- Ты всегда была... сорвиголова, - сказал умирающий король. - Наверное,
не зря... тебя похитил... дракон.
Юта стояла перед креслом, сжимая покрасневшими от холода пальцами
теплую меховую муфту.
- Ты хорошая девочка, Юта, - прошептал король. - Я надеюсь, что
Остин... это... поймет.
- Ваше величество... - выдохнула принцесса.
- Тебе... трудно. Расскажи мне... как вы... живете.
И Юта стала рассказывать - преувеличенно бодро, преодолевая неловкость.
Не про себя, конечно - про Остина, своего внимательного и нежного
мужа. И чем долше рассказывала - тем больше воодушевлялась, вдохновлялась
даже.
- Спасибо, - сказал, наконец, Контестар. - Спасибо, Юта... Приходи
сюда завтра... утром... Мне теперь... легче, и меня вывезут... на прогулку.
Все следующее утро Юта провела на террасе - одна. Никто не вывез
на воздух кресло-каталку; принцесса стояла и смотрела, как укорачиваются
длинные тени... Потом во дворце поднялась суматоха, захлопали двери,
забегали десятки ног...
Через три дня короля Контестара похоронили с великими почестями, и
народное горе было искренним и глубоким. Впрочем, еще через две недели
оно сменилось искренней и глубокой радостью - принц Остин был коронован,
его звали теперь "ваше величество".
Остину присягнули армия и гвардейцы, послы других королевств
представили ему свои верительные грамоты, Королевский совет рукоплескал,
а делегаты от городов и сел приносили изъявления преданности.
Поздравляли и Юту - она стала королевой, но не обрадовалась этому
ни капли. Ее бы воля - она скорбела бы по старому королю гораздо дольше,
но государственные соображения заставили Остина сократить траур до
одного месяца вместо обычных пяти.
Когда срок траура истек, царственная пара отправилась с визитами в
соседние государства.
С монархами Верхней Конты Остин теперь находился в родстве; молодых
короля и королеву встретили там, как своих детей. Неделю Юта блаженствовала,
живя в родительском доме и радостно узнавая новости о старых
знакомых; но сестры огорчили ее. Будто внезапно отдалившись, оставшись
далеко внизу, они не могли побороть неловкости, общаясь с Ютой.
Даже Май! Будто корона, опустившись на Ютину голову, разрушила что-то
очень важное...
Прощание было невеселым - еще и потому, что предстоял визит в Акмалию.
В акмалийской столице Остина и Юту встретили прохладно и совершенно
официально. Король, отец Оливии, вежливо извинился за то, что его
дочь не сможет присутствовать на приеме в честь нового контестарского
монарха - захворала, отдыхает на природе.
Юта была искренне рада этому. Она почему-то боялась встретить Оливию.
Сели за столы; в зале было непривычно тихо и как-то неуютно. Под
тарелкой у Юты оказался маленький, сложенный вдвое листок; вздрогнув,
она развернула его.
"Длинноносая сучка ловко окрутила бедолагу-принца."
На Юту будто небо обрушилось.
Кто-то говорил речи, рядом внимательно слушал Остин - а Юта больше
всего боялась, что он заметит листок в ее руках и спросит: "Что это?"
За ней наблюдают. Только и ждут, чтобы она покраснела или заплакала.
Надо держаться.
Куда девать проклятую записку? Скомкать и выбросить, чтобы слуги
прочитали?
Она улыбалась так, что судорогой сводило губы, а руки под столом
терзали и рвали бумажку, помогая Юте вытерпеть эту игру.
Прошла целая вечность, прежде чем бесконечный прием завершился;
Юта не прикоснулась ни к вину, ни к яствам. Остин смотрел на нее осуждающе,
прошептал даже:
- Королева, как вы себя ведете?
Королева подавила в горле спазм.
Запланирована была также прогулка по зимнему саду и встреча Остина
с Королевским советом Акмалии, но Юта забралась в карету и сказала, что
хочет немедленно ехать домой. Остин был темнее тучи:
- В чем дело? Что за истерика?
Юта вся дрожала, как осиновый лист; она была в таком состоянии,
что спроси сейчас Остин: "Да что случилось, милая?" - она не выдержала
бы и все рассказала.
Но он не спросил.
Визит был прерван из-за внезапной болезни королевы Юты. Остин не
пожелал ехать с ней в карете - ему подали верховую лошадь.
Трясясь в душной бархатной полутьме, Юта глотала слезы и думала:
это неправда. Остин женился на ней по любви... Она еще докажет, что
достойна быть его женой!
Она отвела занавеску от окна и увидела звезды. Высоко-высоко, в
зените, сиял Венец Прадракона.
э * *
В темном и смутном своем детстве он слышал от кого-то - то ли от
отца, то ли от деда - древнюю поговорку: "Дракон всегда отыщет путь за
море".
За море отправлялись самые сильные или самые отчаянные. Или же самые
фанатичные - ведь за счастье увидеть землю Прадракона иногда приходилось
платить и жизнью. Двести первый потомок Арм-Анн никогда не думал
о паломничестве.
И вот, зависнув в зените над замком, он впервые задумался над
этим. "Зубчатые скалы - хребет Прадракона, слепящее солнце - гортань
Прадракона..." Арм-Анн осознал, что оставить все как есть - значит обречь
себя на долгую смерть от тоски.
"Дракон всегда отыщет путь за море".
Он спустился в подземелье и простился с предками - кое-кто из них
сложил голову, отыскивая святыню рода. Где бы они не находились сейчас,
им должен был доставить удовольствие благородный порыв младшего непутевого
отпрыска.
Потом он вернулся в комнату с камином и долго сидел, глядя в золу.
Теперь Юта спокойна и счастлива. Он жил без нее двести с лишним
лет, а с ней не прожил и года. Пустота, прореха, оставшаяся после ее
ухода, зарастет со временем; будут тянуться и тянуться дни, он состариться,
и, может быть, станет иногда разрешать себе воспоминание...
Иногда. И день, когда он вспомнит Юту, вдруг выделиться из череды долгих
и одинаковых дней. Но это будет потом, когда стихнет это... эта...
Наверное, боль утраты.
Да, люди называют это именно так. Пройдет время, и любая мелочь
перестанет напоминать ему Юту. Но для этого надо выждать, перетерпеть.
Рассвело.
Тогда Арман встал и, не оглядываясь, покинул замок. Путь его лежал
к изогнутой линии горизонта.
Ревел ветер, рассекаемый мощными крыльями. Внизу метались в панике
серые спины чаек. Он чуть сбавил скорость - кто знает, сколько придется
лететь без остановки, без передышки?
Потом чайки исчезли - Арман улетал все дальше и дальше от твердой
земли. Небо над его головой оставалось чистым, но справа и слева тянулись
широкие поля облаков. Поднимаясь выше, он видел их спины - розовые
с белым, подобные грудам каледоньего пуха. Облака громоздились округлыми
глыбами, меняли форму и цвет - бесконечные гряды, уходящие туда, где
небо сходится с землей... Опускаясь чуть ниже, он мог видеть их подбрюшья - голубые
с серым, плоские, как подошва.
Мир был необъятно велик, и только солнце, неспешно пробирающееся
среди облаков, могло увидеть его сразу - весь... Но нескончаемые прогулки
по небу давно наскучили светилу, и оно смотрело на огромный мир
привычно-равнодушно. Ну, дракон летит через море. Пусть себе летит...
Тот инстинкт, который вел его предков прямо к цели, говорил в Армане
невнятно и глухо. Он знал только, что надо держать прямо на
восток.
Миновал день, навалилась ночь, и он потерял горизонт из виду.
Крылья его двигались медленнее и тяжелее, и мучительна была мысль о
том, что на миллионы взмахов вокруг простирается только вода и вода,
склизкая, предательская поверхность.
Занялось утро, и он с удивлением увидел, что почти не сбился с
курса. Выпуклый горизонт подернулся на востоке малиновым и выпустил в
небо тяжелое розовое солнце. Облака растянулись по самому краю неба,
как слепцы, ведомые поводырем.
Раньше Арману никогда не приходилось сутками подряд держаться в
воздухе. Ему хотелось пить; усталый, он обрадовался, увидев с высоты
маленький пологий островок.
Сделав круг и убедившись, что островок пуст, он с облегчением стал
снижаться. Чем ниже он опускался, тем гуще становились внезапно достигшие
его ноздрей волны смрада.
Остров был раздувшимся брюхом исполинской дохлой рыбины; мелкие
морские обитатели вспенивали воду вокруг, торопясь полакомиться столь
щедрых размеров падалью. Как ни тяжко было Арману, но отдыхать на трупе
он не стал - с усилием снова набрал высоту и с упорством безумца двинулся
в направлении, указываемом глухим, едва теплящимся инстинктом.
Следующаяя ночь была кошмаром - он впадал в забытье на лету. Море
под ним слабо светилось, над фосфорицирующими волнами поднимались
чьи-то головы, и некие существа выталкивали из воды желеподобные туши,
чтобы снова обрушиться в пучину. В какой-то момент Арману показалось,
что в темноте он видит море насквозь - посверкивающее, тяжело колыхающееся,
кишащее щупальцами и белыми выкаченными глазами, и все глаза
провожают его, невесть как залетевшего в эти края дракона... Он хотел
дохнуть огнем, чтобы рассеять кошмар - но из пересохшей глотки вырвалась
лишь одинокая искра, да и она тут же погасла, будто слизанная
ночью.
Утром он очнулся на твердой земле. Как добрался до крохотного архипелага - память
подсказать отказывалась. Не иначе, как Прадракон сжалился.
Распростертая в песке когтистая лапа дрогнула. По ней пробежала
как бы судорога, и в ту же секунду в песок впились человеческие пальцы.
Ударил землю и исчез мощный чешуйчатый хвост. Вместо измученного ящера
на берегу лежал измученный человек; скорпион, наблюдавший метаморфозу с
песчаного холма, он неожиданности вскинул хвост и чуть не укусил себя в
спину.
Первый островок был кругл и гол, как пятка; второй казался сплошной
расщелиной между двумя заскорузлыми скалами, круто выпирающими из
соленых волн; на третьем, пологом и каменистом, была вода - дождевая
вода, скопившаяся в каменной чаше.
Арман пил долго и жадно. Все человеческое в нем умоляло об отдыхе,
а драконье властно требовало пропитания - необходимо было кого-то поймать
и съесть. Арман беспомощно огляделся.
Птицы не долетали до крошечного, затерянного в море архипелага. Ни
одно, даже самое мелкое сухопутное животное не нашло бы прокорма на голых
камнях и разогретом песке. Настороженно косясь на Армана глазами-усинами,
бочком отползали в море некрупные серые крабы.
Тогда он задумал поймать рыбу. Дракону была противна сама мысль о
воде, и охотиться пришлось в человечьем обличье; зайдя в море по колено,
он с надеждой высматривал в прозрачной толще чью-нибудь съедобную
спину. В какой-то момент ему удалось оказаться в самой гуще серебряной
рыбьей стаи - но удача не далась ему, как не далась скользкая, отчаяная
рыбешка.
Голодный и очень ослабевший, он распростерся на песке. Нещадно палило
солнце; тень от острова-расщелины, описав полукруг, упала Арману
на лицо.
В это же самое мгновение от подножья скал-близнецов туго разошлась
волна; обе каменные половинки вздрогнули и чуть раскрылись, как лепестки
стыдливого цветка. Из расширившейся щели между ними поднялась треугольная
голова на длинной кольчатой шее.
Секунду или две Арман и обитатель скал смотрели друг на друга. Потом
обитатель, немало удивленный присутствием на островах человека,
рывками потянул свое бесконечное тело откуда-то из глубин.
Видимо, его заботили сходные проблемы - ему трудно было добывать
пропитание в скудном мире песка и камней. В радостной спешке, глотая
длинные мутные слюни, изголодавшаяся тварь форсировала узенький пролив
между островами. Брызги так и летели из-под полосатого змееподобного
брюха; в панике разбегались крабы.
Арман смотрел, как чудище приближается. Голова уже достигла песчаного
берега, а хвост все еще лез из расщелины.
Обитатель скал сделал последний рывок и разинул маленькие челюсти,
из которых выдвинулся шипастый черный язык. Он знавал в свое время вкус
человечины; тем удивительнее и обиднее было ему обнаружить вдруг, что
это мягкое и беззащитное создание ни с того ни с сего обернулось бронированным
крылатым ящером.
Обитатель затормозил, будто налетев на невидимую преграду. Длинные
глубокие борозды остались в песке; мгновение длилась неловкая пауза.
Арман смерил нового знакомца взглядом, размышляя, можно ли его съесть - тот
прочел это в свирепых глазах под костяными щитками. Вряд ли Арману
удалось бы преодолеть свое отвращение настолько, чтобы попытаться скушать
обитателя скал - однако тот, смятенный и разочарованный, поспешил
вернуться в свое укрытие. Створки камней сомкнулись с раздраженным стуком
захлопнувшейся двери.
Сразу же после этой встречи Арман покинул острова.
э * *
Возвратившись в столицу, Юта принесла мужу самые горячие извинения.
Это, конечно, был обыкновенный нервный припадок, болезнь. Она уверена,
что это больше никогда не повторится.
Остин кивнул, но отношения между супругами некоторое время оставались
натянутыми.
Желая угодить мужу, Юта изо всех сил старалась отвечать его
представлениям о том, какой должна быть королева. Она пожелала научится
вышивать - специально для этого во дворец была доставлена серенькая
старушка-мастерица. Старушка привезла с собой угрожающих размеров пяльца,
коробку с иглами и нитками и целый ворох образцов для вышивания.
Целыми днями Юта вышивала, глядя на эти образцы. Им надо было следовать
в точности, если же рассеянность или неуместная фантазия побуждали
Юту что-нибудь изменить - старушка поджимала губы и огорченно качала
головой.
Под вечер у Юты болели глаза и пальцы, ныли затекшие плечи - ей
приходилось делать над собой усилие, отвечая на ласки Остина, которые
всегда оставались одинаковыми. Король уставал еще больше, ведь он тоже
работал целый день! Неудивительно, что, покончив с торопливой любовью,
он тут же проваливался в глубокий сон...
Вскоре королева преподнесла любимому мужу собственноручно вышитый
платок. Король Остин принял подарок со сдержанной благодарностью, отношения
супругов стали немного теплей.
Подошел Главный Праздник Зимы. Юта надеялась, что, как когда-то в
родительском доме, устроены будут Ледовый дворец и Снежная битва, что
зальют каток, что накатают снеговиков и дадут им в руки факелы - но
Остин заявил, что снова будет большая охота. И, хоть Юта до сих пор без
содрогания не могла вспомнить стеклянный взгляд мертвого оленя - она
сделала вид, что рада.
Когда кавалькада охотников выехала в поле - пошел снег.
Он валил и валил, хлопья не кружились, как кружаться в полете первые
снежинки - земля ведь тогда еще нагая, и надо хорошенько выбрать
место для падения. Нет, это был снег середины зимы, когда все места уже
заняты и хлопьям нечего выбирать - ложатся, как придется...
И вот, когда первые хлопья улеглись Юте на плечи и на ресницы, она
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг