- Нравится?
- Кто это? - спросил я.
- Очень древний поэт из чужой галактики. Пушкин...
- Аа, - припомнил я, - точно... у них не было драконов!
- Да нет, - качнула головой Мэлори, - не совсем... Драконы у них были,
но какие-то дегенеративные, выродившиеся. Их перебили еще до войны...
- Счастливые, - сказал я.
- Ну, - Мэлори оглянулась, будто ее кто позвал, а потом сказала: - У
них свои проблемы... Они, к примеру, разноязыкие.
- Это как? - не понял я.
- Да очень просто, - Мэлори пожала плечами, - не то, что на планетах
разные языки - это само собой, а на каждой планете не один язык, а
несколько...
- Как же они живут? - пробормотал я.
- Плохо живут... У нас Дракон - и вся забота. А у них каждый для
каждого - дракон. Воюют, не понимают друг друга...
- Я тебя тоже не понимаю...
Я смотрел на Мэлори - и не мог взять в толк, не мог поверить в то, что
ее не будет, через неделю не будет...
- Слушай, - сказал я, - а может, он там...ну... понимаешь? Может, вы
там просто живете? Пляшете, танцуете, развлекаете?
- А он сено ест? - Мэлори махнула рукой. - Нет, Джек, и не надейся. Нам
ведь фильм показывали про старичка Дракошу. Никому больше такого фильма на
целой планете не показывают. Только нам и "отпетым".
- И... и что там?
Мэлори сгорбилась, закрыла лицо руками.
- Добился своего, - услышал я ее сдавленный голос, - весь день...
Добился...
- Мэлори, - я тронул ее за плечо, - прости меня, прости...
Она отняла ладони от лица, встряхнулась и спокойно сказала:
- Это ты меня прости, Джек. Я знаю - инкубаторским запрещено навязывать
свои проблемы другим. А я навязываю. Это - правильное запрещение, Джек,
верный запрет. Если бы не Дракон, нас бы не было.
Я сжал кулаки:
- Мэлори, - предложил я, - давай убежим?
Мэлори смотрела на меня с изумлением.
- Ты что? А школа? Ты представляешь, скольких он сожрет, если ему не
достанется та, которую он хотел? Тут одними инкубаторскими не обойдется.
Такая катастрофа всепланетная будет - уу- только держись.
- Так были случаи? - заинтересовался я.
Мэлори кивнула:
- Были. За всю историю школ трижды убегали кандидатки. Двоих поймали,
одна явилась сама, но во всех случаях дра-дра не угоманивался даже тогда,
когда ему приводили беглянок. Жрал, и жрал, и жрал. Мел все и всех подряд в
течение нескольких недель.
- Я его убью, - сказал я.
- Кого? - не поняла Мэлори и снова оглянулась.
- Дракона, - сказал я.
Мэлори прыснула от смеха:
- Ой, я в "отпетые" пойду. Пусть меня научат.
- Я убью дракона, - повторил я.
_____________________________________________________________
- Где ты болтался? - спросил отец.
- Нигде, - буркнул я.
- Ты был в парке орфеанума?
Я промолчал.
Отец поглядел на сереющий в углу комнаты глаз дракона. Он был похож на
экран, на зеркало, туго затянутое тканью.
Я тоже поглядел на этот глаз.
- Был, - ответил я, - ну и что?
Отец хотел было что-то сказать, но сдержался.
В прихожую вошла мама, поклонилась драконьему глазу, потом сказала:
- Привет, чего такие мрачные?
- Полюбуйся на этого героя, - сказал отец, - снова шастал у орфеанума.
Мама повесила плащ на вешалку, поправила волосы перед зеркалом:
- Ну что же, может, он в "отпетые" собрался... Джек? Ты часом не
собираешься в "отпетые"?
Я повернулся и вошел в свою комнату, плотно притворив за собой дверь.
Я лег на диван, закинул руки за голову, потом приподнялся и харкнул в
драконий глаз. Слюна долетела до сероватого экрана и тут же исчезла, словно
бы экран глотнул - растворил в себе слюну... Спустя некоторое время экран
засветился зеленоватым странным свечением. Я расхохотался, я приподнялся на
локтях и харкнул еще и еще раз - свечение усилилось...
- А... гнида, пресмыкающееся, гад, гадина, жаба, жабеныш, долго же до
тебя доходит...
- Джек, - закричал за дверью отец, - что ты там делаешь?
Отец распахнул дверь. Он был бледен, как полотно, как стена орфеанума.
- Он там эксперименты ставит, - крикнула из кухни мама, - Джек, я тебе
еще совет дам: подкинь кирпич и подставь голову под падающий кирпич -
дешевле выйдет.
- Рахиль, - заорал отец, - нельзя так шутить.
- О господи, - мама выглянула из кухни, - избавьте меня от ваших
комплексов. Я выматываюсь на работе, как... я не знаю что. Прихожу домой - и
здрасьте - два неврастеника... Один не знает, куда слюну деть, -
эксперименты ставит, другой - орет как резаный...
Я вскочил с дивана.
- Так? На работе, да? Планету спасаешь? Материал для орфеанумов
готовишь, ну как же - генный инженер высшего разряда, да еще и скульптор, да
еще и художник... Ты несчастных плодишь, ты этому зеленому ублюдку, этой
гадине жизнь спасаешь! Если бы не такие, как вы, эта жаба хавала бы
обывателей планеты, а не безродных "инкубаторских" - и тогда бы ее точно
убили... точно бы возненавидели и убили. Ты... ты... вроде дракона... И я
плюю, плюю...
Я повернулся и еще раз плюнул.
На этот раз слюна не долетела до глаза дракона, упала на пол, но глаз
усилил свечение.
Отец опустился на диван, обхватил голову. Мама села на стул, достала
пачку сигарет, закурила.
- Видишь ли, Джек, - сказала она и выпустила дым тонкой струей к
потолку, - в чем, кроме всего прочего, опасность тотальной диктатуры? В
увеличении самомнения у обывателей... Любой долбак и дурак, если он
додумается до того, что нехорошо отдавать на съедение зеленому змею живых
девушек (для этого много ума не надо), выйдет, заорет какую-нибудь глупость,
вроде "Долой дракона!" - и уже чувствует себя всепланетной знаменитостью.
Ну, как же! Он - один! А им и дракон интересуется, и тайная полиция, и
"отпетые"... Скромнее надо быть, сыночек. Ладно... пойду переоденусь, а то
сразу - с корабля на бал. Из лаборатории - на кухню... от одного дракона - к
двум.
Мама поднялась.
- Рахиль, - позвал отец.
- Что, Дженнаро? - мама воткнула недокуренную и до половины сигарету в
пепельницу.
- Почему ты не хочешь всерьез поговорить со своим сыном? Почему ты не
хочешь рассказать ему, над чем вы сейчас работаете? Джек, я ведь говорил
тебе, скоро орфеанумов вовсе не будет. Лаборатории работают над...
- Сеном для дракона, - съязвил я.
Мама пожала плечами:
- Знаешь, Дженнаро, я думаю, что в восемнадцать лет человек сам должен
соображать, без серьезных разговоров... Серьезные, откровенные разговоры -
это для четырнадцати - шестнадцатилетних... В восемнадцать лет уже можно
человека знакомить с искусством дипломатии, если он не полный кретин,
конечно.
Мама ушла в родительскую комнату одеваться. Мы остались вдвоем с отцом.
- Джек, - отец опустил руки, - что-нибудь случилось?
Я пожал плечами.
- Джек, - отец поморщился и сглотнул, - может, нам попросить для тебя в
Комиссии квартиру? Тебе тяжело с нами?
- Мне, - я вдруг понял, что сейчас разревусь, - тяжело со всеми...
Мама вышла из комнаты, запахивая халат:
- Что будем есть? - она затянула пояс халата.
- Мне все равно, - тускло сказал отец.
- Мне тоже.
- И мне, - разозлилась мама, - ну вас всех. Будете жрать яичницу.
Она ушла на кухню, зажгла газ.
Я уселся на стул и тихо сказал отцу:
- Если бы не эта зеленая гадина, у нас во всех домах были бы не вот эти
допотопные газовые горелки...
Мама разбила яйца, вылила их на сковородку. Сковородка зашипела,
зашкворчала.
- Конечно, - продолжал я, - когда вся планета только и занята тем,
чтобы придумать такое, чтобы в хавальник жабе впихнуть, чтобы та живых людей
не жрала, - тут не до человеческих кухонь.
- Джек, ты хлеб в распределителе взял?
- Нет, - огрызнулся я, - не взял.
- Пойди и возьми.
- Не пойду.
Отец поднялся:
- Я схожу.
- Что такое? - мама выключила горелку, выглянула из кухни. - Не
понимаю, просто не понимаю... Он не выполняет простейших, элементарнейших
обязанностей... Ты уроки сделал?
- Нет. Мне 18 лет - и мне надоело делать уроки. Я хочу жить, а не
учиться.
Мама всплеснула руками:
- Ба, ба, какой пафос! Я вот до сих пор учусь, живу и учусь, а этот...
- На повара...
Мама покраснела:
- Да... ну что я могу сказать: дурак и хам...
Она вернулась на кухню.
Папа ушел за хлебом.
Я лег на диван и стал смотреть в стенку, в обои.
Я следил за узором обоев, и мне, как в детстве, стало казаться, что из
волнистых обойных узоров складываются смешные и страшные рожи, расплюснутые
и вытянутые, вытянутые и расплюснутые.
Пальцем я провел по стене. Закрыл глаза.
Я снова увидел Мэлори.
Папа вернулся с хлебом. Мама позвала:
- Идите ужинать.
Я вошел в комнату. На столе шипела яичница из шести яиц с беконом;
кроме того, в глубокой глиняной миске лежали грудой пупырчатые небольшого
размера твердые огурчики, ломти свежайшего хлеба, квашеная капуста, спирт в
запотевшем графинчике и кроваво-красная наливка в фигурной, искусно выдутой
бутылке, изображающей дракончика, стоящего на задних лапах.
Мама разделила аппетитно скворчащую, будто беседующую с кем-то на
непонятном языке яичницу на три части, брякнула мне на тарелку мою долю,
спросила:
- Ты руки-то мыл?
Я промолчал.
- Понятно...Дженнаро, наливай. Ребенку - наливку, нам - спирт...
- Мне тоже...
- Нет, милый, ты и без спирта... плюешься... Разливай. "Не задерживай
движенье", - моряку кричит.
- Ты, - я смотрел на то, как папа разливает сначала спирт, потом вино,
- спирт из лаборатории принесла?
Мама подняла свою рюмку:
- А как же! С зеленого дракона хоть спирта литр! За дракошу!
Я оглянулся. Глаз дракона, чуть выпуклый, квадратный, серый, похожий на
экран неработающего телевизора, висел в углу квартиры, мирно и безразлично.
Малозначащая деталь городского быта - экран, привинченный на стыке стен
и потолка.
Мама аппетитно хрумтела огурчиком, вилкой зачерпывала длинно
порубленную капусту.
- Не оглядывайся, - усмехнулась она, - ушей у него нет. Были, да потом
- отказались. Дракоша нервничает - люди зря гибнут. Всем нехорошо.
- Понятно, - я все еще смотрел в серый экран.
- Ты ешь лучше, понятно ему... Видали, пониматель какой, - мама уцепила
вилкой белый кусок яичницы и отправила его в рот.
Папа ел молча, подбирал хлебушком остатки.
- Погодите, - сказал я, - погодите, я тоже дра-дра поприветствую...
чтобы понервничал... старичок. Не все дракоше масленица - будет и постный
день, такой поговорки у вас нет?
Мама не успела ответить, я вскочил на стул, высунул язык: "Ээ!", потом
повернулся к глазу спиной, стянул штаны и показал дракону зад: "Кушай,
приятного аппетита!"
Мама сорвалась с места:
- Джек, уймись, прекрати, Джек!
Она грохнулась на пол на колени перед драконовым багровеющим глазом.
Отец вышиб стул из-под моих ног, поймал меня за шиворот, отволок в
другую комнату (словно там не было глаза дракона) и с силой врезал по скуле.
- Застегнись, - прикрикнул отец, - застегнись, идиот, подонок...
Багровый свет наполнял всю комнату. Я подтянул штаны, застегнул
ширинку.
Из комнаты я услышал мамин крик:
- На колени, Дженнаро, Джек! На колени!
Отец бухнулся на колени.
Я уселся на диван, потрогал рассеченную скулу.
Такого багрового режущего света я не видел ни разу в жизни.
Папа устало поднялся с колен. Почистился. Багровый сумрак стал
рассеиваться.
Я услышал мамины всхлипывания.
- Идиот, - тихо сказал отец, - просто идиот. Ты думаешь, ты - храбрец?
герой? Нет, ты просто идиот, не умеющий просчитывать результаты своих
действий. Цена твоему геройству - грош. Ты вроде ребенка, который без
родительского догляду вышел на балкон, протиснулся сквозь балконную решетку
и стоит на карнизе над бездной. Он не понимает, с чем играет; у него нет
страха высоты. Ему повезло: он еще ни разу не падал из кроватки, поэтому он
не боится упасть с небоскреба. О, идиот, идиот! - отец печально покачал
головой.
Глава вторая. Маму надо слушаться
С меня сорвали одеяло.
- О! Герой. Вставай, просыпайся... Пора, пора...
Я плохо соображал и сквозь сон слышал голос мамы:
- Я ордер спрашиваю. Меня не интересуют ваши пропуска, вы не на свой
объект пришли, а вломились в мою квартиру, поэтому...
- Эй, парень, - голос грохнул над самым ухом, - ты что ли ж... дракону
показывал? Ну, собирайся, дококетничался - ты ему понравился.
Голова у меня кружилась, даже и без одеяла я проваливался в мягкий
нежный сон.
- Чувиха, не раздражай ребят, что ты мельтешишь в своем капотике?
Ребята из подземки - баб уже год не видели, а ты тут...
- Б... да он снова дрыхнет! Мужик! Тебе же сказали: сна больше не
будет. П...ц, приехали!
Резкая боль. И я открываю глаза. Вся комната залита ровным
умиротворяющим белым светом. Это сияет глаз дракона. Черные тени людей в
зеленой форме. Их много. Тени, черные и четкие, мама в халате, накинутом на
ночную рубашку. Холод, неприютность. И страх, омерзительный, ледяной страх,
подрагивающий в низу живота. Я начинаю одеваться. Я одеваюсь медленно.
Стараюсь одеваться как можно спокойнее, не спешить. Ухо и пол-лица горят, из
губы сочится кровь.
Мама указывает на стоящего рядом со мной здоровенного детину.
- Как его фамилия?
Человек в кепи, надвинутом на самые глаза, устало усмехается:
- Чувиха, у нас нет книги скарг та пропозиций. Потерпи... тебе же
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг