Гельвис ревниво ждал, что скажет Бакулева.
- В вас тоже что-то есть. - Ларра словно бы угадала его желание, тихо
щелкнула пальцами. С теперешнего писательского опыта она могла рассмотреть
под неустановившейся внешностью будущий зрелый свет. - Интеллект и...
Знаете, в нашем классе был свой остряк-самоучка. Так вот он как-то выдал
вслух! "Дремлет чуткий, как мышь..."
В этот момент девица на подоконнике будто бы очнулась, переменила
позу, написала строчку на обороте папки, выдернула из папки лист и
принялась быстро писать, поднимая время от времени голову и что-то считывая
с потолка. Юноша отклеился от косяка. Гельвис привстал, Мигоа, наоборот,
как перед прыжком, отклонился назад. Все это стоп-кадром застыло перед
Ларрой прежде, чем она поняла: "Пора!" - и громко спросила:
- Молодой человек, а где тут у вас киоск-автомат?
О черт, систему доставки начали устанавливать значительно позже. Еще
бы спросила, провидица, в каких театрах сегодня идут программы с Моричевым!
Курить хочется, спасу нет! Ларра сунула руки в карманы - какое счастье!
Пальцы нащупали целых два ореха.
Юноша обернулся к пожилой незнакомке:
- Вы про газировку? У туалета внизу. Проводить?
Он осознал двусмысленность фразы. И, выпутываясь, кинул:
- Вон девушка проводит!
Девица невидяще скользнула взглядом и продолжала писать.
- А вы, значит, в Театральный поступаете? - поинтересовался Гельвис,
придирчиво рассматривая себя - такого, с какого он, выходит, начинался.
Мигоа предостерегающе заморгал, задвигал бровями, запрещая контакт. Но
Гельвис сделал вид, что не замечает: - И на какое отделение, если не
секрет?
- Не секрет, на актерский! - Юноша заносчиво задрал маленький
подбородок.
- А вы, девушка тоже поступаете? - обратилась через весь холл Ларра,
смакуя орех.
- Вот еще! - Девушка фыркнула, сползла с подоконника, тряхнула папкой.
- Пьесу Перегуде принесла. Обещал после экзамена пролистать.
- Ах-ах, такая молоденькая - и пьесу! - с преувеличенной живостью
воскликнул Гельвис. - Подумать только, целую пьесу!
- Ну, не совсем пьесу, клоунарий, - слегка смутилась от похвал
девушка. - "Замочная скважина".
Гельвис ощутил, как нарастает в нем подавляемое всю жизнь желание
сделать что-либо безрассудное. Вот сейчас. С ходу.
Сейчас или никогда. И будь, что будет!
Он по капельке принялся высвобождать свое сверхчувствование. И услышал
такое же сокрушительное встречное Ларрино желание - головой с трамплина, а
таи хоть от нуля, лишь бы заново. Да, разумеется, они оба еще долго могут
жить в почете и славе, единственная их задача - быть. Но быть неизменными,
такими, какими их привыкли видеть! Они сами возвели берега, из которых не
выплеснуться. Там, в старом будущем, все расписано по часам и строчкам,
разбито на жесты и акты, другие варианты не предусмотрены. А если не
исчерпал себя? Если нет ощущения, что все позади? Человека должно хватать
на множество миров и множество жизней. И каждому миру, каждой жизни он
должен успеть отдать себя полностью. До последней капли, до последней боли,
до последней мысли.
Отдать - и возродиться заново.
Отдать, чтобы возродиться заново!
С первой Ларриной фразы в "Хельге" началось необыкновенное,
переносящее их по векам и перенесшее в конце концов сюда, на перекресток
Времен. Оба знали, что так оно и будет. Ждали только подходящей минуты.
Дождались.
А неизвестность, бесславье - разве кто-нибудь задумывается об этом в
начале пути? Маэстро, занавес!
У Ларры защемило сердце. Тиль? Нана? Но поэтесса поспешила отвести
мысль о близких. А также о студийцах, Имре, Лине и... И еще, вероятно, о
десятке приятелей. Сейчас она не была убеждена, что необходима им всем, как
хотелось бы...
Оборвалась паутинка.
Лови, паучок, ветер -
Солнце зашло.
"А Мирабелла Конти?" - почти с той же отстраняющей заранее жалостью
подумал Гельвис. И точно так же успокоил себя: - Не обольщайся, актер.
Маленькие Мэтью - всегда Короли-только-на-одну-ночь".
Не обращая внимания на доктора Фудырджи, вцепившегося ему в локоть,
Гельвис-старший обрушил на Гельвиса-младшего все свое пугающее сходство и
связанность с Ларрой Бакулевой, благо не обязательно запрашивать согласие
на внушение самому себе. Уловив команду Мигоа на разрыв хроностыка, он изо
всех сил стиснул мягкую Ларрину ладонь. И сквозь быстро тускнеющие,
сжимающиеся вокруг стены холла, увидел, как восемнадцатилетнее его "Я",
хозяин существующего, но уже чуточку измененного настоящего, решительными
шагами направляется к девчонке у подоконника.
- Что, правда, клоунарий? - спросил Моричев, подходя к подоконнику.
Лестно было увидеть живого автора. У них в классе только один Ким Васильев
сочинял стихи, так и то для стенгазеты, не всерьез. А эта пышная девчонка в
огромных "совиных" очках написала для театра, сам декан заинтересовался. -
Смешно получилось? Дай поглазеть.
- Глазеют картошки из окрошки, у них глазков больше.
- Зато извилин меньше. Не жмись, не для себя же писала!
- Думаешь, для тебя?
- А это надо посмотреть. Может, твою чепуху только слону па подстилку,
и то в ветреную погоду.
- Это почему же?
-- А чтоб мигрени не было. Если стоящая штука, чего трепыхаешься?
- Да на, не жалко. Тоже нашелся, Пат и Патиссон!
Моричев засмеялся только один раз. На первой странице. Но
стремительное его лицо бушевало светом и тенью, играло непроизнесенными
монологами. Всполошенная было его реакцией, она постепенно успокоилась и
начала расшифровывать по мимике те придуманные ею слова, по которым летели
внимательные, вечно удивленные глаза будущего актера.
- Здорово! - Моричев захлопнул папку и звонко припечатал ее ладонью. -
Я буду читать это на экзамене.
- Когда?
- Сейчас. - Он взглянул на часы. - Через час. В третьем туре
рекомендуют произвольную программу.
- Я знаю, эта вещь зазвучит, надо, чтоб кто-нибудь прочел ее со сцены.
- Девчонка сняла очки, и глаза ее стали незащищенными, как лепестки
подснежника на первой проталине. Сведя белые бровки, она деловито спросила:
- Выучить успеешь?
- Такое - да не выучить? Ха. Плохо ты знаешь Георгия Моричева!
- Мамочки родные! Так ты Моричев! Как же я сразу не догадалась? И
отчество у тебя такое дурацкое, Федрович, да?
- С чего ты взяла? Просто Федорович. Георгий Федорович.
- Странно. - Девушка потерла лоб. - Я как раз сейчас вспомнила: ты мне
всю ночь снился. Будто мы живем в каком-то стильном городе с бегучими
дорожками и дирижаблями, ты известный актер, я - знаменитая поэтесса. И
будто мы только что познакомились в телетеатре "Хельга"... А говорят, не
верь снам!
- Постой, а дочь Нана тебе не снилась? Ты - Ларра Бакулева! - Он
повернул ее за плечи к свету. - Конечно, вот же! - Моричев потряс папкой,
оторвал взгляд от покрасневшего лица девушки и перевел на обложку, на
фамилию автора. Снова на нее. И снова на папку. Будто сравнивая с
фотографией. - Не Ларра, правда, а Лариса, а в остальном все верно. Лариса
Бакулева. Из "Хельги". Мы с тобой отправились в Институт Времени, так?
Интересненько... С какой стати нам снился одинаковый сон?
Герка Моричев отступил на шаг, оглядел пустой холл:
- Послушай, тут только что были трое. Чего им надо было, не знаешь?
- Стариковские причуды. - Девушка пожала плечами. - Ушли и ушли, не
жалко.
...В аудиторию Лариса пробралась обманом. Сделать это было нелегко: к
третьему туру допустили всего двадцать пять человек. По счастью, публику в
амфитеатре не пересчитывали.
Выпростав из-под красного сукна львиные лапы, на подмостках наискось к
зрителям стоял стол комиссии. Пожалуй, и решения тут принимал лично он,
стол, только высказываться, по лени, позволял сидящим за ним людям, и то не
вслух, а письменно, в листах протокола. Люди сидели напыщенно, безмолвно.
Один Перегуда безудержно хохотал, хватался за сердце, довольно крякал. А
то, с грохотом отшвырнув стул, подбегал к экзаменующемуся и подыгрывал
самым непредсказуемым образом. Рыжему угловатому подростку, с блеском
читавшему басни Крылова, велел обштопать его в пинг-понг (он так и
выразился: "обштопать"). От девушки, представлявшей в лицах первый бал
Наташи Ростовой, потребовал прокрутить мясо на воображаемой мясорубке и
кричал издевательским тоном: "Не верю! Не верю! Вы когда-нибудь, извиняюсь,
видели, на чем котлеты растут?!"
Лариса мало что усваивала из происходящего внизу. Она легко впала в
транс, имя которому вдохновение и из которого обычно выкарабкивалась с
новыми стихами. Но очнулась сразу, едва услыхала знакомые строчки. Впрочем,
лучше б ей не выкарабкиваться. Потому что ее новый знакомый на подмостках
был беспомощен, как... перевернутая на спину черепаха. Он боролся с
текстом, с робостью, с непослушными руками, с севшим голосом. Он проглотил
половину вступления, а клятву скомороха заглушил нелепой чечеткой. Он
шмыгал носом на протяжении всего трюка дворников, а лукавую сценку
"Искушение отшельника" тянул нудней и гнусавей постного англиканского
пастора. В общем, "душераздирающее зрелище!", как сказал бы ослик Иа-Иа.
Полный провал. От отчаяния, лишь бы ничего не видеть, Лариса Бакулева
закрыла лицо руками. Мешали очки, и она сняла их...
В этот момент, блуждая взглядом по аудитории, Герка снова наткнулся на
Ларкины глаза. Одновременно щекой ощутил, как откинувшись на стуле, в
недоумении протирает платком порозовевшую бритую голову Зенон Перегуда...
"Да что это со мной? - ударила тяжелая мысль. - Это же каюк для
автора! Финиш!"
Моричев подумал не о себе - о ней. Девчонке же но выбраться из позора,
в который он ее нечаянно вверг. Что-то ему уже снилось сегодня... Какая-то
сонная пещера, надо во что бы то ни стало рассмешить хорошего человека
Арьку Дибреццио, иначе он погибнет... Герка же смог тогда, смог однажды, во
сне. Так неужто спасует наяву?
Знаменитая в прошлом и почти забытая старушка-актриса, безошибочно
просыпающаяся при выходе каждого нового абитуриента, наклонилась к уху
декана и громко зашептала:
- Послушай, душечка Зенон, кто его допустил до третьего тура? Нулевой
же уровень! Ни вкуса, ни артистизма. Другие тоже читают неважно, но хоть
хорошие и знакомые вещи... А это...
- Целиком согласен: теряюсь в догадках. Я просматривал его раньше, на
предварительном. Сырой мальчик, конечно, но какие задатки! Поверьте, я не
случайный человек на сцене: он стал бы моей надеждой, моим открытием. И вот
пожалуйста, какой нонсенс. Будто подменили!
Старушка благополучно задремала. Но неожиданно проснулась,
подслеповато сощурилась. Сначала ей показалось, по подмосткам скачет целый
выводок одинаково одетых артистов. На самом деле представление вел
один-единственный человечек. Он носился взад-вперед. Кидался к роялю и
неистово себе аккомпанировал. Пел. Перевоплощался - и снова возвращался в
себя. То вовсе исчезал. То его становилось чересчур много. Он вытягивался и
сокращался. Толстел и худел. Делал какие-то чудеса с голосом, свободно
перекрывая четыре октавы. Словом, играл. Играл так, как знаменитой в
прошлом актрисе еще не доводилось видеть за всю ее долгую сценическую
жизнь, как вообще, кажется, играть невозможно. Самое удивительное - это был
тот же самый беспомощный мальчик. Вот уж поистине подменили! Не каждый
рискнет выставить на суд комиссии капустник, балаган, раек, потешки. А он
выставил. Притом какого первоклассного, непостижимо высокого ранга! В
человечке жил целый Театр. Такой Театр, где живородящий Смех смыкается с
очищающей Трагедией, ибо радость есть тень страдания так же, как свет есть
"левая рука тьмы..." Вот тебе и сырой мальчик!
Старенькая актриса, в чьей душе с детства выжила любовь к клоунам,
залилась мелким счастливым смехом, сначала совсем тихим, не уверенная, что
помнит как это делается. Потом дала себе волю, замахала иссохшими ручками,
затрясла седенькими кудряшками, сморкалась и поминутно утирала слезящиеся
глаза.
- Пойдемте, пойдемте, Зенончик, - сказала она, отсмеявшись. - Ему
непременно надо сказать, что он талантлив.
Опираясь на руку Перегуды, она подошла к Моричеву:
- Спасибо, молодой человек, порадовали на старости лет. Теперь и
умирать не страшно, на Земле появился большой артист. Поздравляю,
поздравляю. Кто для вас сочинил такой отличный текст?
И как толпа иногда разом разваливается на две ровных шпалеры,
высвечивая в конце одного-единственного человека, так все взгляды в
аудитории покатились снизу вверх, пока не скрестились на почти красивом
лице Счастливейшей из всех девчонок города - Ларисы Бакулевой.
5
До выступления в вечернем обзоре теленовостей мало кто знал начальника
сектора сиювековой истории доктора Фудырджи. Появившись на экране, он долго
молчал, словно всматриваясь в миллионы невидимых, обращенных к нему
зрительских лиц. Но мысленным взором все еще не переставал видеть другое:
как растерянно отмахивался от него в старт-капсуле маленький человечек с
насмерть перепуганным лицом. Вопреки прогнозам медиков, из межвременного
забытья человечек выпутался довольно быстро для новичка, почти следом за
Мигоа. И вдруг расширил побелевшие от ужаса глаза, съежился, вдавливая
щуплое тельце в кресло, выставил перед собой вывернутые наружу ладони и
забормотал на латыни:
- Сгинь, изыди, киммериец!1 Не влеки меня пред лицо неба! Я не умер,
клянусь ртутью, притягивающей душу вещей. Делай то, что я говорю, но не
делай того, что я делаю! Прочь!
Лишь на долю секунды Мигоа принял эти слова за шоковое состояние, за
так называемый послепрыжковый бред. Но тут же понял, что перед ним не
Гельвис. Не Гельвис! Быстрее нелепых слов, быстрее неподдельного ужаса и
латыни убеждали руки того, кого доктор Фудырджи нечаянно выудил из
безвременья, - красные, шелушащиеся, обожженные огнем и кислотой руки
алхимика, кое-как обряженного сейчас в тело и одежду бывшего великого
актера. Перенос сознания! Значит, Гельвис и Ларра соскользнули в свою
молодость, начали новую жизнь в новом ответвлении мира. Цепная реакция
хроновозмущений рикошетом разбежалась по параллельным временам, - ему
рассказывали, что такое возможно! - и вот, пожалуйста вам, алхимик заместил
Гельвиса в их веке, и никакой пересадкой психики ему не помочь.
Страшась, Мигоа перевел взгляд на Ларру. Она еще не очнулась, еще
лежала, откинувшись назад, неудобно вывернув белую полную шею, насколько
позволяли назатыльники кресла и черные диски на висках, но в лице ее уже
начало проступать что-то незнакомое, заостряя нос и скулы, разглаживая
каким-то иноческим умиротворением недобро поджатые губы - господи, никогда
не замечал этой недоброты в дочке друга! Вот Ларра заморгала белесыми
ресницами, быстро выпрямилась и перекрестилась - не машинально, наспех, а
со страстью, истово ударяя себя в лоб, в плечи, в грудь остро стиснутыми
пальцами. Привычно поднесла руку к несуществующим четкам на шее, вдруг
осознала свой вид и с силой рванула полу свитера на обтянутые замшевыми
брюками колени.
- Мэрфи! - мертвеющим голосом позвал доктор Фудырджи, поднимая голову
к усеянному оптикой, потолку. - Карантин и... Впрочем, нет, карантина не
надо. Вызови, пожалуйста, директора...
Что ж! В конце концов, они сами этого желали, он только выполнил их
волю. Знать бы заранее, чем завершится этот хроноспуск! Да полно, разве он
не знал?..
Молчание затягивалось. Объективы телекамер сверлили доктора Фудырджи
точно так же, как совсем недавно, жизнь назад, сверлили его контактные
линзы Ларры, заново народившейся сейчас где-то в ином времени. Мигоа
опустил глаза, до побеления пальцев стиснул серебряный значок ветерана
археонавтики.
- Товарищи. - Голос его пресекся. - Товарищи! Сегодня... Вследствие
аварии старт-капсулы... из тридцать четвертого года Минус Эры... не
вернулись два выдающихся человека нашего времени - Ларра Бакулева и Гельвис
Моричев... Всему лучшему, романтическому и прекрасному в молодежи мы
обязаны их светлому таланту...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг