Восточной Мальвы, сохранила полусферический буддийский храм - ступу
двухтысячелетней давности. Храм шестидесяти четырех йогиней в
Бхерагхате, Бхархут, Гиараспур, на юго-запад от Кхаджурахо - все это
посетил Даярам, прежде чем он пересек мутную речку Кхудар и подъехал
на дряхлой машине к широкой, пыльной лесостепной равнине, где
расположились тридцать храмов Кхаджурахо, построенных во времена
могучих царей Чанделла.
- Необъяснимое волнение охватило художника при виде высоких
сикхар - башен над святилищами, собравшихся группами на фоне голубых
столообразных гор в запыленном мареве горячего воздуха, плававшего над
серой равниной. Храмы разных вер индуизма: шиваистские, вишнуистские,
джайнские - стояли на высоких кирпичных платформах, то совсем рядом
друг с другом, то разделенные зарослями кустарника и низкими
деревьями. Пирамидальный храм Кандарья-Махадева, устремленный в небо
ракетой, казался невероятно высоким, хотя поднимал венец своей
разрезной башни - сикхары на высоту всего сорока метров. Глубоко
врезанный геометрический узор на сикхаре под слепящим солнцем создавал
впечатление движущейся, клубящейся массы черных и белых изломов.
Светло-желтый, солнечный песчаник, слагающий стены храма, остался
нетронутым в углублениях и нишах, а все выступы почернели от прошедших
десяти веков. Разница цвета камня не портила, а подчеркивала
скульптурность здания. Три пояса скульптурных фигур около метра
высотой были высечены на вертикальных выступах или столбах - трех
широких и двух узких с каждой стороны фасада между балконами. Каждый
пояс фигур разделялся горизонтальными выступами, спасавшими камень от
непогоды.
Каждая скульптура, высеченная в высоком рельефе, была
замечательным произведением искусства - персонажи божественных легенд,
воины, мифические существа...
Даярам не спеша обходил храм за храмом, делая заметки, составляя
план будущих зарисовок, продолжительных созерцаний и размышлений.
Солнце уже садилось на пыльной равнине, когда Даярам направился в
самый северо-восточный угол ограды западной группы храмов, пересек
старую дорогу из деревни в Лайлуан и подошел к храму Вишванатха, чья
высокая, в шесть метров адхистхана - платформа выходила прямо к
автомобильной дороге в Раджанагар. Этому древнему святилищу,
построенному в 1002 году великим царем Дхангой, было суждено сыграть
такую большую роль в жизни Даярама. Вишванатха отличался особенно
тонкой отделкой. Его сикхара, увенчанная сосудом амрита, поднималась,
как гласил краткий путеводитель, на высоту тридцати девяти метров. Как
бы разрезанная на ребристые продольные полосы, башня стремительно
уходила в жаркое голубое небо. Балконы выступали более резко и остро,
чем в храмах Махадевы и Кали, на верхушках их толстых колонн виднелись
головы и плечи лежачих богатырей - атлантов. Вертикальные столбы между
балконами выступали углом. Изваянные на них фигуры стояли, обращенные
в две стороны, а не полукругом, как в Кандарья-Махадева.
С первого же взгляда зрителя поражали десять слонов, стоявших на
нависающей крыше самой видной части храма. Слоны были совершенно
нетронуты временем, будто только вчера поставили их неведомые
строители.
Здесь были наиболее прекрасные и выразительные небесные красавицы
апсары или сурасундари. Художник особенного дарования, сочетавший
удивительную жизненность с божественной красотой, сделал эти статуи, и
работал он только в Вишванатхе. Считая с поврежденными временем и,
главное, человеческим варварством, в трех поясах насчитывали 602
статуи, несколько меньших размеров, чем в Кандарье-Махадева.
В противовес угловатой отделке поверхности здания скульптуры
Вишванатха изгибались в самых закругленных, тщательно продуманных
позах. Художники продолжали классическую линию Индии, трактовавшую
женщину как героиню, но не пытавшуюся сравняться с мужчинами в их
доблести и их достоинствах, что составляет обычную ошибку трактовки
героини на Западе. Нет, эти изваяния представляли собою героических
женщин по своей женской линии бытия. Гордое достоинство и
снисходительная нежность, пламенная, все отдающая страсть и отважная
стойкость - все гармонически сочеталось в статуях, призванных показать
народу идеал женщин Индии, помочь им, бывшим и будущим, понять свою
прелесть и цели своей жизни.
Десять веков простояли эти солнечные изваяния перед взорами
множества поколений, и еще бесконечно долгие годы они будут изумлять
тех, которые еще придут, волнуя и возвышая их великолепной красотой
человека!
На консолях внутри святилища некогда были восемь статуй апсар, из
которых уцелела только одна. Эта сурасундари глубоко потрясла молодого
художника. Небесная танцовщица была изваяна на узкой пилястре,
разделявшей две ниши, заполненные скульптурами сардул.
Сардулы - мифические животные, похожие на рогатых львов,
считались символом Шакти - активной силы природы. Против них сражались
люди, изображенные под лапами зверей, ухватившимися за их хвосты.
Другие, меньшие человеческие фигурки ехали на спинах сардул, выражая
умение человека покорять силы стихии.
Как утешение в суровой борьбе, как обещание радости, обнаженная
сурасундари, украшенная лишь пояском, браслетом и ожерельем, реяла
между чудовищами. Склонив голову, апсара оглядывалась через плечо,
повторяя позу правого зверя, но в немыслимом извороте по вертикальной
оси тела. Скульптура была повреждена, ноги ниже колен совсем отбиты,
и, несмотря на это, Даярам не мог оторвать взгляда от изваяния,
созданного будто не долотом скульптора, а самой матерью природой.
Дневной свет, и без того скудный в темном святилище, быстро
угасал. Рамамурти, наконец, нашел в себе решимость уйти. На прощание
он осветил карманным фонариком статую с правой стороны. Солнечная
красавица посмотрела на него через плечо, как живая, маняще и
уверенно, а свет фонаря в его дрожавшей от волнения руке игрой теней
придал странную жизнь ее блестящему телу. Художник стоял, думая о
легендарных апсарах с солнечной кровью, которые иногда становились
возлюбленными смертных мужчин в знак высшей награды за их доблести.
Каменное воплощение такой апсары было перед ним, уже тысячу лет
стоявшее в полутьме храма. Искать больше было нечего, самое лучшее,
что создало древнее искусство его страны, находилось тут, на
расстоянии вытянутой руки.
И душа Даярама наполнилась благоговейным страхом, будто он своими
мечтами об Анупамсундарте, поставивший целью создать выдающийся образ
женщины его народа, совершил кощунство перед мастерами, сумевшими
давным-давно сделать скульптуры столь совершенные, что его мечты
кажутся заслуживающими лишь жалости!
Но ощущение стыда и неловкости скоро прошло. Величайшая цель и
мечта искусства - отражение природной мощи человека в красоте и силе
его тела и души - неизменно двигала стремлениями художников Древней
Греции и Древней Индии. Но Индия жива и полна сил, и сейчас,
тысячелетия спустя после гибели Греции, кому же, как не ей, нести
факел дальше? И как хорошо, что большинство живописцев Индии стоит на
верном пути! А скульпторы... что ж, кому-то придется начинать заново.
Пусть еще в тени гигантского наследия древнего искусства. Пусть!
Чарайвети - вперед, путник!
Рамамурти сложил руки и поклонился статуе апсары, шепча "анади
чарута" (вечная красота). Странный звук, подобный глубокому вздоху,
послышался из темного прохода между двойными стенами святилища.
Художник оглянулся, но темнота уже стала там непроницаемой. Даяраму
показалось, будто легкое движение воздуха пронеслось к центральному
залу мандапы - вероятно, порыв закатного ветерка. Рамамурти пошел к
выходу, спустился по ступеням и зашагал в деревню. Он предпочел
остановиться там, чем в гостинице с ее непрестанной сменой беспокойных
туристов. Углубленный в свои размышления, художник предпочитал
посещать храмы рано утром или поздно вечером, когда не было ни
туристов, ни молящихся. Для местного населения количество огромных
храмов, предназначенных для столицы когда-то бывшего царства Джахоти,
было непомерно велико.
Поэтому всегда пустынны были высокие платформы храмов, их ступени
поросли травой, торчавшей из всех щелей жесткими пучками, а жаркое
безмолвие обычно сопутствовало художнику в его обходах величественных
строений.
Даяраму помогало это безлюдье, лишь изредка нарушавшееся группами
туристов, спешивших обежать храмы и поскорее вернуться к прохладе и
ледяному питью в гостинице.
А для него, старавшегося понять смысл и язык древних изваяний,
молчание храмов делало их отрешенными от всего, безвременными, и он
сам как будто погружался в прошлое, проникаясь духом безвестных
великих мастеров, принимая всем сердцем созданное ими.
Мельком взглянув на скрытый невысокими деревьями подъезд
гостиницы, Даярам увидел несколько автомобилей и еще раз порадовался
своему решению остановиться в селении. Он был хорошим ходоком, и
ежедневные шесть километров ничего для него не значили.
Глава четвертая
ТОРЖЕСТВО ТИГРА
Рамамурти отшвырнул одеяло, будто холодная келья наполнилась
душным зноем холмов Виндхья. Воспоминания продолжали одолевать его, не
давая уснуть. Темная прорезь окна уже приобрела предрассветную
четкость очертаний...
Тот день в Кхаджурахо выдался жарким. Даже утром солнце палило
каменные площадки, отражаясь от светло-желтых стен майдапы
Кандарья-Махадева. Даярам спустился по узкой боковой лестнице к
небольшому павильону между храмами Махадевы и Деви Ягадамба, стоявших
на общей платформе. Семь ступеней вели к открытому с трех сторон
павильону, поддерживаемому двумя колоннами. В павильоне стояла
странная скульптура - огромный лев, занесший правую лапу над женщиной,
присевшей перед ним на корточки и с мольбой или отчаянием поднявшей
лицо и обе руки к нависшей над ней голове чудовища. Лев, сделанный в
средневековой традиции, круто изгибал переднюю часть тела и шею,
пружиня задними, готовыми к прыжку лапами. Нижняя челюсть разверстой
пасти была отбита, и вместо нее зияла широкая дыра. Казалось, что лев
раскатисто хохочет над женщиной.
Небо подернулось сероватой мглой, и солнце жгло немилосердно на
гладких каменных плитах, заливая светом весь портик. После прохлады
галереи храма Даярам шел, щурясь, и не сразу заметил в портике
женщину, ставшую на колени перед львом. Она застыла, закинув лицо
вверх. Ее черная коса в руку толщиной легла полукольцом на плиту у
цоколя статуи. Заслышав приближающиеся шаги, женщина вскочила,
инстинктивным движением прикрыв лицо концом прозрачной ткани.
Рамамурти приблизился и поклонился, а незнакомка выпрямилась, опираясь
на левую лапу льва. Художник прежде всего увидел огромные глаза,
ощущение сияющей глубины которых заставило Даярама застыть в
изумлении. Ошеломленный, Даярам старался соединить отдельные черты
лица женщины, мгновенно выхватываемые взглядом: узкие четкие брови,
прямой, закругленный и небольшой нос, луком изогнутые губы... пока до
него не дошло, что все лицо очерчено предельно точными изящными
линиями, такими определенными и четкими, как если бы их вырезали на
металле или твердом дереве.
Разрез глаз, линии век, очертания губ, овал лица - нигде не
дрогнула рука матери природы! И все же незнакомка не была красавицей в
точном и величественном смысле этого слова, классической богиней с
крупными чертами лица, подобной тем, каких выбирают для исполнения
священных танцев или главных ролей в исторических фильмах. Она была
совсем другая и в то же время так хороша, что вызвала в чутком
художнике подобие электрического удара. Никогда еще Даярам не
сталкивался со столь яркой женственностью, пламенной и смущающе
желанной. Устыдившись, он овладел собой.
Черное, как ночь, сари облегало фигуру, достойную стать перед
лучшими изваяниями Кхаджурахо.
Заметив слабую улыбку незнакомки, Рамамурти обрел слова привета.
Девушка... нет, женщина... нет, только девушка могла смотреть и
улыбаться с таким неприкрытым озорством. Ведь не могла же она не
понимать действия своей ошеломляющей красоты. Она свободно и весело,
как могут это делать магарани, с детства обученные поведению на
приемах, или же артистки, поклонилась. Она и в самом деле была очень
похожа на Праноти Гхош - самую красивую, с точки зрения Даярама,
киноактрису Индии, только смуглее и гораздо крепче хрупкой бенгалки.
- Меня зовут Амрита Видьядеви, или чаще - Тиллоттама.
- Апсара из Махабхараты, - беспричинно радуясь, воскликнул
Рамамурти, - "красавица с просяное зернышко"! Одна из самых прекрасных
легенд великой поэмы. И... свидетельствую, что новое воплощение... -
он замялся, окидывая взглядом девушку.
- Не больше прежнего, - закончила за него она. - И это печально,
мне всегда хотелось быть высокой. Как все знаменитые красавицы.
- Кто вам сказал о знаменитых красавицах! - воскликнул почти
негодующе Даярам. - Я художник, посвятивший много лет изучению канонов
древности, - он повел рукой к стенам храмов, на которых застыли, будто
в истоме зноя, чудесные скульптуры. - Везде, где они изваяны в
естественных размерах, от Матхуры до Конарака, я находил, что древние
больше всего ценили рост сто шестьдесят сантиметров, примерно как раз
ваш!
- Можете поклясться?
- Клянусь! И клянусь еще, что не говорю просто из лести. Вы в ней
не нуждаетесь, и сами это знаете!
- Но то, что вы сказали, я узнала впервые! И еще узнала, что вы
художник, много лет посвятивший... а дальше? Перейдемте в тень, вам
жарко.
Даярам, постояв на солнце после прохлады храма, покрылся
капельками пота. Но девушка, несмотря на черное сари, смуглоту своей
кожи и массу иссиня-черных волос, оставалась в палящем зное такой же
свежей, как будто только что вышла из реки после утреннего купанья.
На звук их голосов какой-то человек, высокий, мрачный и
бородатый, куривший в тени платформы, заспешил к павильону,
внимательно глядя на Тиллоттаму. Она сделала едва заметный жест рукой,
и человек вернулся на прежнее место.
"Наверное, она дочь магараджи, - подумал Даярам, - а это
телохранитель..."
Они уселись в тени, на пьедестале павильона, и Тиллоттама
перевела разговор на скульптуры храма. Рамамурти, воодушевленный
красотой собеседницы и ее серьезным интересом, стал рассказывать,
увлекся и перешел на свои путешествия, поиски и стремления создать
Анупамсундарту. Он вдохновенно говорил о возрождении древнего слияния
человека и природы, красоты, встающей из сочетания осознанной силы
души и тела.
Рамамурти говорил об идеале женской красоты, рожденной издавна
Индией - страной, напоенной плодотворным зноем солнца, влажным
дыханием могучих ветров моря. Влажная земля рождала неистовое буйство
жизни, неодолимо стремившейся к солнцу и небу, быстро расцветавшей и
наливавшейся силой. Тропическая природа, порождая изобилие растений и
животных, так же быстро и беспощадно убивала в убыстренной смене
поколений, ускоренном круговороте рождений и смертей. Оттого образ
Парамрати отличается от современного, когда городская жизнь оттолкнула
человека от верного чувства прекрасного, возникавшего в единении с
природой.
А в Древней Индии скульпторы и живописцы были едины в своих
стремлениях. Красные фрески пещерных храмов Аджанты с их черноволосыми
узкоглазыми женщинами, фрески Танджоры, скульптуры Матхуры, Санчи,
Кхаджурахо и Конарака. На весь мир прославилась скульптура якши из
ступы Санчи - поврежденный изуверами торс женщины, изваянный в первом
веке до нашей эры. Он был украден из страны во времена английского
владычества и продан в Бостонский музей в Америке. В Америку же попал
бюст амазонки - йогини из храма шестидесяти четырех йогиней в Мадхья
Прадеш.
Рамамурти так живо описал эту статую с широко раскинутыми руками,
гордо поднятой головой и очень высокой, словно рвущейся вперед
грудью, придавшей всей фигуре ощущение полета, что Тиллоттама увидела
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг