Теперь для меня эта гармония сдвинулась. Опускался я в течение
полсекунды нормального времени, но относительно моей способности мыслить и
двигаться это было чрезвычайно много.
Я купался в воздухе, медленно двигаясь к земле.
Это было такое новое и острое ощущение, что, едва став на ноги, я
тотчас полез обратно. Уже не на крыльцо, а прямо на крышу дома.
Отсюда я оглядел поселок и увидел, что сбитого Жорой прохожего уже не
было на дороге.
По всей вероятности, он все же поднялся на ноги за те две минуты, пока
мы спали, и скрылся за поворотом шоссе. Наверное, он так и не понял, что с
ним произошло. И не поймет никогда.
Мне ужасно хотелось еще раз испытать ощущение полета, и я снова прыгнул
вниз. Впрочем, с моей точки зрения, даже не прыгнул, а всего лишь сошел с
крыши на воздух.
На этот раз высота была больше - приблизительно метров пять. Это
равнялось секунде нормального времени или пяти моим минутам.
Пять минут неторопливого плавания в воздухе! Чтобы понять это, надо
испытать. Я раскидывал руки и ноги и, наоборот, сжимался в комок,
опускался вниз животом и перевертывался. Было такое впечатление, что весь
мир наполнен какой-то тонкой прозрачной эмульсией, которая мягко и нежно
держит меня.
Затем, наконец, я приблизился к земле, стал на ноги и попытался тотчас
вернуться к лестнице. Но не тут-то было. Я совсем забыл о силе инерции. Во
время первого прыжка со сравнительно небольшой высоты она была почти
незаметна. А теперь получилось иначе.
Какая-то странная тяжесть продолжала прижимать меня к земле, согнула
колени, потянула вниз голову.
На какой-то момент мне даже стало страшно. Потом, сообразив, в чем
дело, я быстро повернулся и лег, распластавшись спиной на траве. Тяжесть
прошла сквозь голову, плечи, грудь и ноги и как бы просочилась в землю.
Помню, что после этого опыта я прыгал еще несколько раз. Наверное, если
бы кто-нибудь мог меня видеть, это выглядело бы довольно глупо. Взрослый
человек взбирается на крышу собственного дома и сигает оттуда как
мальчишка, с блаженнейшим выражением на лице.
Мне тогда же пришло в голову, что в своем новом положении я мог бы даже
летать по воздуху. Для этого мне нужны были бы только крылья. Ведь тут все
дело в затратах силы на единицу времени. Мускульная система человека в
обычном состоянии не может дать такой мощности, какой хватило бы, чтобы
держать его в воздухе. А мои мускулы теперь могли. Мне не хватало только
крыльев.
Я просто задохнулся, когда подумал об этом.
Потом я решил, что следует наконец попробовать связаться с нормальным
миром. Почему бы не написать какую-нибудь записку и не положить ее на стол
перед Андреем Моховым? Из сада я видел его сидящим в своем кабинете.
Сначала я попытался нащелкать записку на машинке. Однако из этого
ничего не получилось. Не знаю, сколько ударов в секунду делает хорошая
машинистка. По-моему, около десяти. Причем она могла бы делать и больше,
но ее лимитирует та скорость, с которой клавиша возвращается на место под
влиянием натянутой пружины.
Десять ударов в секунду для моего восприятия означало десять ударов в
каждые пять минут. Чтобы написать строчку, мне пришлось бы прожить
полчаса.
Я нажимал клавишу, она делала довольно быстрое движение и после этого
как бы прилипала к ленте, отказываясь возвращаться на место.
Тогда я взял вечное перо, но и с ним вышло не лучше. Теперь чернила не
успевали за быстротой моих движений. Я старался писать медленно, но перо
все равно не оставляло следов на бумаге.
В конце концов мне пришлось прибегнуть к обыкновенному карандашу,
которым я и написал на листке:
"Попал в другой темп времени. Живу со скоростью, в триста раз
превышающей нормальную. Причина не ясна. Приготовься держать со мной
связь. _В.Коростылев_".
Не знаю почему, но записка получилась составленной в каком-то
телеграфном стиле.
Сунув ее в карман пижамы (я оставался все это время в пижаме), я
заглянул в столовую, чтобы убедиться, на месте ли Жора.
Он спал в той же позе, в которой я его оставил. На всякий случай я
запер комнату на ключ.
В кабинет к Мохову я полез прямо через окно. Какое-то странное чувство
удержало меня от того, чтобы идти через комнаты. Меня никто не мог видеть
и остановить, поэтому я чувствовал себя незваным гостем и боялся оказаться
невольным свидетелем каких-нибудь маленьких семейных тайн.
Андрей сидел за своим столом. Последние полгода он работал над
усовершенствованием метода гамма-графирования, и сейчас перед ним на листе
ватмана был черновой набросок одного из узлов лучеиспускающей конструкции.
На самом краю стола стояла портативная пишущая машинка.
В руках у Мохова была логарифмическая линейка.
Мне очень трудно передать те ощущения, которые у меня возникли, когда я
перелез через подоконник и сел в комнате на стул рядом со своим приятелем.
Дело в том, что я почти не мог заставить себя воспринимать его как
человека.
Для меня он был манекеном, отлично сделанной куклой, сохранившей полное
сходство с живым Моховым.
Манекен держал в руках логарифмическую линейку и притворялся, будто он
способен на ней считать.
Чертовской штукой была эта разница в скорости жизни в триста раз. Всех
наших друзей и знакомых мы воспринимаем только в движении, хотя никогда и
не думаем об этом. Но именно движение и придает им то обаяние, которым они
для нас обладают. Постоянное движение мускулов лица, движение мысли,
которое отражается в глазах и опять-таки на лице, жесты, какие-то
неуловимые токи, исходящие постоянно от живого человека.
Хороший художник отличается от плохого как раз тем, что умеет схватить
это внутреннее и внешнее движение на лице своей модели.
А сейчас на лице Мохова я не видел движения. Я знал, что оно есть. Но
оно было слишком замедленно, чтобы я мог его заметить. Кукла - вот чем он
мне казался.
Я положил перед застывшим Моховым свою записку и стал ждать, когда он
обратит на нее внимание.
Медленно тянулось время. Вокруг было так тихо, что в ушах я ощущал
биение своего пульса. Двадцать ударов... пятьдесят... сто двадцать...
Пять моих минут прошло, а Мохов все еще не видел моей записки. Его
взгляд упирался в логарифмическую линейку.
Я все время боялся, что Жора, чего доброго, проснется там в столовой, и
сидел поэтому, как на иголках.
Потом мне стало совсем невтерпеж ждать, я взял пишущую машинку -
чертовски трудно было стронуть ее с места - и переставил с края стола на
середину прямо перед Андреем Андреевичем, придавив кончик записки.
Это, наконец, его проняло. Согнувшись на своем стуле, я смотрел снизу
ему в глаза. (Со стороны это могло выглядеть, как если бы я прислушивался
к скрипу половиц на паркете.) Медленно-медленно, едва заметно его зрачки
стали перемещаться, взгляд последовал к тому месту, где машинка была
прежде, и, затем, обратно - туда, где она стояла теперь. И так же медленно
на лице Мохова стало возникать выражение удивления.
Конечно, он не мог видеть, как машинка переносилась с одного места на
другое. Человеческий мозг способен улавливать только те зрительные
впечатления, которые длятся дольше, чем одна двадцатая доля секунды. Я
переставил машинку за одну сотую долю, и для Мохова это выглядело так, как
если бы она просто стояла на углу стола, затем это место стало пустым, и
машинка вдруг из ничего возникла прямо перед ним.
Он был озадачен. Выражение удивления появилось на его лице и стало
усиливаться. Но даже в самой высшей точке этого чувства оно не было очень
резко выраженным. Просто чуть-чуть приподнялись брови, и раскрылись пошире
глаза.
Вообще он был очень сдержанным человеком, мой друг Андрей Андреевич, и
сейчас я в этом лишний раз убедился.
Потом его взгляд последовал к моей записке. Удивленное выражение
исчезло и сменилось интересом. Читал он ее и осмысливал секунды три или
четыре. Но для меня это было около двадцати минут. Я вставал и садился,
ходил по комнате, высовывался в окно, чтобы взглянуть на наш дом. А Мохов
все смотрел на записку.
Один раз я положил руку та стол перед ним и держал ее неподвижно в
течение трех своих минут. По-моему, он ее увидел, потому что его взгляд
медленно переместился с записки на мою руку, и брови опять стали удивленно
приподниматься.
Вообще же, пока я двигался, он не мог меня видеть, так же как и все
прохожие, которых мы с Жорой встречали в поселке и на дороге. Для
нормальной способности воспринимать зрительные образы мы двигались слишком
быстро. В лучшем случае мы могли представляться людям мельканием каких-то
смутных теней.
Мохов еще раз удивился, на что у него снова ушло десять или двенадцать
моих минут, и после этого начал какие-то странные движения.
Я не сразу понял, что он собирается делать. Медленно Андрей перегнулся
в поясе, затем под стулом согнул колени и, наконец, откинул назад руки. В
этот момент он своей позой напоминал пловца, который приготовился прыгать
со стартовой тумбочки в бассейне. В таком положении он находился целую
минуту.
Потом колени стали выпрямляться, руки взяли стул, шея вытянулась, как у
гусака, центр тяжести тела переместился вперед.
Оказалось, он всего только вставал со стула.
Я понял, что он хочет позвать жену, чтобы сделать ее свидетельницей
всех этих чудес, и решил, что успею сходить проведать Жоржа.
От этой первой попытки общения с внешним миром у меня осталось довольно
горькое впечатление. Выходило, что я смогу задавать какие-то вопросы, часа
через два получать на них ответы, и все. Не больно-то приятно понимать,
что ты непреодолимой стеной отгорожен от всех людей.
Когда я торопливо шел мимо нашего гаража в саду, мне пришло в голову,
что, если Жора опять начнет хулиганить, я могу запереть его вместе со
своим "Москвичом".
Гараж у меня довольно просторный. Это прочная кирпичная постройка,
крытая железом. С одной стороны сделаны широкие двойные двери,
запирающиеся на массивную щеколду, с другой - небольшое окно на высоте
примерно в полтора человеческих роста. В целом - вполне пригодное место,
чтобы на время изолировать опасного человека. (В это время я совсем забыл
почему-то о той силе, которой мы оба обладали.)
Раздумывая, я зашел за гараж сзади и тут замер, пораженный.
Вся грядка клубники, примыкающая к кирпичной кладке, была истоптана
чьими-то ботинками. К окошку кто-то приставил широкую доску и сломал раму.
Я откинул доску, подпрыгнул, уцепился за край окна и, подтянувшись на
руках, заглянул внутрь гаража.
Там все было в порядке. Решетка, вделанная в стену изнутри, не была
сломана.
Кто-то пытался забраться в гараж. Кто-то пробовал это сделать и
потерпел неудачу, так как не знал о решетке на окне.
Мне не надо было долго раздумывать над тем, кто был этим взломщиком. Я
сразу вспомнил испачканные землей ботинки Жоржа, его смущение, когда я
пригласил его войти в дом, и нежелание рассказать, где застигли его все
странные изменения в мире.
Но в тот момент не поступок Жоржа взволновал меня.
Он и я! Он здесь у гаража, и я у себя в спальне... Что нас связывало?
Почему эта странная сила избрала только меня и его, чтобы проделать с нами
все эти чудеса?
Мысленно я провел прямую линию, соединяющую гараж и нашу спальню. В
одну сторону она шла к заливу, в другую - к территории электростанции.
Я отбежал от гаража, чтобы увидеть наш коттедж.
Да, конечно, это было так. Прямая линия, мысленно проведенная через
заднюю стенку гаража и через то место в спальне, где стояла моя постель,
уходила дальше к зданию, в котором помещается атомный реактор.
Какой-то узкий луч вдруг исторгся оттуда и изменил скорость всех
жизненных процессов для меня и для моего спутника. Но почему? Что за луч?
Как проник он сквозь мощные защиты, которые задерживают и потоки нейтронов
и все опасные излучения, сопровождающие реакцию деления урана?
И тут я вспомнил о том, что видел вчера ночью. Маленький синеватый шар,
похожий на медузу. Шаровая молния... Шаровая молния, которая вчера ушла в
крышу здания как раз в том месте, куда я прочертил свою воображаемую
прямую!
Неужели здесь возможна была какая-нибудь связь?
Несколько мгновений я вспоминал все, что знал о шаровой молнии.
Дело в том, что она представляет собой одну из тех загадок, решения
которых еще не знает современная наука. Шаровая молния обычно двигается по
ветру, но бывали случаи, когда она летела и против потока воздуха. Внутри
шара господствует чрезвычайно высокая температура, но в то же время молния
скользит по диэлектрикам, таким, например, как дерево или стекло, даже не
опаляя их. Случается, что, встречая на пути человека, молния обходит его,
как будто токи, излучаемые живым организмом, преграждают ей дорогу. В
настоящее время многие считают, что шаровая молния - это и не молния
вовсе, а ионизированное облако плазмы, то есть газа из ядер и сорванных с
них электронов.
Если это так, природа в своей собственной лаборатории уже осуществила
то, над чем бьются сейчас виднейшие умы науки.
Могло ли получиться, что, взаимодействуя с процессом деления урана в
реакторе нашей электростанции, плазма шаровой молнии образовала какое-то
новое излучение?
При мысли о том, что я стою сейчас перед открытием неизвестного прежде
вида энергии, я почувствовал, как у меня покраснели щеки и лихорадочно
забилось сердце.
Новый вид энергии!
Лучи, ускоряющие ход времени!
Я вспомнил об опытах профессора Вальцева, которыми было доказано, что
под влиянием радиоактивного облучения резко сокращается срок созревания
плодов на яблоне. Вспомнил о таких же работах в Брукхейвенской лаборатории
в Америке.
Охваченный волнением, я кинулся к дому, чтобы поделиться с Жоржем
своими соображениями. В коридоре я лихорадочно нащупал ключ в кармане,
открыл дверь в столовую и остановился.
Жоржа не было.
Он даже не потрудился растворить окно, чтобы выйти. Он попросту вышиб
раму вместе со стеклами.
По всей вероятности он не спал уже тогда, когда я второй раз зашел его
проведать.
В окно ему было видно, что я направился к дому Мохова; он решил, что
уже достаточно наслаждался моим обществом.
Все плохое, что я о нем знал, вихрем пронеслось у меня в голове.
Чем он займется теперь, оказавшись независимым? Как он будет поступать
с темя, кто попадется ему на пути?
Невидимый, обладающий огромной силой, которую придала нам чудовищно
возросшая скорость движений! Никто не сумеет не только задержать его, но
даже и просто увидеть. Если он начнет нападать на людей, они даже знать не
будут, что за страшная сила ворвалась в их жизнь...
Ругая себя за легкомыслие, с которым я оставил Жоржа одного в комнате,
я бросился в сад.
ПОГОНЯ
Как я уже говорил, дорога, проходящая по улице нашего поселка,
соединяет приморское шоссе со станцией электрички, которая находится
примерно в двух километрах от АЭС. Сам не знаю отчего, но, выбежав на
улицу, я твердо решил, что Жорж направился именно по приморскому шоссе и
не куда-нибудь, а в сторону Ленинграда.
По всей вероятности, я бы и сам так сделал, если бы оказался в его
положении. Ведь пользоваться электричкой мы все равно не могли: она была
для нас слишком медленной.
Я поспешно захромал к заливу, вышел на приморское шоссе и огляделся.
Направо, в направлении на Лебяжье, шоссе идет прямой, как натянутая
струна, линией и поэтому легко просматривается на протяжении целых пяти
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг