- Давай, давай без церемоний, ночью в двух шагах от сортирной ямы устав
спит и видит сны о белых стихах...
- После рапорта...меня выгонят?
- Не, - сержант отрицательно помахал рукой, - не... в крайнем случае,
пошлют русалок ловить...
- ???
- Опасно. Хоть и на поверхности, а такого насмотришься...Такого
нанюхаешься. Ты русалок-то видел?
- Ви...дел.
- В зоопарке?
- Нет, - у меня подкосились ноги, и я сильнее схватился за край
раковины, - нет... В зоопарке - больные русалки. Я... знаю... Я видел... на
Западном... побережье.
- Тюу, - присвистнул сержант, - кто же тебя на Западный берег пустил?
Я промолчал. На Западное побережье мы ездили с мамой. Это было давно,
но и тогда побережье не особо охранялось. В поездах и в машинах пропуска
проверяли, а если, как смеялась мама, с котомочкой за плечами и с палочкой в
руках, то хрен кто задержит.
Никто особенно на это самое Западное не рвался и не рвется. Купаться и
загорать можно и на Юго-Западном, а вот нос к носу столкнуться с русалкой
скорее можно на Западном.
Я молчал. Мне не хотелось, чтобы сержант узнал о моей маме. Достаточно
того, что о ней знают начальник школ и командиры.
_______________ _________________________________________________
После кантины мы построились перед стеклянными дверьми.
- Фил, - позвал сержант.
- Здесь, - отозвался Фил и вышел из строя.
- Отведешь деток в карантин, дашь им игрушки - пусть разбирают и
собирают. Потом выдай по хлыстику - и в спортзал, пока на грушах пусть
тренируются. Если я не вернусь до вечера, позвони в дежурку. Вечером у вас,
дети, зоосад.
Строй зароптал.
- Что такое? - сержант повысил голос. - Я слышу недовольство? Вы все...
все без исключения, пока можете работать только в зоосаде, только... У вас,
у всех, ни реакции, ни точности, ни быстроты. Вы - костоломы, а не
"отпетые". Зарубите себе на носу, намотайте на ус - первое достоинство
"отпетого" - быстрота, второе - легкость, третье - точность, четвертое -
сила. У вас ничего этого нет. Жуть берет на вас смотреть, как вы работаете в
пещерах и коридорах. Значит, придется вам, преодолевая отвращение, возиться
в зоосаде... Да, да... Все. Проповедь закончена. Фил, веди деток в детсад. К
тебе проповедь тоже имела касательство. Шагом арш!
Ребята ушли. Мы остались вдвоем с сержантом.
- Ну, пойдем, - вздохнул сержант, - боец, супермен. Скверно начинаешь.
Санчасть, рапорт - это многих славных путь. - Сержант остановился, похлопал
себя по карманам. - Ух, блин! Я же отчет забыл... Джекки, слышь, ты иди себе
вперед по коридорчику, чтобы зря не ждать. Я тебя нагоню.
Я тронулся вперед. Сапоги утопали в мягком ворсе ковровой дорожки, и
две тени ложились на две стены.
Коридор завершался стенкою. А в стенке была дверь, и над дверью
костяным кустом торчали рога. В их переплетеньи горел огромный выпуклый
фонарь. Я поначалу даже испугался. Глаз? Нет. Просто фонарь - круглый,
матовый.
Я отворил дверь и вошел в зал. Нет, то был не зал, это была зала со
сверкающим, гладким, зеркальным полом, со сводами арок.
"Вперед так вперед", - подумал я и пошел себе вперед вдоль арок.
...Пауков я увидел сразу, но я очень хорошо помнил "Наставления". Не
обращать внимания на монстров. Заниматься своим делом. Не задевать. Жить
рядом с ними, покуда не узнаешь точно, как их убить. Пауки, размером со
здорового дога, мелькали в пролетах арок. Их пробеги на косматых изломанных
лапах были отвратительны... Но я помнил "Наставления". Отвращение - первый
враг "отпетого". Помни: для них ты отвратителен так же, как они для тебя.
Отвратителен, страшен и непонятен. Твоя сила - в умении побороть отвращение
- наблюдать за ними спокойно, трезко. Отвращение - первый враг "отпетого".
Страх - второй. Убивай не трясущимися от отвращения руками, убивай, уважая
противника...Только тогда...
Паук легко, словно танцуя, шел на меня. Изредка он приподнимал свои
передние лапы, шевелил ими в воздухе, и я видел рот паука на брюхе. И я
понимал: этим вот ртом он, разорвав мое х/б, всосет мою плоть, мое
единственное, первое и последнее тело... Спокойно, спокойно...Только не
поддаваться желанию садануть пауку в брюхо ногой. Он на то и рассчитывает -
облепит ногу, всосется, вгрызется... Я успел поймать паука за передние лапы
и оторвать его тело от зеркального пола. Паук болтал оставшимися свободными
лапами.
Пауков становилось все больше.
Я шел, держа на вытянутых руках свой отвратительный груз, и замечал,
что пауки сторонятся меня, отбегают подальше.
Это меня порадовало. Руки затекали, и после бессонной ночи мучительно
болела голова .
И тут новая напасть: я заметил, что у паука начинают выламываться из
тела лапы, за которые я его держал. "Этого только не хватало, - подумал я, -
тогда уж точно заклюют". Я постарался нести паука пониже. Видимо,
выламываемые лапы причиняли ему боль, и он замер, перестал дергаться,
перестал сучить остальными лапами.
Я вспомнил, как однажды в детстве я видел оторванную лапу паука,
дергающуюся саму по себе, и быстро представил, прикинул, как будут
бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.
Старичка я заметил, лишь только миновал ряд арок и вышел в огромный
зал.
Старичок, в бородке и в круглых железных очках, сидел на табурете, а
вокруг него сновали пауки.
Приглядевшись и подойдя поближе, я увидел, что старичок поглаживает
пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного
паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:
- Счас починим, счас... О, ну беги, беги...
Он выпустил паука и собирался было поймать другого, но увидел меня. Он
ничуть не удивился, даже обрадовался.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок, - храбрый юноша, дайте мне это чудо
морское, чудо настенное.
Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.
- Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.
Он принял от меня паучка, ловко каким-то здоровенным пинцетом вправил
вывернутые лапы и опустил на пол.
Паук постоял некоторое время не двигаясь, словно утверждался в
прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от
нас прочь. Паук скользил легко и бесшумно, и я находил даже приятность и
красоту в его стремительном боковом движении.
Старичок вытащил табуретку из-за спины, поставил перед собой и
предложил:
- Садитесь, храбрый юноша.
Пауки, освоившись с моим присутствием, снова полезли к старичку. Он
приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.
- Кто же вы? - поинтересовался старичок, ковыряясь в мохнатой спине
очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?
- Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...
- Что же вы не свернули? - старичок закончил латать спину паучка,
покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы
дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?
- Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только
я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.
- А, - протянул старичок, - беспечность, беспечность... Думали путь
сократить?
- Да, - кивнул я.
- Эх, молодость, - вздохнул старичок и протянул мне руку, - будем
знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
- Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
- Никольс? - насторожился старичок. - Позвольте, а вы кем Рае Никольс
доводитесь?
- Сын, - просто ответил я.
- Сын, - старичок так и всплеснул руками, - сын Раи Никольс - вы
подумайте... Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы
в лаборатории работаете?
- Нет, - я покачал головой, - я пошел в "отпетые"... Сейчас в
карантине.
Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием,
что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
- Они... живые? - поинтересовался я.
- Сложный вопрос, - вздохнул старичок, - если и живые, то не так, как
мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к
дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
И старичок лукаво заулыбался.
- Нет, - я другое хотел спросить... Это они сами получились или их
вывели, или...
- Браво, браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром
вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
Мэлори и эти... монстры?
Я передернулся.
Старичок заметил мое движение и засмеялся:
- Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению.
Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая
черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
- Ну, кш, кш...монстрики... Бегом, бегом, дайте с юношей
побеседовать...
- Мне бы на рапорт, - начал я.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Бенедикт, - успеете. Тут недалеко. Еще
раньше сержанта будете.
- А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
- Да и не сунется! - махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для
"отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
- Так зачем же их давить? - удивился я.
- А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная
изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным... вам
повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие
и...
- Закусали бы?
- Не, - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их одолели, потоптали - и это
было бы для вас очень неприятно.
- Ах, вот оно что! - сказал я и потом спросил: - А как на рапорт-то
пройти?
- На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.
Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения,
из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным
кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
- А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки.
Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в
процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины,
покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и
выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
Старичок знай бубнил себе под нос:
- Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент,
а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу,
впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не
копалась - не пачкается, и все тут...
Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня
оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались,
втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого
отвратительного зрелища.
Старичок засмеялся:
- Ну, юноша, и взгляд у вас... Вы меня глазами прямо как кулаками в
спину толкаете.
- Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком:
их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне
можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад -
гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине
Пу-сун-лина.
- Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому и нельзя вашему покорному
слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в
кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе
и воон то пирожное - тут у меня из спины лапки и выстрелят... Этакий
старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному
выражаясь.
И старичок невесело посмеялся.
- Ничего, - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие,
приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут:
"Это вы нарочно?" - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где
вы эту штучку достали?"
Старичок мельком поглядел на меня.
- Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить
дракона, поэтому я перевел разговор.
- А что, в "отпетые" остроумные не идут?
Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
- Да приду я, приду, куда я от вас денусь... Провожу Раиного сына и
приду...
Я тоже поглядел на пауков.
Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков.
"Бойцовских", - сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым
гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только
меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с
крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и
разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и
одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с
большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок
заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
- Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" - две вещи
не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или
преступники. - Юноша, - тон старичка был очень серьезен, - не нужно вам в
"отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков.
Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так - никакого скандала...
Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам
среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
Я помотал головой:
- Спасибо, не хочу. ..
Глава шестая. У русалок
В круглое окно батискафа я видел все.
Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя
русалочьи руки.
- Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.
Я повернулся к русалколовам.
Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в
потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
- Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
- Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в
бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
- Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как
он ей в бок засадил... А!
Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию.
Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг