погуще. Шел, не останавливаясь ни на минуту, не отдыхая даже ночью, будто и
не зная, что такое усталость. Он шел сквозь забытый людьми лес, это была
тяжелая работа - но работа куда более трудная происходила у него внутри.
"Почему, - потрясенно спрашивала Анита. - Разве ты собираешься
изменять мне?"
"Нет, - твердил он сквозь зубы. - Именно потому, что не собираюсь.
Именно потому, что люблю тебя и доверяю тебе... И ты мне доверяй! Безо
всякого флажка в душе!"
"Но ведь это традиция, - говорила Анита и казалась при этом такой
растерянной, что даже теперь, вспоминая, Юстин скрипел зубами от жалости. -
Это - как клятва, - говорила Анита. - Ведь во все времена и у всех
народов будущие супруги дают друг другу клятву... Ты скажешь, что не надо
давать, ведь и так понятно, что они любят друг друга?"
"Клятву я могу дать и без помощи твоего отца", - твердил Юстин.
"Значит, ты просто боишься, - с облегчением смеялась Анита. - Ну что
ты, это не больно и не страшно. Это вообще незаметно, вот увидишь..."
Юстин вспоминал душную ночь в княжеских покоях. Так говорил Ос, Хозяин
Колодцев: "Ты боишься. Ты струсил. Ты, как ребенок, впервые увидевший
лекаря". Ну конечно, как он мог забыть, чья Анита дочь...
"И потом, - говорила Анита, - ведь сегодня мы молоды... А потом
пройдут годы. Впереди целая жизнь, я сделаюсь старой, а ты еще будешь полон
сил... Кто знает, что может случиться?"
Юстин возмущался. Он доказывал ей и убеждал ее, что никого, кроме нее,
пусть больной и старой, пусть вовсе немошной старухи, ему не надо - но она
только непонимающе качала головой: "Юстин, я не узнаю тебя. Не ты ли обещал,
что ради меня готов на все, что угодно?"
"Да, - говорил Юстин. - Я обещал... и я готов".
"Значит, - говорила Анита. - просто прими этот флажок, будто жертву.
Пусть это будет твоя первая уступка жене... А потом и я тебе в чем-нибудь
уступлю".
Тогда он сдался и сказал: "Мне надо привыкнуть к этой мысли. Дай мне
время, чтобы я мог смириться с этим".
Поднялось солнце, и Анита ушла, печальная и задумчивая, но на прощание
поцеловала Юстина и сказала: "Я буду ждать. Вот тебе монетка, когда решишься
- брось ее в огонь..."
А на другой день его выследили, и теперь он бежал, ежесекундно ожидая
выстрела в спину.
Немного утешало то, что если погоня совсем уж наступит на пятки -
можно будет наскоро развести огонь и бросить в него Анитину монетку. И Анита
поможет - если, конечно, на небе в этот момент будет солнце или хотя бы
луна...
Когда Юстина догнали, было пасмурное, безо всякой надежды утро. Стрела
воткнулась в ствол в полупальце от его уха; не успев ни о чем подумать, он
упал в неглубокий осенний снег и покатился вниз по склону оврага. Под слоем
снега лежали сухие дубовые листья, можно было бы зарыться в них и переждать
погоню - если бы не далекий лай собак, охотничьих бестий, от которых
прятаться бесполезно...
Он скатился на дно, укрылся за поваленным стволом, взял лук на
изготовку - и понял, что сейчас придется впервые в жизни стрелять в
человека.
Те, кто преследовал его, не испытывали никаких неудобств, целясь в себе
подобного. И, безусловно, в охоте на человека они были куда опытнее Юстина
- стоило ему неосторожно приподнять голову над укрытием, как шляпу с него
сдернули, будто шутя. Оглянувшись, он увидел ее на земле - нанизанную на
стрелу с красивым черно-белым оперением.
Вооруженные люди в сером - кажется, их было четверо - ловко, будто
играючи, перебегали от укрытия к укрытию, спускались все ниже в овраг. Юстин
лежа натянул тетиву - и, внезапно поднявшись над поваленным стволом,
выстрелил в первого из бегущих. И сразу же увидел, что стрела его идет мимо
и что навстречу ей сверху, из чужого укрытия, движется другая стрела. Юстин
скорее почувствовал ее, нежели увидел - и, как в дурном сне, понял, что не
успевает убраться с ее пути, увернуться, упасть...
Под снегом была листва. Запах осени, покоя, кладбища. Юстин лежал лицом
вниз, а там, на склоне оврага, кто-то кричал, и в крике этом была смерть.
Юстин приподнялся.
Погоня, что секунду назад спускалась склоном оврага, теперь пыталась
отступить под градом стрел. Стрелы приходили из-за Юстиновой спины,
доставали бегущих, те падали и барахтались в снегу и в листве. Собачий лай
приблизился, потом отдалился; Юстин оглянулся. В десятке шагов за его спиной
стоял тощий, по глаза заросший седой бородой старикашка.
- Тикай сюда, - сказал старикашка неожиданно густым басом. - Беги,
братушка, а то ведь пристрелят, неровен час...
И поманил кривым, словно дубовый сучок, пальцем.
x x x
Они называли себя "лесными призраками" - для красоты и чтобы страху
было жителям соседних местечек. Жили не очень-то сладко; каждый за плечами
имел печальную историю, подлинную либо выдуманную. Первые трое - бывшие
каторжники (один из них сделался атаманом), четвертый и пятый -
солдаты-дезертиры, шестой - сирота без роду без племени, седьмой - младший
сын богатого купца, лишенный наследства и разобиженный на весь мир. Восьмой
был поэт и бард, на все лады повторяющий, что мир - коровья лепешка и
потому всем должно быть на все плевать. Девятый был пастушок, сбежавший в
лес от скуки. Десятый был дурачок, одержимый духами.
Быт разбойников оказался почти столь же убогим, как и у Юстина в его
землянке - за исключением того, что среди тряпок, служащих постелью, иногда
попадались остатки по-настоящему дорогих вещей: полы бархатных кафтанов,
обрывки шелковых плащей, клочки не то покрывал, не то портьер. Юстин
догадывался, откуда взялись эти вещи, но не хотел думать, что стало с их
прежними владельцами.
О безопасности разбойники заботились основательно. Над входом в жилище
белели приколоченные гвоздями кости человеческой руки; каждый костяной палец
выполнял свою работу: мизинец оберегал от лесовиков, безымянный - от собак,
средний - от стражников, указательный - от княжьего гнева и большой - от
крестьян с дубьем. Широко вокруг разбойничьего укрытия расставлены были
колья с надетыми на них кукушечьими черепами - когда рядом появлялся кто-то
чужой, в лагере слышно было леденящее душу "ку-ку". Кроме того, перед
избушкой денно и нощно горел костер, на закате в него бросали кусочки мелко
нарезанного кабаньего хвоста - испытанное средство от непрошеных гостей.
В хибаре разбойников, в многолетней грязи, полным-полно водилось
домохранцев, и никто не обращал на них внимания. Юстин ночевал под открытым
небом, сам вызывался сторожить костер. Сперва ему не доверяли, думали, что
хочет бежать, а потом, раскусив его брезгливость, взялись потешаться:
подбрасывать многоногую мелочь ему за шиворот. Первым, кто проделал этот
фокус, был старый каторжник; тогда Юстин сдержался и пригрозил, однако никто
не принял его слова всерьез. Вторым шутником оказался плечистый дезертир;
дрались долго и жестоко, пока наконец Юстин не повалил соперника на землю и
не засунул дохлого уже домохранца ему в зубы.
С тех пор шутить над Юстином перестали.
По ночам приходили какие-то люди, подолгу сидели у костра, что-то
приносили в мешках, что-то уносили; порой разбойники отлучались, оставив
поэта сторожить хибару и присматривать за Юстином. Поэт заводил свои
однообразные песни, а Юстин смотрел, как открывается его рот, и думал о
своем.
Огонь горел. На небе висела луна; он разыскивал в кармане Анитину
монетку.
Не та ли это самая, которую бросил когда-то на каменный пол Хозяин
Колодцев, определяя Юстинову судьбу? Орел - смерть. Решка - жизнь...
Юстин сидел, зажав монетку в кулаке.
x x x
Однажды утром он пошел в лес за хворостом. Почему-то именно в это
ясное, хрусткое зимнее утро тоска его была особенно черной.
Под заснеженным дубом он остановился. Когда-то в дерево ударила молния,
верхушку сожгла, а прочие ветки так сильно напугала, что теперь они росли
как придется, вкривь и вкось. Издалека казалось, что в развилке дуба сидит
человек.
Он вернется в разбойничий лагерь - и бросит монетку в огонь.
"Ты решился?" - спросит Анита.
"Объясни мне, - скажет Юстин. - Разве твой отец настаивает на
обряде?"
"Нет, - скажет Анита. - Но ты решился?"
"Я люблю тебя, - скажет Юстин, как не раз уже говорил. - Мне не нужен
флажок, чтобы быть тебе верным".
"Ты не хочешь уступить мне?" - спросит Анита. Как не раз уже
спрашивала.
"Пойми меня", - попросит Юстин.
"Не понимаю, - скажет Анита. - Одно дело - флажок на верность
Звору... А другое дело - на верность жене... Ведь и у меня будет такой же
флажок! Ведь я тебя люблю, в отличие от Звора! Я не потребую от тебя злого!"
"Флажок - зло", - скажет Юстин.
"Нет, - скажет Анита. - Флажок - это средство. Огонь не может быть
злом потому только, что людей сжигают на площадях".
Юстин не найдется, что сказать. В это время Анита, в своей обиде
похожая на обманутого ребенка, вытащит откуда-то круглую прозрачную льдинку,
взглянет на солнце...
Развилка дуба была пуста. Осыпался потревоженный ветром снег.
x x x
Он часто думал о деде. Как он там? Как перезимует? Наступила весна.
Разбойники отощали и обносились. Среди добычи, перекочевывающей в мешки
ночных визитеров, больше не было ни золотых украшений, ни парчи - только
грубое крестьянское полотно, оловянная утварь и стеклянные бусы. Юстин
понимал, откуда они взялись.
Он ненавидел разбойников.
Иногда ему казалось, что он понимает их. Что разбойники - люди без
единого флажка в душе. Даже тот флажок, что вырастает сам по себе в душе
каждого человека и не велит убивать себе подобных - даже этот флажок у них
втоптан в грязь.
Он знал, что с первым теплом уйдет отсюда. Уйдет в горы, где его не
достанет князь Арунас, станет жить совсем один и, может быть, сумеет
все-таки принять решение...
Не раз и не два он думал о том, как бы объяснить Арунасу, что Юстин не
соперник ему. Что он никогда не заявит права на трон - а хочет спокойно
жить в своем доме и помогать деду.
Но не Арунас вынес Юстину приговор, а Ушастый Звор, который был мудр и
всегда поступал правильно. А в душе Арунаса цвел красный шелковый флажок, и
никогда в жизни ему не отступить от мудрой правды Звора - потому что
Арунасу кажется, что это его собственная правда.
Юстин просверлил дырочку в Анитиной монетке. Просверлил - и повесил
себе на шею.
x x x
Сошел снег. Лопнули почки. Вернулись солнечные дни.
Однажды днем, когда разбойники спали после ночного налета, Юстин снова
отправился за хворостом, однако собирать его не стал. Откопал заранее
припрятанную сумку с едой и флягой, закинул за плечо - и пошел прочь. Туда,
откуда явился поздней осенью.
Миновал овраг, где его непременно подстрелили бы, если бы не "лесные
призраки". Шел и шел; с каждым днем становилось теплее, и однажды вечером
Юстин услышал в чаще тоненькую песню эльфушей.
x x x
Сад цвел.
Эльфуши летали с ветки на ветку, с цветка на цветок. Смеялись Не
боялись людей - подпускали близко. Купались в пыльце.
Любили друг друга, прикрывшись прозрачными крыльями.
x x x
Юстин долго сидел на пригорке, невидимый. Смотрел, как дед бродит по
двору - наводит порядок... Что-то мастерит...
Камень, лежавший на Юстиновой душе всю зиму, стал немного легче.
Он вернулся в сад. Расчистил место, развел костер - подальше от низко
склоненных веток. Эльфуши не обращали никакого внимания ни на человека, ни
на дым.
Тогда Юстин снял с шеи потускневшую монетку.
x x x
А кто предоставит страже беглого садовника Юстина, злодея и дезертира,
тому положена награда - сто монет - за живого или мертвого.
x x x
"Как я скучала по тебе, - скажет Анита. - Каждый день, каждые полдня,
каждые четверть дня... Мне казалось, что я больше никогда в жизни не буду
счастлива".
"Я люблю тебя", - скажет Юстин.
"Ты знаешь, что сегодня за ночь? - спросит Анита. - Ночь легкого
воздуха, сегодня все ночные птицы поднимаются выше обычного, а нетопыри -
до звезд... Кого этой ночью благословят эльфуши - тоже сможет немножко
полетать... Так рассказывают..."
Она будет говорить, а Юстин молчать. Ее волосы будут течь, как
время, сквозь его пальцы.
Ведь он так и так никогда не изменит Аните, даже в мыслях.
Эльфушей вокруг соберется больше, чем звезд, они слетятся тучей,
завертятся в воздухе хороводом, зазвенят свое извечное "тили-тили", и легкий
ветер пойдет от стрекозиных крыльев, от плащиков, вытканных пауками, от
широких невесомых рукавов...
Люди, которые дают друг другу обет на веки вечные - разве они не
подобны тем, в чьих душах стоит флажок?
Он будет видеть ее лицо и россыпь звезд в траве; а потом он будет
видеть ее лицо - и россыпь светлячков в небе...
Ведь не чужому человеку он доверяет свою драгоценную свободу -
любимому человеку! Единственно возможному, необходимому человеку...
Счастье взорвется в нем синими и желтыми огнями. Воздух будет, как
молоко, и теплый ветер понесет мимо белые лепестки...
И запах весны поднимется, как зарево...
Десять лет в одиночестве, двадцать лет в одиночестве, тридцать лет в
одиночестве и сожалении, потому что вот он костер и вот она монетка. И на
этот раз все равно, упадет она орлом или решкой.
Много лет она будет ждать его по ту сторону костра. Ждать, пока он
решится.
Много лет он будет молча смотреть в огонь.
Много лет он будет одинок, озлоблен и гоним, как волк, перед которым
вдруг возникают в спасительной чаще - красные шелковые флажки.
ЭПИЛОГ
Его все-таки поймали. Его везли в клетке, будто зверя; на него
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг