до боли. Горячие пальцы мяли тело сквозь платье, к лицу прижалась соленая
футболка с шершавой облезающей картинкой, оправа очков вонзилась в
переносицу. Ни возмутиться, ни крикнуть, ни вырваться - только застонать в
прикушенную губу и ждать, когда он отпустит.
Отпустил. Чуть отстранил, придерживая за плечи, а затем склонился над ней,
заранее округляя рот под куцыми усами...
- Ты с ума сошел, - приглушенно бросила она сквозь зубы. - Вокруг масса
людей, многие меня знают. Нас не должны вообще видеть вместе, а уж тем
более... Ладно, я пошла.
- Подожди, - он поймал ее за руку, - а как мы завтра?...
- Придумай что-нибудь. Ты знаешь, где меня искать.
- Идет.
И все-таки развернул ее к себе, и коротко, звонко поцеловал в губы на
прощание.
И она зашагала по набережной, сначала все быстрее, едва не срываясь на
бег, а потом, медленнее, еще медленнее... Жара уже спала, и огромные толпы
курортников выползли подефилировать к морю, двигаясь навстречу сплошной
галдящей стеной. И кто-то постоянно подворачивался под ноги, кто-то толкал
в бок, а кого-то толкала она, с кем-то никак не могла разминуться... И у
всех у них были плоские, никакие, тупые счастливые физиономии, словно одна
уродливая маска, небрежно вылепленная из коричневатого пластилина. А
ракушечным плитам под ногами не было конца, и Лара с тоскливым отчаянием
уговаривала себя, что дальше, по парку, идти будет намного легче... По
парку, где тенистая аллея петляет между пальмами и олеандрами и где только
позавчера лейтенант Брассен и Лара Штиль весело смеялись вдвоем...
Нет. Не надо этого, пожалуйста...
Она повернула в сторону, вышла на улочку, перпендикулярную набережной, и
поймала такси. Дорога до коттеджа по верхнему шоссе заняла всего пять
минут, боже мой, как хорошо...
И еще - господи, какое счастье! - там, в коттедже, не оказалось Фрэнка.
На подлокотнике кресла лежала записка - большая, заметная, размашисто
написанная синим маркером: "Лара, мы в заповеднике, приходи как можно
скорее. Мы с Винченцо ждали до последнего. Фрэнк, 15.30. P.S. Я тебя
люблю".
Рядом огромным нелепым веником торчал букет полностью увядших и
осыпавшихся темных роз.
И почему горничная их не выбросила?
Накатила мутная, непреодолимая усталость, смешанная с мелким противным
ознобом. Лара прошла в ванную, пустила горячую воду, вернулась, с усилием
стащила через голову платье, на синих полосах которого солевой россыпью
проступили следы морских брызг. Потом набросила на плечи халат, с минуту
постояла над мертвыми цветами, затем, царапая руки шипами, подняла букет
вместе с вазой, вышла на порог и выплеснула все содержимое вазы в
ближайшие кусты. На полу и крыльце осталась густая дорожка коричневых
лепестков... но на нее уже не было сил.
Клубы пара и обжигающая вода. Да, так хорошо... Напрочь выпарить ненужные
мысли и лишние чувства. Ничего особенного не произошло, ты просто устала,
страшно, смертельно устала... Запрокинуть лицо, коснуться воды волосами,
затылком, глубже, глубже, зажмурить глаза... вынырнуть. Прохладная струя
воздуха освежает мокрую голову - легонько и приятно. Вот только откуда
такая свежесть в сплошном жарком тумане?
- Лара, ты вернулась? Слава богу! Я уже...
Фрэнк.
Даже входную дверь не закрыл...
- ... Уже собирался идти заявлять в полицию, заскочил вот за документами.
Надо позвонить Винченцо, он совсем места себе не находит. Съемки, конечно,
сорвались... ты бы хоть предупредила! Ты в ванной?
Нет никаких сил подняться... но это нужно сделать. Подняться и, подавшись
вперед расслабленным телом, с которого стекает на пол вода, защелкнуть
изнутри шпингалет.
Прости, Фрэнк, не могу тебя видеть.
Не видеть и не слышать никого...
Долго-долго лежать в постепенно остывающей, теперь просто очень теплой
воде и ни о чем, ну, почти ни о чем не думать... В конце концов он
закончится, этот сумасшедший, сумбурный, чудовищный и уже неотменимый день.
* * *
Честное слово, денек выдался что надо!
Расставшись с Ларой, Франсис еще немного пошатался по набережной.
Предвечернее солнце светило мягкими нежаркими лучами, воздух стал теплым и
почти неподвижным, и навстречу попадались одни красавицы, и все они
призывно улыбались неотразимому, хоть и одетому в штатское лейтенанту
Брассену.
Впрочем, сегодня он уже не желал новых побед. Зачем нивелировать мелочами
ту, великую, которую ему удалось-таки одержать! Что не вышло бы ни у кого
другого, - вот у Поля, например, ни за что! - потому что никто другой не
обладает и половиной его, Франсиса, сокрушительных достоинств. Он даже
заглянул мельком в зеркальное окно лотерейного киоска, пригладил пальцем
усы и сам же рассмеялся над этим простодушным самолюбованием. Нет, для
полного счастья лейтенанту Брассену было мало собственного восхищения
собой. О его грандиозной победе непременно должен был узнать еще
кто-нибудь.
Поразмыслив, он направился в "свой" публичный дом. Заведение располагалось
неблизко, но размять ноги хорошей прогулкой было даже приятно. Давно ему
не шагалось так легко и свободно - все-таки мундир имеет свои недостатки.
Правда, теперь надо подумать, как не попасться в таком виде на глаза
командованию, возвращаясь на борт... меньше с тем, обойдется. Можно
перехватить своих перед посадкой в шлюпки и одолжить у кого-то из ребят
китель, а джинсов в темноте не будет видно. Главное, чтобы ни одна
шестерка не настучала... но Франсис свято верил в мужскую солидарность и
офицерскую дружбу.
В борделе его ждало небольшое разочарование. Мадемуазель Аделаида была
занята с клиентом, впрочем, если господин согласен подождать... Черта с
два. Победители не ждут. Франсис повернул на сто восемьдесят градусов и
направился обратно к набережной. Жалко. Он с удовольствием поболтал бы
сейчас с Имре, просто поболтал... ну, может, и не просто. Симпатичная
девчонка... а он, скорее всего, больше никогда ее не увидит.
Впрочем, в такой вечер неудача с Имре не была способна испортить ему
настроение, - радостное, возбужденное и щекотное. В воздухе стремительно
темнело, в домах вдоль дороги одно за другим вспыхивали окна, раскрывались
и начинали пахнуть ночные цветы, то и дело где-то отзывались гитары, и
вообще, это было наилучшее место на земле хотя бы потому, что здесь
остановилась самая прекрасная на свете женщина - Лара Штиль. Его победа.
Его главный приз.
Франсис вышел на набережную, где уже вовсю горели огни, играла музыка и
веселились люди. Толпа слегка раздражала, она не соответствовала его
самоощущению. Толпа всасывала, с ней надо было слиться - а он, лейтенант
Брассен, был сегодня героем, которому положен постамент или хотя бы
триумфальная арка. Желание поведать кому-то - а лучше всему свету - о
своих подвигах щипало язык и кружило голову. К тому же Франсис уже давно
более чем как следует проголодался.
К пиццериям он всегда относился с подозрением: никогда не знаешь, подадут
ли тебе увесистый круг пышного теста с толстым слоем сытной начинки или
плоский блин, украшенный несколькими жалкими томатами, оливками или еще
черт знает чем. Просто удивительно, насколько разные блюда почему-то
объединяют общим понятием "пицца". Так что на сверкающую вывеску "Маре
маргарита" он не обратил бы ни малейшего внимания, если бы огромные
освещенные окна не позволяли разглядеть почти всю внутренность заведения.
И в том числе скопление кремовых мундиров за двумя крайними столиками.
Свои!
При виде лейтенанта Брассена в штатском приятели испустили изумленные, но
радостные клики, и Франсис в наслаждением погрузился в родную стихию. Ему
пожимали руки, наливали вино, кто-то орал, призывая официанта, кто-то
настырно допытывался о причине маскарада, а Поль почему-то хмурился и
гневно сверкал подбитым глазом. Кажется, накануне они малость повздорили с
Полем... какая ерунда! Франсис обнял лучшего друга и весело похлопал его
по спине. Как здорово, что он здесь. Как здорово, что они все оказались
тут!
В дружеской компании Франсис был готов съесть хоть живого осьминога.
- Накидайте всего и побольше, - бросил он официанту, спросившему о начинке
для пиццы. - И вина на всех!
Черт, а денег ведь после наема яхты почти не осталось. Ну да ладно, ребята
заплатят.
До чего же все-таки замечательно встретить друзей! Которые не только
оплатят счет и никогда не напомнят о долге, как никому не напоминал и сам
Франсис, но и с удовольствием выслушают сагу о великой победе лейтенанта
Брассена. Дав тем самым ему возможность в полной мере насладиться вкусом
этой победы.
- ... Возьмешь мою фуражку и китель, - Поль между тем оттаял и трогательно
заботился о возвращении друга на корабль, - я скажу, что мне жарко, а
потом...
- Так какого черта ты смылся, Франсис? - перебили его из-за соседнего
стола. И тут же другой голос вырвался из общего гвалта с предположением:
- Баба?
Франсис выдержал паузу, дождался тишины и с возмущением возразил:
- Женщина!
Грянул залп общего хохота, и лейтенант Брассен смеялся вместе со всеми и
громче всех, но он же первым и прекратил разгулявшееся веселье, - не
совсем, конечно, однако свел гомерический смех до отдельных ухмылок,
восстановил тишину и вполголоса, с шутливой конфиденциальностью начал свой
рассказ. Она волшебна, она прекрасна, ради такой женщины можно пойти на
все, что угодно, не то что сбежать из-под ареста, она... не делай такой
физиономии, Поль... Она кинозвезда!
И кто-то не поверил, кто-то покачал головой и повел бровями, но
большинство смотрели на него с откровенным восхищением, жадно ожидая
подробностей, и лейтенант Брассен заново пережил волнующее приключение
последних нескольких дней, со всеми препонами, разочарованиями, маленькими
и большими шагами к цели, соперниками, подвигами и, наконец, мигом
торжества. Голос рассказчика уже давно не был конфиденциальным, он рос,
звучнел и вскоре гремел чуть ли не на всю пиццерию. Нельзя сказать, чтобы
Франсис совсем ничего не опустил, не присочинил и не приукрасил, в конце
концов, он морской офицер, а не летописец-документалист, и вообще, законы
жанра требовали некоторой гиперболизации, как выразился бы Поль. Кстати,
он играл в повествовании не последнюю роль, время от времени серьезно
кивая в ответ на просьбу Франсиса подтвердить его слова. Все-таки он
настоящий друг, лейтенант Риволи, и все вокруг - настоящие друзья, и жизнь
продолжается, потому что прекраснейшая женщина в мире принадлежит ему,
лейтенанту Брассену, и второе наслаждение после обладания ею - возможность
говорить и говорить об этом...
Разумеется, он не назвал ее имени. Офицерская честь не позволяет трепать
имя возлюбленной даже в самой лучшей компании... жаль, конечно.
- Это еще что, - заявил по окончании рассказа толстый Брэд, тот, что
довольно точно угадал причину побега Франсиса. - Вот я в прошлом году...
Обращение к столь обветшалой древности офицеры встретили дружным смехом,
однако в целом моряки были не прочь выслушать еще одну пикантную историю.
Брэд говорил громогласно, местами неразборчиво из-за набитого рта, но
Франсис и не стремился вникать в детали. Если честно, сейчас его гораздо
больше интересовало, как побыстрее уничтожить огромный треугольный сектор
пиццы, довольно пышной и густо усеянной всякой всячиной. Голод требовал
свое.
- ... Ничего так бабенка, и тут мне говорят, что она супруга иностранного
посла! Не помню уже, какой страны, но сиськи у нее, я вам скажу...
Франсис залпом выпил бокал белого вина. Конечно, Брэд замечательный парень
и тоже имеет право побыть в центре всеобщего внимания, тем более что его
эпопея годовалой давности не шла ни в какое сравнение с искрометной
героической повестью лейтенанта Брассена. Он не сердился ни на приятелей,
позабывших на время о его существовании, ни на Брэда, вдохновенно
нагромождавшего одну непристойность на другую...
- ... И не снимается! Ни туда, ни сюда: заклинило, к такой-то матери!...
Просто все это было уже не то. Исчезло очарование победного триумфа в
кругу товарищей, и на глазах постепенно нивелировалось и сходило на нет
ощущение самой победы. Грустно. Он проглотил последний кусок пиццы. Нет,
не хотелось бы так быстро расставаться с этим волшебным чувством,
завоеванным с таким трудом...
- Куда ты? - спросил Поль. Остальные, увлеченные рассказом Брэда, даже не
заметили, как поднялся из-за столика лейтенант Брассен.
- Пойду пройдусь. Встретимся у шлюпок.
Поль тоже встал.
- Я с тобой.
Не понимает.
- Я же сказал: встретимся у шлюпок. Береги фуражку, она мне понадобится.
Толпа на набережной по-прежнему гудела и веселилась. Франсис пересек ее
наискось, вышел в темную пальмовую аллею и зашагал в сторону парка. Самое
отличное место, чтобы еще раз все вспомнить, прочувствовать, проникнуться
ощущением торжества. Оглушительно стрекотали сверчки и цикады, одуряюще
пахли ночные растения, громко шептались и звонко целовались взасос парочки
между деревьями. Он тоже мог поцеловать Лару тогда, в парке. И, возможно,
на этом бы все и кончилось... нет, лейтенант Брассен не новичок в таких
делах. Она пришла сама, она не могла не прийти, она сама положила руки ему
на плечи, сама приблизила губы к губам на борту яхты "Мечта", в каюте с
осьминогом на потолке. Сама Лара Штиль... Пусть он, Франсис, никогда и не
слышал о ней раньше, - она чертовски знаменита, тут он верил на слово
Полю. Да, собственно, не в том дело. Она красавица, великолепная женщина,
горячая и страстная любовница! - и ведь сначала она пробовала отвергать
его. Что опять-таки набавляет ей цену, цену его победы.
Внезапно ему остро, до щекотной дрожи в груди захотелось увидеть ее.
Просто увидеть, хотя бы издали. Насчет завтрашнего дня он, конечно,
погорячился, завтра придется снова отбывать вахту. Встретиться с Ларой
получится разве что в день отплытия, когда увольнительную на берег
получают все, даже неисправимые штрафники вроде матроса Жука, - и это
будет уже точно прощальная встреча. В том, что она состоится, Франсис не
сомневался ни на секунду, однако видеть Лару он хотел прямо сейчас. А
почему бы и нет? Подойти к ее коттеджу, бросить камешек в окно... она
поймет. Покажется на веранде или крыльце, а может быть, даже изыщет способ
выйти на несколько минут к лейтенанту Брассену... Несколько минут черной,
стрекочущей, ароматной тропической ночи - совсем немало, и при желании
многое можно успеть за эти несколько минут...
Да, и он ведь, кажется, забыл ей сказать, что любит ее. Как же так вышло?
Обычно он не забывал о таких вещах... Надо исправиться - тем более что,
похоже, это правда.
Он услышал за спиной чьи-то торопливые шаги и слегка удивился. Парковая
аллея уже давно была совершенно пустынна, даже ищущие уединения парочки
безнадежно остались позади. По-видимому, этот кто-то жил в одной из
приморских вилл или коттеджей и возвращался сейчас к себе. Франсис
посторонился, давая ему дорогу. Узкая темная фигура прошелестела мимо - и
вдруг остановилась, широко расставленными худыми ногами перегородив тропу.
- Ну вот мы и встретились, Брассен, - слегка заплетающимся языком зловеще
протянула фигура.
Франсис остолбенел.
Ночь была безлунная и чернильная, однако его глаза уже достаточно
освоились в темноте, чтобы довольно быстро опознать в нелепом парковом
привидении живого классика нео-какого-то-там-изма, - черт, забыл! - в
общем, старого знакомого, господина Винченцо Витти.
Этого еще не хватало.
- Вообще-то я спешу, - вежливо сообщил лейтенант Брассен. - Может, дадите
пройти?
- Никуда ты не пройдешь.
Классик немного покачивался из стороны в сторону, напоминая
останавливающийся метроном, голос его звучал нетвердо, словно смазанно, а
ощутимый запах винного перегара оскорблял свежий воздух ночного
приморского парка. Франсис вспомнил, - об этом говорила Лара, - что
режиссер и в самом деле живет неподалеку, на одной из здешних вилл. Если
он думает, что лейтенант Брассен поможет ему добраться до дому, то глубоко
ошибается.
- Ты пьян, - уже без церемоний бросил Франсис. - Уйди с дороги.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг