В конце концов найдутся люди, которые покажут, насколько абсурдны идеи
крикунов.
- Именно потому, что однажды вдруг все стало можно, и начнется
настоящая грызня, которая непременно перерастет в бойню.
- Господа. Вы слишком сильно сгущаете краски, - сказал Лукошкин. -
Всегда найдутся умные люди, которые понимают, что разрешение споров, пусть
политических, с помощью кровопролития недопустимо.
- Всегда найдутся недовольные, - уточнил Чуев. - Точно так же, как
найдутся и те, кто будет подначивать их, не забывая при этом делать ставки.
- А остальным в это время будет на все плевать, - добавил Мухин.
- Кстати, о многопартийности, - сказал Чуев. - Действительно, партии
теперь будут плодиться как кролики. Вопрос, сколько из них готовы строить
государство, а не играть в политику. У нас Петрович, из четвертого подъезда,
между прочим, тоже большая партийная величина дворового масштаба. Во времена
его героической зрелости он был секретарем первичной организации на заводе
"Красный трансформатор". После прихода Лебедева к власти актуальность
компартии упала. На продвижение по службе членство в ней больше не влияло.
За нелояльность к стенке не ставили. Вот и разбежались кто куда. Эти
дворовые деятели через пять лет собрались и постановили восстановить
первичную организацию. Сурин - секретарь партячейки, Иванов - заместитель
секретаря, Сидоров - культмассовый сектор, а перечница Коллонтай - сектор
пропаганды и наглядной агитации. Печать у Петровича еще заводская осталась.
Заплатили взносы за пять лет. С тех пор раз в месяц собираются, платят
взносы, Петрович в партийные билеты печать ставит, Сидоров, как
культмассовый сектор, организует закусон, а Коллонтай бежит в магазин за
красненьким. Вот это наглядная агитация. Вот это я понимаю. Между прочим, за
пятнадцать лет в их ячейку вступили еще трое. Так что это у них теперь
что-то вроде закрытого клуба. И кого попало они не принимают. Кандидатский
срок как минимум полгода.
Так вот. Пока все это организуется стараниями Коллонтай и Сидорова,
Иванов составляет протокол заседания. С постановлениями, на что тратятся
партийные деньги. Тратятся они, естественно, на агитацию, канцтовары, поход
в Музей Ленина. Даже билеты где-то нарыл и приколол к протоколу.
- Какие билеты? - спросил Костя.
- Железнодорожные. Что они в Шушенское ездили. А ты говоришь: митинг,
флаги... их бронепоезд на запасном пути. Можешь не сомневаться. А случись
так, что с каждого спросится: "Товарищ, а где ты был в трудный для родины
час?" - у них готово дело. Быстренько представят отчет о проделанной
подпольной работе. С подписями и штемпелями. А теперь скажи мне: что они
смогут противопоставить желающему в диктаторы? Ничего. По привычке соберутся
на пару митингов и по той же самой привычке уйдут в тихое подполье. Взносы
пропивать.
- Ну так че, взорвем или нет? - повысил голос Богатырев.
Все посмотрели на него.
- Чем?! - не выдержал Чуев.
- Спокойно, - сказал Иван Данилович.
Язык его перестал заплетаться, слова стали внятными и весомыми.
Опираясь двумя руками о стол, он поднялся со стула и медленно подошел к
серванту, стоящему посреди двух платяных шкафов. Все присутствующие
наблюдали за ним с интересом. Богатырев вдруг замер, как будто никак не мог
что-то вспомнить. Через несколько секунд, очевидно, что-то прояснилось в его
сознании, он подошел к правому шкафу и раскрыл дверцы. Мухин выронил чайную
ложечку, и в возникшей тишине она смачно звякнула по блюдцу. Богатырев
расплылся в улыбке и довольно икнул.
- Пжалста, - сказал он, показывая на пластид, который занимал все
пространство шкафа без остатка.
Все молчали. Было слышно, как над пирожными жужжит неизвестно как
попавшая в комнату пчела.
- Ты откуда это взял? - через минуту спросил Мухин.
Задать этот вопрос хотели все, но выговорить смог только он. Очевидно,
сказались годы службы.
- А... твои корочки больш не дес-ствительны, - улыбнулся Богатырев. -
Так что з-запросто могу не отвечать.
Больше никто не проронил ни слова. Иван Данилович понял, что его фокус
должного эффекта не произвел, вздохнул разочарованно, закрыл шкаф, обошел
стол и занял за ним свое место.
- Ты стал много пить, Данилыч, - мрачно констатировал Чуев.
- Я знаю, - ответил Богатырев. - Только, наверное, не много, а часто.
Скучно как-то стало последнее время.
- А ты женись, - предложил Мухин. - Не соскучишься.
Богатырев ответил не сразу.
- Нет, ребята. Мы с Моисеем как доказательство от обратного.
- В каком смысле? - не понял Лобачевский.
- Должен же быть у вас перед глазами пример неженатого мужика. Должны
же вы с чем-то сравнивать свое счастье. - И добавил с усмешкой: - Или
несчастье.
На улице что-то бабахнуло, и гулкое эхо отозвалось многократным
повтором. Все повернулись в сторону балкона и медленно начали вставать с
мест. На балконе у Богатырева было тесновато, но поместились все. Через
несколько секунд томительного ожидания небо с треском разорвалось тысячей
огней праздничного фейерверка. На улице послышались крики. После каждого
нового букета огненных цветов народ с самозабвением кричал "Ура!". На Костю
накатило воспоминание, как в детстве на Седьмое ноября или Девятое мая
вечером с родителями и знакомыми они ходили на пустырь смотреть салют. В те
дни тоже все были искренне счастливы. И если не все, то многие.
Так же по одному все вернулись в комнату. Между тем небо снова и снова
освещалось яркими разноцветными вспышками. Так продолжалось около часа.
После фейерверка гости помогли хозяину квартиры убрать со стола, вымыть
посуду и разошлись по домам. Народ продолжал гулянье, начатое утром. Кругом
слышались песни и смех. Проехав две остановки на метро, Костя и дядя Юра
неторопливо шли от станции до дома.
- По пиву? - предложил Костя, когда они проходили мимо шумного кафе.
- Не возражаю, - ответил дядя Юра.
Они купили по пластиковому стакану светлого "Тульского" и той же
неторопливой походкой пошли дальше в сторону дома.
- Ты коренной москвич? - вдруг спросил Костя.
- Нет. Мать с отцом приехали на стройку. Там и познакомились. У меня
вообще занятная родословная.
- Ты сын турецко-подданного? - улыбнулся Костя.
Дядя Юра сделал большой и вкусный глоток янтарного напитка, облизал
губы и глубоко вздохнул.
- Начнем с отца. Его отец, то есть мой дед, познакомился с моей бабкой
в Первую мировую войну. Дед у меня был донским казаком. Как-то они ворвались
на плечах противника в его лагерь, и тут-то он увидел молодую докторшу. Не
знаю, что он ей там рассказал, и главное, как она его поняла, но с войны дед
привез жену-немку. Вот отсюда, наверное, все и пошло. Представляешь, какая
смесь...
- Что русскому хорошо, то немцу смерть, - согласился Зубков и запил эту
мысль пивом.
- Матушка у меня тоже была дай Бог каждому. Ее отец, мой дед, был
грузином. Потомственный князь. Женился на хохлушке. В общем, коктейль
Молотова. Детство мое прошло в коммуналке. Так что вспомнить есть что.
На перекрестке человек сорок весело отплясывали под местный духовой
оркестр. Милицейские патрули миролюбиво прогуливались по городу, не мешая
народу веселиться. Городские власти принимали в веселье самое
непосредственное участие. До поздней ночи по городу ездили передвижные
магазинчики и продавали напитки и легкую закуску.
Оказавшись дома, Костя позвонил Наташе и спросил, как у нее дела.
Наташа сказала, что все в порядке. День прошел спокойно. Сейчас они с
девчонками сидят и пьют чай в столовой. Ночевать она останется в больнице.
Домой придет не раньше чем завтра вечером.
Положив трубку, Костя развалился в кресле и включил телевизор. Делать
было вроде как нечего, а спать ему пока не хотелось. Экран еще не загорелся,
но Зубков уже услышал неспешную, отрывистую речь Компотова. Костя взглянул
на часы. Компотов не изменил своему стилю. Он, как и всегда, говорил, делая
секундную паузу почти после каждого слова.
"...Как бы там ни было на самом деле, - говорил Компотов, - народ,
общество приняло так называемую поющую революцию достаточно спокойно. Весь
день на улицах города продолжались праздничные гулянья, к вечеру перешедшие
в карнавал. Люди собираются большими группами, танцуют вальсы, поют песни.
Мэрия позаботилась о том, чтобы праздник был полноценным. По городу
курсирует несколько сотен автолавок, прямо с колес снабжая людей напитками,
закусками и мороженым. Спонтанный праздник был обеспечен всем необходимым.
Милиция не вмешивается и спокойно наблюдает за происходящим, пресекая редкие
случаи нарушения общественного порядка.
Праздник продолжается. Новая власть обещает настоящую демократию,
свободу слова, свободу мысли. Ну что же, посмотрим. Еще ни одна власть не
объявляла, что с первых же дней ее правления начнется террор. В конце
концов, история знает сотни примеров..."
Зубков не дослушал, какие же примеры знает история, и выключил
телевизор.
Глава 7
Постоянное среди переменного
Адъютант Печоры вошел в кабинет своего начальника - министра Службы
государственной безопасности через полчаса после отречения президента от
власти и долго топтался возле большого кожаного дивана, на котором,
укрывшись пледом, спал Печора. По уставу ему отводилась одна минута на то,
чтобы сообщить о государственном перевороте, но... адъютант не мог в это
поверить. В конце концов, справедливо решив, что даже если это идиотский
розыгрыш или учение, то он действует строго по уставу и в любом случае
получит благодарность за службу, протянул руку к пледу. Растолкав министра,
адъютант на одном дыхании выдал полстраницы машинописного текста. Печора
решил, что спросонок не понял, что ему сказали, протер глаза и попросил
повторить. Адъютант испугался пуще прежнего и повторил текст слегка дрожащим
голосом. Печора сильно удивился, услышав фамилии руководителей переворота.
Во-первых, крикуны в принципе на подобное не способны. Во-вторых, они ручные
и делают то, что он, Печора, им приказывает. В-третьих... то, с какой
легкостью президент низложил с себя полномочия и перед кем, перед
крикунами... Но все это было мелочью по сравнению с тем, что у него под
носом был заговор, а он даже и не подозревал об этом. В произошедшее
невозможно было поверить. Только через двадцать минут Печора узнал о
настоящих обстоятельствах отречения президента. Это его несколько
реабилитировало в своих глазах.
На восемь часов было назначено экстренное совещание начальников отделов
и командиров подразделений. Генералы и полковники быстренько сообразили, что
в создавшемся бардаке им лучше держаться друг друга, и поэтому подтвердили
свое полное и безоговорочное подчинение министру. Еще через полчаса все
объекты Службы государственной безопасности были взяты под усиленную охрану.
Печора ждал погромов и волны самосуда, а получил всеобщую пьянку. К
одиннадцати часам приехал Штырев и очень долго объяснял ему, что смена
власти никоим образом не скажется на сотрудниках Службы государственной
безопасности. Напротив, Комитет национального спасения просит помощи у
Службы государственной безопасности в поддержании порядка. Расстались они
мирно. Штырев был уверен, что выиграл время и позже обязательно свернет шею
СГБ, а Печора был уверен, что крикуны долго не продержатся.
Около двенадцати ночи Яншин сидел в кабинете Шваркина и обсуждал с ним
возможное развитие ситуации. Шваркин немного нервничал. Все-таки он был
кадровым офицером СГБ. Яншину было проще. Ему присвоили звание, так как он
был психиатром.
Жалюзи на окнах были опущены. Свет настольной лампы освещал стол
Шваркина, на котором стояла початая бутылка коньяку, две рюмки и блюдце с
лимоном, нарезанным колечками.
- Да успокойся ты наконец, - сказал Яншин. - Чего дергаешься?
Он положил в рот колечко лимона и, чуть морщась, начал жевать его.
- С чего ты взял, что я дергаюсь? - удивился Шваркин. - Я совершенно
спокоен. Печора прав. Наша работа нужна при любой власти.
- Умгу, - сказал Яншин и мотнул головой. - Только новая власть имеет
обыкновение отстреливать руководство прежней Службы государственной
безопасности. Так, на всякий случай.
Шваркин улыбнулся, взял бутылку и разлил коньяк по рюмкам.
- А ты, Павел Егорович, смотрю, совсем не беспокоишься о будущем, -
сказал он. - Ты часом не договорился уже с ними?
- Все может быть, Владимир Ильич. Все может быть, - улыбнулся в ответ
Яншин.
Они подняли рюмки и выпили коньяк.
- Я, Владимир Ильич, врач. Психиатр. И, смею заявить, психиатр хороший.
Я людям помогаю. Не будет меня, таких, как я, психи по городу разбегутся.
- То-то и оно, Павел Егорович, что психиатр. Чем психиатры занимались,
вся страна знает.
- Вся страна знает, что стучала друг на друга, причем стучала не всегда
добросовестно. Государство знало, что народ врет, и ничего не делало. Народ
знал, что государство знает и ничего не делает, и продолжал врать. Так что
психиатры делали то же самое, что и народ.
- Ты так говоришь... как будто знаешь, что у них в голове.
- Работа у меня такая, - улыбнулся Яншин, - знать, что у пациентов в
голове. Ты окошко открой и послушай. Страна гуляет. Плевать она хотела на
тебя, когда есть повод для праздника. Самое главное в этой ситуации - не
делать резких движений и необ-думанных поступков.
- Как твои испытания по новым технологиям обработки сознания? - вдруг
переменил тему Шваркин.
- Испытания? - удивился Яншин. - Испытания в стадии испытания. Вот,
кстати, тебе еще один аргумент в нашу пользу. Сколько лет мы эту тему
разрабатываем? И что теперь... нас к стенке, а тему в другие руки?
- Они могут просто закрыть ее и все.
- Кто, Штырев?
Яншин так сильно удивился, что брови его поднялись, глаза округлились,
а лоб наморщился.
- Господь с тобой, Владимир Ильич.
- Ну что же... Возможно, ты и прав.
Шваркин снова взял бутылку и разлил коньяк по рюмкам. Яншин взял в одну
руку рюмку, в другую колечко лимона.
- Давай, Павел Егорович, выпьем. За нас.
- Давай.
- Все-таки... какие бы трения у нас ни случались по работе, в трудную
минуту мы не станем стрелять в спину друг другу. Правители приходят и
уходят, а СГБ вечно.
Глава 8
В большой семье клювом не щелкают
В булочной никого не было. Зубков купил две булочки с маком, батон
белого и полкаравая черного. Выйдя из магазина, он прошелся до перекрестка,
купил литр деревенского молока и пошел домой. Ровно в девять Зубков вышел из
подъезда, чтобы ехать на работу. За доминошным столиком, под деревьями
напротив подъезда, опохмелялись три мужика, со второго, шестого и девятого
этажей. Дрожащими руками Коля со второго этажа наливал из бутылки в граненый
стакан лекарство. Юра с девятого вцепился в этот стакан глазами, словно
бультерьер зубами.
Дорога к метро проходила мимо хозяйственного магазина. Из его дверей
вышла кривоногая старушенция и поволокла за собой две сумки-тележки, забитые
чем-то под самый не балуй. Следом за бабушкой вышел ее дедушка. За плечами у
него был рюкзак, который в народе с любовью называют "мечта оккупанта".
Чтобы не упасть под тяжестью своей ноши, дед наклонился вперед на тридцать
градусов и чесал за бабкой с крейсерской скоростью. В качестве правого и
левого противовеса выступали все те же сумки-тележки. Зубков замедлил шаг,
наблюдая за семейной парой. В этот момент из дверей хозяйственного магазина
выбежала еще одна бабка и рванула в противоположную сторону. Сумки
оттягивали ее руки и почти доставали асфальта. Зубков остановился. В
какой-то момент бабка оступилась, чиркнула сумкой по асфальту, и из нее
что-то вывалилось. Не сбавляя скорости, бабка бросила взгляд на свою потерю
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг