно смотрел на девочек и пытался вспомнить, где же он допустил
ошибку. Девяносто восемь девочек гуляли по двору кругами, взявшись за руки, а
девяносто девятая стояла посреди двора и плакала, потому что не нашла себе
пары. Все девяносто девять были совершенно одинаково одеты, имели совершенно
одинаковые лица и совершенно одинаковые выражения лиц (кроме одного лица). Лица
выглядели спокойными, плач девяносто девятой никого не отвлекал от процедуры
гуляния. "Это будут достойные матери нового поколения,-подумал Швассман,-но
почему же одна плачет? Не слишком ли она эмоциональна?" Он связался с дежурным
педагогом. Педагоги менялись каждую неделю, чтобы не взрастить в ребенке
чувства ненужной привязанности.
- Что вы скажете о номере шестьдесят два? - спросил он. Номером шестьдесят
два была плачущая девочка. Номера были пришиты сзади на платьицах и слегка
вылиняли от дождей и стирок.
- Нормальная реакция,- ответил педагог.
- Ничего нормального не вижу. Ей уже три года, а она еще не отвыкла
плакать. Я в ее возрасте...- И он попытался вспомнить, каким он был в ее
возрасте, но не смог.
- Хорошо, мы ее проверим,- согласился педагог.
Из ста одной девочки осталось всего девяносто девять. Дело в том, что
каждый год одна из девочек становилась образцом для исследований. Ее разрезали
и изучали; особенно внимательно проверяли мозг-каждый срез рассматривался под
микроскопом и разбирался чуть ли не на молекулы. Такие "контрольные"
исследования предполагалось продолжать в течение пятнадцати лет - взрослыми
станут только восемьдесят шесть из ста одной. Плачущая девочка будет третьей,
которую вычтут из общего числа как аномальную.
Плачущая девочка взглянула, не переставая рыдать, на стеклянную кабинку,
куда вошел неизвестный ей человек. Номер шестьдесят два имела прекрасную память
и помнила, что видела этого человека уже трижды, не считая сегодняшнего дня.
Однажды она слышала, как человека называли "генерал". Сейчас этот человек
разговаривал по телефону. Очень противный человек. Прогулка закончилась.
Прозвенел сигнал. Девочки, взявшись за руки, вошли в двери и разошлись по своим
ячейкам. К номеру шестьдесят второму подошли дежурный педагог и женщина во
врачебном халате. Женщина связала ей руки веревочкой и дала конец веревочки
педагогу. Сама женщина пошла сзади, чтобы пресечь попытки побега.
- Не хочу! - сказала номер шестьдесят второй и надула губки, собираясь
снова заплакать.
- Это твой долг,- ответила женщина во врачебном халате.
Номер шестьдесят второй промолчала и пошла на веревочке за педагогом.
Генерал Швассман, садясь в автомобиль, снова подумал о возможной ошибке,
но так ничего важного и не вспомнил.
Женщину, которая отказалась лететь на "Отважном-4", звали Еленой. Она
вышла из кабинета и увидела удаляющиеся вдоль длинного коридора спины товарищей
по экипажу. (Товарищей - это слишком сильное слово. Просто коллег. Или
сообщников. Ведь так, кажется, называют тех, кто замышляет убийство?) Елена
пошла за ними. Сначала медленно, потом ускоряя шаг.
- Эй, подождите!
Один из них обернулся, и все трое замедлили шаг, не останавливаясь.
- Не могли меня подождать? И она заговорила о чем-то, что касалось
подготовки к отлету.
Они шли недолго. Лаборатория располагалась тут же, на территории
инкубатора. Здесь же находились камеры для питомцев, ожидавших своей очереди.
Женщина во врачебном халате заглянула в несколько глазков, выискивая свободную,
наконец нашла. Отрегулировала освещение, чтобы не резало глаза. Окна здесь не
было. Номер шестьдесят второй сидела на постели и молчала. Ей развязали руки,
но прицепили ногу цепочкой к крючку. Цепочка была достаточно длинной.
- Помни, это твой долг,- повторила женщина в халате и вышла. За ней вышел
и педагог.
- Не хочу! - тихо сказала номер шестьдесят второй и подергала цепочку.
Номер шестьдесят второй отличалась от остальных детей из выводка
Швассмана. Прежде всего, она спала по ночам и видела сны. Сны были столь ярки,
что, вспоминая, она не всегда могла отделить их от яви. Во-вторых, она чаще
плакала и чаще смеялась. А в-третьих, она не любила своих сестричек. Сестрички
отвечали ей полным равнодушием. В семь месяцев она начала ходить и говорить.
Когда ей исполнился год, ее подключили к программе быстрого обучения, и она
справлялась с программой даже лучше других. В три года она умела говорить на
трех языках и читать по слогам. Она знала цифры и четыре арифметических
действия. Но больше всего она любила спать. Спать и видеть сны. Ее сны были
более интересными, чем ее дневная жизнь. Поэтому, когда наступало утро, она
пересказывала свои сны самой себе, зная, что они все равно забудутся. Она
попробовала заснуть, но не смогла. Мешала новая обстановка и цепочка на ноге.
Она знала, что завтра с ней что-то сделают. Еще она знала, что подчиниться -
это ее долг.
* * *
Анжел вошел, держа собственную голову за волосы.
Кристи закричала и вскочила на стол. Остальные онемели и застыли, как
парализованные.
- Что это?-наконец спросил Дядя Дэн холодно.
- Вот и я спрашиваю, что? - сказал Анжел и обвел всех гордым взглядом.
- Я думала, что у тебя нет братьев,- сказала Кристи и села.
- Вот и я так думал,- ответил Анжел. Они оставили Зонтик и вошли в музей.
Этот музей создали земляне, давно, еще в первые годы освоения Беты. (Гессе
впервые с удивлением отметил про себя, что настоящее освоение планеты так и не
началось.) Здесь не оказалось ни одной современной вещи. Зато хватало вещей
совершенно непонятного назначения. К некоторым предлагались разъяснения.
Разъяснения были написаны со вкусом, по-старинному, на бумаге. Но, судя по
объяснениям, земляне сами не знали порой, с чем имеют дело.
- Я так понимаю, что это предметы, найденные у тех холмов, изделия древних
бетянцев, или как мне их называть? - сказал Гессе.- Тогда здесь есть и древнее
оружие. Я надеюсь, что оно уже не работает.
Рустик что-то рассматривал с озабоченным выражением лица.
- Что там?
- А такую штуку я видел,- сказал Рустик,- причем видел на руке нашего
командира. И стрелка двигалась - вот что интересно.
Он прочитал разъяснение: "Предположительно: прибор указывающий на
опасность, откуда бы она ни исходила. Надевался на запястье. Надетый на левую
руку, мог служить оружием, так как срабатывал в опасных ситуациях и придавал
организму дополнительные возможности. Источник энергии автономный. Информация
об источнике энергии не обнаружена".
- У командира такой прибор работал,-закончил он.
- И я видел, как двигалась стрелка,- сказал Штрауб.
Гессе прекрасно помнил не только стрелку, но и щелчки. Он ничего не
сказал. Они побродили среди неизвестных предметов, читая надписи и пробуя
что-нибудь включить. Ничто не включалось, лишь одно устройство без надписи
прожужжало невеселую мелодию. Мелодия отразилась от стен невеселым эхом. На
стенах была паутина. "Здесь еще водятся пауки,- подумал Гессе,- на Земле их
давно нет; не думал, что когда-нибудь увижу настоящую паутину". Потом они нашли
прибор цели и снова вспомнили об Орвелле.
- Может, шпион? - глупо спросил Штрауб, и Гессе подумал о том, поумнеет он
со временем или нет. И вдруг он почувствовал раздражение.
- Не мели чушь. Я знаю, откуда взялись те предметы. Они были найдены на
летающем блюдце, и Орвелл взял их как сувениры. Он объяснил, что предметы не
представляют ценности.
"Если он не замолчит, я его убью,- вдруг подумал Гессе и опомнился: - Что
это со мной?"
- Ничего себе, не представляют ценности! С такой штукой я бы мог завоевать
весь мир!
- Поэтому командир и не отдал эту штуку тебе.
- Что ты сказал? - спросил Штрауб с угрозой, и Гессе ощутил хищную
радость.
Рустик оторвался от созерцания зеленого многоугольника. Штрауб был молод,
силен и очень мускулист, хотя и не настолько силен, как Анжел. Да и задор его
быстро выдыхался.
- Я сказал, что тебе нельзя доверять ценные вещи.
Гессе увернулся от удара и применил ghbv!! В облегченном варианте.
Штрауб свалился, как мешок. Гессе присел на корточки и подождал, пока тот
придет в себя. Раздражение быстро утихло.
- Мне тридцать лет, и десять из них я провел в тренировках и боевых
полетах,- сказал Гессе,-поэтому не советую нападать на меня. Поднимайся.
- Я тебе это припомню,- сказал Штрауб.
- Ага. Когда-нибудь. Если человек собирается что-нибудь припомнить, он
никогда не станет предупреждать об этом. Если он не совершенный болван,
конечно, и если не ребенок. Все, инцидент исчерпан.
В дальнем конце галереи они нашли литой прозрачный куб. Внутри находилась
черная коробочка. "Особо опасный предмет. Оружие, которое нападает
самостоятельно. Из противников выбирает самого смелого. Предполагается, что
изобретение именно этого оружия положило начало вырождению жителей Беты. Имеет
автономный источник питания неизвестной природы. В рабочем состоянии. По
свидетельству древних записей - неуничтожимо".
- Кто у нас самый смелый? - спросил Штрауб.
- Капитан.
- Нет.
- Конечно, лучшим был Коре, но ведь он погиб.
- Коре не считается.
- Анжел смелый, но он глуп.
- Значит, это оружие бы сработало на тебя,- сказал Штрауб и нагло
посмотрел в глаза Гессе.
- Да, скорее всего,- ответил тот.- А ты собираешься разбить этот колпак?
- Я не сумасшедший.
Перед тем как подняться на второй этаж (где ничего интересного обнаружить
не удалось, кроме нескольких ископаемых скелетов и мебели), они испытали еще
один прибор, на этот раз успешно. В разъяснении говорилось: "Предположительно:
прибор, который был изобретен для того, чтобы остановить всеобщее вырождение.
Представляет собой передатчик, который позволяет связаться с наилучшим
представителем своего вида. С помощью такого передатчика лучшие жители планеты
собирались вместе и надеялись выжить и оставить потомство. К сожалению, после
того, как лучшие были уничтожены, передатчик перестал работать. Имеет
автономный источник энергии неизвестной природы. По свидетельству древних
записей - неуничтожимо".
- А почему оно перестало работать? Оно же неуничтожимо ?
- По этой рации можно связаться только с самым лучшим, а когда лучших не
стало, она замолчала навсегда.
- А если мы попробуем?
- Не думаю,-сказал Гессе.-Те люди далеко обогнали нас. Еще ни один человек
не достиг того уровня. Но попробовать можно.
Штрауб выстрелил в витрину и вынул аппарат из-под осколков:
- Как его включить?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг