Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Фронер?
     - Конечно.  Помню ее произвольную композицию - танец "модерн".  И
что же?
     - Она совсем такая же черненькая симпатяга,  и фигура в  точности
твоя.
     - Рита,  милый мой визирь,  - Сима усадила подругу и обняла ее за
плечи,  - а мне вот хочется быть повыше,  такой,  как ты. И с таким же
легким телом,  как у Люси.  Вспомни ее прыжки! Куда мне! А вспомни эту
дивную   маленькую   девчушку,   Лену   Карпухину.  Несомненно,  будет
чемпионка.  Гибкость,  подлинное изящество,  не могу  точно  выразить,
красивая свобода движений,  быть может.  И все ладно в этом ее крепком
теле, несмотря на рост.
     - А  ты  очень  похожа  на Карпухину,  знаешь?  Только,  конечно,
взрослее и - очень женщина,  в этом  твоя  особенность  и  твоя  сила.
Мужчины должны бы повалиться к ногам твоим и на руках тебя носить.
     - Они и рады носить,  только быстро роняют, - рассмеялась Сима, -
как Георгий, мой бывший муж. Ну, ты его знаешь!
     - А другие? Ведь на нем свет клином не сошелся.
     - Не сошелся,  ничуть.  Но как-то получается, что от тебя требуют
быть такой, какой им хочется. Стараются тебя слепить по подходящей для
них  форме.  И  беда,  если  ты  оказываешься  сильнее!  Тогда им надо
выказать свое превосходство,  а если его нет, то, значит, надо унизить
тебя, пригнуть до своего уровня и даже еще ниже.
     - Ух,  это я знаю!  - важно  согласилась  Рита.  -  Ну,  поставим
чайник? Кончили?
     - Если не устала, еще разок? До девяти часов, хорошо?
     И Рита  играла  адажио  из балета Бальсиса еще целый час,  а Сима
старательно отрабатывала  свою  произвольную  программу.  Наконец  она
умчалась под душ, оставив Риту в задумчивости перед пианино.
     - Что ты скажешь о моей программе?  - спросила  Сима,  причесывая
свои густые волосы.
     - Знаешь, все хорошо. Но... - Рита подумала, собираясь с мыслями,
-  я бы искала что-то другое.  Тут нет завершения,  последнего взлета,
какого-то отчаянного  накала,  ну  того,  чем  бы  должна  закончиться
композиция,  идущая  так  сильно.  Я  бы  даже  сказала,  что она чуть
холодновата для тебя. Впрочем, может быть... - Рита умолкла.
     - Что может быть? Я сама кажусь тебе холодноватой?
     - Иногда.  Но и как-то странно: где бы женщине надо быть пылкой -
ты спокойна, а порой проявляешь прямо яростный темперамент.
     - О,  интересно!  А ведь ты,  наверно,  права,  - ответила  Сима,
садясь  на  край дивана.  - Мне почему-то всегда думалось,  что любовь
сильных и здоровых людей должна быть легка и светла.  В ней ничего  не
искажается   и   не   подавляется.   А  если  проходит,  то  тоже  без
"самораздирательства",  без  мрака  и  безысходности.  У  меня  так  и
получалось - проходило легче,  чем у других людей. Но не потому, что я
прыгала по верхушкам.
     - Не потому,  - согласилась Рита. - Я тебя достаточно знаю, чтобы
не сделать предположения,  какое,  наверное,  пришло  бы  некоторым  в
голову.  Если у тебя разные интересы,  если захватывает работа,  тогда
понятно,  что ты не та женщина,  у которой один свет  в  окошке  -  ее
любовь.
     - Может быть. Всегда бывало так: горько, печально, тяжело, и в то
же  время  где-то  в  глубине таится уже какое-то облегчение:  вот все
кончилось, и стало по крайней мере ясно.
     - И одиноко и пусто.
     - Да.  Вот этот страх одиночества, по-моему, самый сильный у нас,
женщин.  Сколько  хороших девушек поспешили из-за него выскочить замуж
за первого попавшегося и до сих пор расплачиваются за эту поспешность.
Одиночество пугает,  как представишь себя больной, пожилой... Да, этот
страх всосан с молоком матери,  он идет от старой  деревенской  жизни,
когда действительно одинокой женщине предстояла нищета, горькая жизнь.
Не то теперь.  Женщина умеет заработать свой  хлеб  не  хуже  мужчины,
вокруг нее много людей, она всегда может найти себе дело и в старости.
- И Сима потянулась,  унесшись мыслями к событиям позавчерашнего  дня,
пока Рита не встряхнула ее за плечо.
     - Что с тобой,  о несчастная?  Ох,  халиф, уж не влюбился ли ты в
какую-нибудь рабыню из далекой страны?
     - Нет, я лишь подружился. Она во-от такого роста.
     - Что-то  новое,  Сима!  Ты  веришь  в  дружбу  между  мужчиной и
женщиной?
     - Как  хочется верить!  Иногда мне кажется,  что мы,  современные
люди,  еще не доросли до этого.  Во всяком случае, двое хороших мужчин
говорили  мне  о дружбе,  а кончили...  Один подолгу объяснял,  что он
тоскует без женщины-друга, что сейчас совсем прекратилась дружба между
мужчиной   и  женщиной  из-за  засилья  мещанства,  что  было  бы  так
замечательно дружить без обязательного требования любви, от которой он
устал. Но ничего не вышло!
     - Может, вышло бы, будь ты похуже?
     - Не  знаю.  Но  уверена:  в дружбе не так,  как в любви,  дружба
требует обязательной взаимности. И равенства во что бы то ни стало. Но
не в смысле одинаковости. Понимаешь?
     - Конечно,  и,  думается,  ты права,  Сима.  Но расскажи о рабыне
халифа.
     - Я люблю таких людей за то,  что они работники в  полном  смысле
этого слова!
     - Как мой отец и мама!  - воскликнула Рита.  - Мама говорит,  что
никогда не устает, если ей что-либо интересно или нужно позарез.
     - Мне надоели люди, считающие, что они все уже сделали для семьи,
государства и себя. Часто это скрытые бездельники...
     - Сколько же все-таки лет рабыне?
     - Она не очень молода, честно говоря, много меня старше.
     - Не знаю, не знаю, - неодобрительно покачала головой Рита.
     - Ты выглядишь разочарованной. Что тебе не нравится?
     - Я могу  поклясться,  что  ты  увлечена,  Сима.  Но  мне  всегда
думалось,  что  у  тебя появится такой настоящий,  достойный тебя и ты
станешь для него богиней, зажигающей его, он должен дрожать от желания
и нетерпения. И он будет фантазер, неистощимый на выдумки и неутомимый
в старании выразить свою любовь,  восхищение.  А пожилой... Я понимаю:
знание,  опыт жизни, чуткое понимание, все эти рассказы о пережитом...
И все это ничего не стоит перед большой и юной любовью.
     - Ты забываешь, что я уж не юна сама, и потом... все это уже было
у меня.  И если б ты знала,  как быстро  исчезает  новизна,  если  нет
обоюдного понимания пути, я не знаю, как лучше сказать. И конечно, мне
нужно, чтоб был у обоих интерес ко многому, а у него еще знание.
     - Я  жду  другого.  Пусть  он будет весь в мечтах обо мне,  пусть
будет восхищаться мной и ревновать,  пусть даже  будет  какая-то  доля
мужской  свирепости,  чтобы  я  чувствовала  себя  сразу и богиней,  и
покорной невольницей!
     - Ой,  это  кончится  плохо,  Рита!  Времена  корсаров  и рыцарей
миновали.  Твой партнер в жизни будет скорее всего следить,  как бы ты
не заставила его делать больше, чем делаешь сама.
     - Не смейся,  халиф,  я совершенно серьезна. Не выйдет, то обрету
опять свободу.
     - Свобода возможна лишь при  условии  большого  одиночества,  это
люди часто не понимают, и ты тоже. Лучше будем пить чай. И что за дело
к халифу?
     Рита рассказала  о  происшествии,  взволновавшем всех ее учениц в
общежитии.  Одна из работниц,  юная, хрупкая, беленькая девушка, Надя,
полюбила  молодого,  только  что  "испеченного"  летчика,  статного  и
самоуверенного.  Ни у кого из них не было  комнаты,  поэтому  подруги,
потеснившись,  выделили  для молодоженов небольшую комнату в общежитии
на время,  пока они найдут себе пристанище.  Ночью подруги  Нади,  еще
занятые уборкой после свадебного пиршества,  стали свидетелями мерзкой
сцены.  Дверь из комнаты молодых распахнулась. Летчик, кое-как одетый,
с  чемоданом  в руке,  обернулся на пороге,  выругавшись.  Его молодая
жена,  рыдая,  цеплялась  за  рукав   разъяренного   мужа   и,   грубо
отброшенная,  упала  на  колени.  "Проститутка!"  -  заорал  летчик  и
выскочил из общежития.
     Прибежавшие подруги  подняли Надю,  усадили на постель,  прикрыли
одеялом.  Из бессвязных всхлипываний удалось понять,  что Надя не была
невинной девушкой,  но побоялась сказать об этом своему любимому.  Она
думала,  что как-нибудь скроет  то,  что  было  коротким  и  неудачным
романом  ее  юности.  Но  летчик  почел  себя  оскорбленным  в  лучших
чувствах, ограбленным и обманутым. Никакие мольбы не тронули ревнивца,
он так и не появился больше.
     - Может быть,  ты придешь поговорить с ней?  Надя  твердит  одно:
жизнь кончена, сама себя погубила, кому нужна теперь такая?
     - Ну уж и летчик, изувер какой-то! - возмутилась Сима.
     - А  ты  взгляни по-другому.  Его так воспитали.  Так считается у
мужчин, что очень важно, если он первый. Найдешь в любом романе.
     - Нашла, на что ссылаться, на книжное старье.
     - При  чем  тут  старье?  Возьми   некоторые   наши   современные
произведения  -  там  тоже герои очень чувствительны в этом отношении.
Упаси бог,  чтобы у героини был кто-то  раньше,  начинаются  терзания,
унижения.  Так чего же ты от парня хочешь?  Он мечтал, чтобы все было,
как его учили.  А дурешка Надя оказалась  трусихой  и  не  смогла  ему
сказать!
     - Насчет книг ты права,  Маргарита.  Но  с  трусихой...  Что  же,
встань во фронт и рапортуй:  знаешь,  я не невинна,  хочешь - люби,  а
хочешь - нет? Что-то есть в этом противное...
     - И  в  то  же  время  ничего  не  сказать  тоже нехорошо.  Будто
прячешься от  того,  кто  должен  стать  самым  близким  на  свете,  -
возразила Рита.
     - Да,  и так и этак получается неладно. Как же быть? - задумалась
Сима.  -  Ага,  вспомнила,  кто говорил о тончайшей линии,  как лезвие
бритвы,  проходящей между двумя неверными  крайностями.  Маргарита,  я
позвоню ему, посоветуюсь насчет Нади.
     - Кому это?  Ох,  Серафима,  с чего это вдруг  понадобились  тебе
советы? Разве поглупела?
     - Не говори глупостей сама!
     - Да кто же он, в конце концов? Академик, профессор?
     - Без столь высоких званий.  Научный сотрудник или врач,  не знаю
точно.
     Профессор геофизики  яростно  наседал  на Андреева,  требуя адрес
Гирина.  Тот уверял,  что еще не знает, где живет недавно приехавший в
Москву приятель и что адресный стол тоже не поможет:  Гирин,  наверно,
прописан еще временно. Геофизик разразился проклятиями.
     - Наташа меня казнит, если я вернусь без адреса. Она говорит, что
никогда раньше не испытывала такой неистовой благодарности.
     - А  он  сказал  бы,  что это последствие перенапряжения психики.
Посоветовал бы лекарство, чтобы избавиться от диких порывов.
     - Посмей-ка это сказать Наташе,  когда сын уже встает.  Несколько
приемов лекарств,  два сеанса внушения,  и чудо совершилось! - крикнул
геофизик.
     - То-то и хорошо, что нет чуда. Просто эрудиция и ясный ум врача.
Но я сообразил,  как ты можешь узнать адрес: позвони в его институт, я
случайно запомнил название. Только, право же, зря.
     - Так ведь для Наташи... Нет, вру, и для себя тоже.

     ... - Верочка, вот конфета, большущая. В связи с окончанием можно
бы  и  поцеловаться...  Впрочем,  не  стоит,  у  тебя вид сердитый,  -
сморщился студент Сергей,  помощник  Гирина.  -  А  что  теперь,  Иван
Родионович? Может, вашим займемся?
     - Займемся.   Мы   наработали   столько   материала   для  нашего
профессора,  что  ему   разбираться   хватит   месяца   на   три.   По
договоренности,  я могу теперь воспользоваться лабораторией... и вами,
если захотите.
     - Еще бы! Вы говорили насчет эйдетики?
     - Угадали. Ею и займемся. Подобраны интересные люди.
     - А что это такое, Иван Родионович? - спросила лаборантка.
     - Иногда встречается необычайно сильное  зрительное  воображение.
Мысленные  картины  такой  поразительной  яркости  и живости,  что они
кажутся реальнее подлинной жизни. Если поставить перед таким человеком
экран,  то он, рассказывая, как бы проецирует мысленные изображения на
него, словно смотрит через окно на происходящее в действительности.
     - А эта возникшая картина так и остается неизменной в его уме?
     - Обычно.  Но  бывает  и  так,   что   проходит   последовательно
сменяющийся   ряд  картин,  следуя,  очевидно,  развитию  воображаемой
истории.
     - Ух как здорово! Я бы хотела обладать этой способностью.
     - А может,  она была и у вас.  Эйдетическое воображение вовсе  не
так редко,  встречается у многих детей,  впоследствии утрачивающих эту
способность.
     - Ручаюсь,  Верочка,  что  у  вас ее никогда не было,  - вмешался
Сергей.
     - Это почему?
     - Иначе вы непременно влюбились бы в  меня.  -  Гирин  с  улыбкой
наблюдал  за дружеской пикировкой своих молодых помощников,  продолжая
размышлять над предстоящими опытами. Вся суть поставленной им проблемы
заключалась  в  том,  что в отдельных случаях эйдетическое воображение
детей показывало больше информации,  чем  они  могли  успеть  получить
всеми  доступными  им способами из внешнего мира.  Идеалисты объясняли
эту   избыточную   информацию   или   существованием   некоего    мира
нематериальных психических восприятий, откуда душа ребенка якобы могла
получить самые необычайные сведения,  или чаще памятью прошлой  жизни,
если следовать учению о переселении душ,  странствующих из тела в тело
после смерти.  Естественно,  наука не  могла  принять  идеалистических
"разъяснений".  Но,  отрицая категорически мистику, надо было добиться
настоящего  понимания.  С  развитием  кибернетики  многие   непонятные
процессы  мышления  и  памяти  стали  приобретать  зримые материальные
контуры.  Гирин теперь мог  обратиться  к  опытам,  пусть  еще  только
нащупывающим метод,  пусть не достигшим той целеустремленности,  какой
отличаются научные исследования, уже накопившие много фактов. Ему надо
было  найти взрослых людей,  сохранивших способность эйдетики,  людей,
которые могли бы добровольно подвергнуться опытам и сумели бы  описать
свои   ощущения.   Такие  люди  нашлись:  девушка-студентка,  инженер,
художник и электромонтер.  Все  горели  нетерпением  послужить  науке,
нужно  было  только  время,  а вернее - свободная лаборатория.  Теперь
пора!
     - Вас,  Иван  Родионович!  - окликнула его лаборантка из дальнего
угла лаборатории и подала ему трубку.
     Гирин не сразу сообразил, кому принадлежит этот негромкий голос и
что по  телефонному  проводу  принеслась  к  нему  настоящая  радость.
Явственный  для Гирина оттенок волнения говорил ему,  что разговор был
небезразличен и для позвонившей,  от этого ему стало еще приятней.  Он
сказал,  что  удобнее  всего ему прийти сегодня же,  потому что завтра
начинаются опыты,  и  получил  согласие.  Гирин  постоял  у  телефона,
рассчитывая время.  Здесь его настиг студент, собиравший оставшиеся от
прежней  работы  записи,  диаграммы,  схемы  полей  зрения,   черновые
протоколы опытов.
     - Завтра начнем, Иван Родионович?
     - Обязательно.  Монтер  работает  в вечернюю смену,  так мы его с
утра. Я позвоню ему.
     - А  что готовить?  Только экраны,  карандаши и общий медицинский
набор?
     - Нет,  пусть Вера приготовит и энцефалограф.  Большой. Электроды
будем ставить  лишь  на  заднюю  половину  головы,  одиннадцать  штук.
Лекарства я принесу, шприц тоже свой, мне привычнее.
     - Разве прием лизергиновой кислоты не через рот?
     - Через  рот.  Но всякое может быть.  Да,  вот хорошо,  что зашел
разговор,  - на всякий случай заготовьте кислород:  баллон и маску, не
подушки.
     - А разве...
     - Опыт ставится на человеке,  и хотя опасности нет,  но ничего не
должно быть упущено,  - нетерпеливо сказал  Гирин.  -  Психика  иногда
выкидывает такие вещи...  Ну,  мне пора.  Заканчивайте и вы, отдохните

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг