Внутри Филипа все взвилось, перевернулось и схватило Сона за горло. Это
было уже слишком! Эти двое тянули до последнего, не могли найти времени,
чтобы собраться, - с тех пор, как закончили "Снежинку и Музыканта", то
есть уже больше полугода! Они, наверное, думают, что торговая марка
"Сведен, Сон и Фальски" обеспечит им спокойную жизнь до глубокой старости,
- а между тем, если сорвется "Жизнь и мечта", это будет их последний
контракт. Интересно, тогда Альберт тоже будет безмятежно ронять насмешки,
протянув ножищи вдоль камина?
Он на мгновение стиснул в ниточку губы, а затем продолжил ровным голосом:
- В литературе не так уж много тем, Ал. Джо тебе скажет, сколько именно.
Талант писателя или драматурга в том и заключается, чтобы заставить вечную
тему зазвучать по-новому. Значит, так...
- Не психуй, старик, - перебил Альберт. - Меня другое интересует: как это
практически?
- Что?
Альберт Сон встал, в одну секунду сделавшись гораздо убедительнее, и еще
потянулся всем телом, задрав длинные ручищи.
- Объясни мне, Фил, - он смотрел на него чересчур сверху. - Каким образом
этот самый незнакомец собирался исполнять мечты того парня. Чисто
технически: как? Прости, но я пока что не понимаю. Я подумаю, конечно...
Филип бессильно застонал сквозь зубы. Это повторялось каждый раз, от
"Мужа" до "Снежинки". Как это делается, как практически... пока Альберт не
объявлял, что во всем разобрался, пьеса не рождалась. Никогда, даже если
Сведен и Фальски за его спиной сговаривались не обращать внимания на эти
глупости. Не получалось, не писалось, даже не вымучивалось, - и они
покорно ждали результатов эмпирических изысканий Ала. Но тогда было время
- время! - которого теперь катастрофически не хватало...
- Это неважно, Ал, - он старался, чтобы голос звучал безаппеляционно, чего
было трудно добиться, находясь где-то внизу. - Театр, как ты знаешь, -
условное искусство. Есть масса постановочных фокусов, которые придадут
эпизоду сценическую достоверность. Да что я объясняю, ты же у нас
заканчивал режиссерские курсы! Кроме того, может, я неясно выразился, но
воплощение в жизнь мечты в данном случае не стоит воспринимать конкретно,
это просто символ...
Альберт Сон заложил руки за спину и теперь уже беспокойно заходил по
комнате, меряя ее из угла в угол гигантскими шагами. Творческий процесс
пошел. Только Фальски отнюдь не был уверен, что его это радует.
- Живой пюпитр Музыканта в "Снежинке" - тоже символ, - горячо заговорил
Альберт. - Но если бы на самом деле его не было, спектакль получился бы
мертвым, можешь мне поверить!
Мерзкая железка высунулась из спальни и тут же юркнула обратно.
Филип передернул плечами. Идея с живым пюпитром, - не рояль, не скрипка и
не дирижерская палочка, что было бы банально, а именно пюпитр,- возникла у
него, у кого же еще. Разумеется, на сцене бутафорское устройство на
шарнирах приводилось в движение с помощью невидимых нитей, как марионетка,
что вполне устраивало зрителей. Уже после премьеры, зайдя к Альберту
отпраздновать это событие втроем, по-домашнему, они с Джозефом были
встречены в дверях этим... аппаратом?... существом?...
- Зрители не полные идиоты, - все больше распаляясь, продолжал Ал. - Они
никогда не поверят в то, что в принципе невозможно...
До сих пор молча глядевший в камин Сведен вдруг заерзал и вскинул голову.
- Невозможно, - подтвердил он.
- Что?
Джозеф тоже встал.
- Это невозможно, я заранее предупреждаю, чтобы потом не было претензий. Я
не напишу. За неделю... да вы с ума сошли оба. Сейчас такое время...
контрольные, сочинения, диктанты... педсоветы постоянные... Конец
четверти, вы это понимаете?!
Я кого-нибудь убью, обреченно подумал Фальски. Если не одного, то другого.
Если не прямо сейчас, то через несколько минут. Если они и дальше...
Он поднял глаза и пересекся взглядом с Альбертом Соном.
Ал кивнул.
Он подошел к камину и, раскинув длинные руки, обнял обоих соавторов за
плечи.
- Мы все всё понимаем. Так что кончаем болтать и давайте работать, - он
сел, открыл ноутбук, взглянул поверх него на стенные часы и добил Филипа
лаконичной фразой:
- Потому что в семь часов меня ждут.
* * *
Она так и сказала в лицо Старику: меня ждут. Оделась и ушла под
восхищенные взгляды Рокси и Вероники. В конце концов, формально у него не
было никаких прав ее задерживать. А неформально... да ну его, не в первый
и не в последний раз она портила отношения со Стариком.
Гораздо хуже, что ее никто и нигде не ждал.
Шел снег - не густая горизонтальная метель, как вчера, а мягкий, пушистый,
плавно планирующий на замшевую перчатку большими резными снежинками.
Сквозь снежную сетку весело светился разноцветными огнями центральный
проспект города. Большинство магазинов уже украсили витрины новогодней
атрибутикой - на взгляд Лары, рановато, но все равно приятно для глаз. Она
подошла к одной витрине, где посыпанный блестками белый зайчик регулярно
подавал Снегурочке большой стеклянный шар, но в тот момент, когда
Снегурочкина рука соприкасалась с лапкой зайчика, хмурый Дед Мороз
поворачивал через плечо бородатую физиономию, и зайчик предусмотрительно
отдергивал подарок. А шарик вертелся на серебряной нити, отражая смеющуюся
Лару в белой шубке.
Очень даже здорово: вот так гулять под снегом, глазеть на витрины и
потихоньку проникаться этим призрачно-радостным новогодним настроением.
Когда все вокруг чуть-чуть ненастоящее, сверкают лампочки и гирлянды, а
навстречу идут счастливые, поголовно счастливые люди, и все они видят
тебя: юную, неотразимую, улыбающуюся, заснеженную и на высоких каблучках.
Походка становится легкой-легкой, и можно придумать, что тебя
действительно ждут в двух шагах впереди, за прозрачной белой пеленой, а
еще вдохновенно нафантазировать, что вот-вот все переменится и станет
немыслимо замечательно...
Самый предательский праздник - Новый год.
И самое страшное в такой вечер - возвращаться домой.
На той стороне улицы вывеска кинотеатра "Красное и черное" мигала то
красными, то почему-то зелеными лампочками. Чуть ниже светились
одновременно и красными, и зелеными огнями четыре огромные цифры Нового
года. Но афиш с названиями фильмов отсюда было не разглядеть из-за снега.
Лара решила прогуляться до конца проспекта, а потом перейти на
противоположную сторону и вернуться к кинотеатру. Если идет что-нибудь
стоящее, можно и посмотреть, - в кино она не была года четыре, если не
считать постоянных аккредитаций на премьеры. Вот, а потом, после фильма,
- это будет уже часов десять-пол-одиннадцатого, - неплохо бы пойти в
ночное кафе, такое, где чашечка кофе стоит, как недорогая шляпка. И
закатить феерическую оргию, достойную этого вечера, и вовсе не нужно,
чтобы кто-нибудь тебя ждал...
А вдруг? В такой вечер все может быть.
Вернее, в такой вечер кажется, что все может быть.
В конце концов, нужно только пережить этот мимолетный фантасмагорический
промежуток времени, оставшийся до Нового года. Потом будет легче. Потом
начнется обыкновенная зима.
На пути Лары внезапно возник миражом сказочный теремок театральной кассы.
Что ж, посмотрим, что нам предлагают сегодня столичные театры. Это на тот
случай, если в "Красном и черном" показывают безнадежную ерунду. Ходить в
театр в одиночку - довольно грустное дело. Кассирша и гардеробщик, швейцар
и продавщица программок, - все смотрят на тебя с непонятным сочувствием,
словно девушка, за спиной которой не маячит джентельменистый пиджак, -
существо несчастное и обиженное природой. Передышка на спектакль, -
темнота в зрительном зале уравнивает всех, - а потом... антракт. Антракты
придумали для тех посетителей, которым театр как вид искусства глубоко
безразличен, а нужен мужчинам - как место выгула дам, а дамам - вечерних
платьев. Вся эта публика либо устремляется в буфет, либо светски
дефилирует по коридорам и лестницам, оживленно болтая и флиртуя, а ты
слоняешься между ними, для приличия разглядывая фотографии актеров на
стенах. Ты - и еще две-три молодящиеся старушки-театралки. Впору и самой
почувствовать себя глубоко старой.
Так что Лара остановилась возле кассы исключительно из любопытства.
Снежинки садились на стекло напротив какого-нибудь "Тартюфа" или
"Укрощения строптивой" и, чуть помедлив на классике, сползали вниз уже
бесформенными мокрыми комочками. А вдруг сейчас за спиной послышится
вкрадчивый голос: "Вы любите театр? Разрешите пригласить вас на..." А что,
она бы пошла. И не секунды не чувствовала бы себя чем-то обязанной. А
дальше... мало ли что могло бы случиться дальше...
- Вы любите театр?
Отражение в стекле было высоким, темным и неясным, и на нем контрастно
высветилось белое пятно ее шубки. Не оборачиваться. Потому что, - не в
первый же раз! - если обернуться, невероятная сказка тут же исчезнет.
Лара обернулась.
Мальчишка оказался совсем молоденьким, лет семнадцати, длинным, худющим и
прыщеватым. Нахальные маленькие глазки, толстые губы в морозных трещинах и
дешевая папироска в углу рта.
Лара сузила глаза и ответила холодно и уничижительно:
- Люблю, но к вам это не имеет никакого отношения.
Если немедленно отойти от кассы, пацан мог бы расценить это как бегство и,
чего доброго, увязаться следом. Поэтому она только сделала несколько шагов
в сторону и завернула за угол театрального теремка. Вот так всегда.
Какой-нибудь переросток спугнет романтическое настроение, и огни проспекта
начинают светить тусклее, и снег тает, налипая на сапожки, и в кино
хочется все меньше и меньше... И вообще: может быть, домой?..
С этой стороны кассы за стеклом висела только одна афиша. Большая,
аляповатая, помпезная. "Спешите взять билеты! Новогодняя премьера! Сведен,
Сон и Фальски. "Жизнь и мечта".
Еще и это! Вечер безнадежно потерял всякую привлекательность. Мокрый снег
сыпал прямо в лицо, размывая тушь на ресницах, порыв промозглого ветра
проник в рукава, и Лара со вздохом прикинула расстояние до метро. Все на
свете несправедливо, ты чужая на празднике жизни, к тому же и праздника
никакого нет и в помине.
Сегодня утром она положила на стол Старика неплохую корреспонденцию на
двести полновесных строк, где нашли свое место и шуточки Сона с Фальски, и
личные откровения Артура Клариджа, и восторженные, с некоторым рекламным
привкусом, эскапады директора театра. Словом, все, что можно было выжать с
той проклятой прессухи. Старику материал понравился, - а как же иначе,
все-таки она Лара Штиль, и она легла спать в полчетвертого, - Старик
поставил его в номер на третью полосу основательным подвалом, и все было
бы нормально. Если бы уже вечером только-только заявившаяся в редакцию
Вероника не протянула сладким голоском, - в присутствии Старика, конечно:
"Лара, дорогая, а я видела тебя по телевизору! Во всех новостях показали,
как ты берешь интервью у того высокого... у Альберта Сона!"
Перед этим Вероника успела, разумеется, взглянуть одним глазом на гранки
уже ушедшего в типографию номера.
Старик ледяным голосом предложил Ларе выйти, - но, как обычно, никуда не
пошел, а прямо в отделе сорвался и устроил ей скандал минут на двадцать
пять, не меньше. После чего приказал немедленно садиться за компьютер
разбирать сообщения информагентств, поскольку ни на что другое она, Штиль,
патологически не способна.
Было бесполезно напоминать ему, что она пришла на работу в девять утра,
сдала вполне сносный и одобренный материал, написала четыре заметки по
агентствам и съездила на заказное интервью к министру культуры. Бесполезно
жаловаться на вероломство драматурга, бессонную ночь и металлических мух
перед глазами. И выдернуть пару пучков мелированных волос Вероники тоже
бесполезно, - а жаль.
Лара подождала, пока словарный запас Старика исчерпается, коротко сказала
"меня ждут", оделась и ушла.
Хотя на самом деле никто и нигде ее не ждал.
Становилось все холоднее. Она засунула левую руку за пазуху шубки, а в
правой все равно была сумочка, и пальцы уже навряд ли когда-нибудь
добровольно разогнутся и отпустят ручку. А метро располагалось в самом
конце проспекта, туда еще топать и топать, и было странно вспомнить, как
полчаса назад она собиралась запросто прогуляться из конца в конец, чтобы
вернуться к кинотеатру. Шарфик сполз, открывая голую шею, поправить его
без зеркала вряд ли бы удалось, и Лара, с сожалением вынув из-за пазухи
руку, прижала к подбородку меховой воротник. Вид, наверное, как у мокрой
ощипанной курицы на снегу.
И наплевать.
Слева вдруг пахнуло теплом с крепким запахом кофе. Лара остановилась. В
этих помпезных забегаловках в центре города кофе стоит, как вполне
приличные перчатки. В то время как дома она может выпить его совершенно
бесплатно... часа через полтора, не раньше.
Ну хорошо. В счет гонорара за ту несчастную корреспонденцию.
И ей было совершенно все равно, как называется это кафе, который теперь
час и врал ли ей высокий человек со светлой бородкой и хитро прищуренными
глазами, пообещавший, помнится, ждать.
* * *
Он сказал, что придет вовремя, и на том конце провода Марша серьезно
пообещала ждать.
Франсис повесил трубку и откинулся в кресле. Собственно, на сегодня работа
уже закончилась, и все об этом знали. Кроме Вик, естественно.
Последнюю сегодняшнюю пресс-конференцию давал Склавиньский, известный
скандалист, попиратель авторитетов и осквернитель национальных святынь.
Накануне Вик страшно переживала, что его очередное шоу для журналистов
может выйти за рамки приличий и плавно перетечь в безобразное
рукоприкладство. А ей вполне хватило вчерашней давки из-за билетов, -
сдержанно повторяла начальница, балансируя на грани срыва и наводя тем
самым ужас на сотрудников. Девушку, задержавшуюся вчера с объявлением об
аккредитации, Вик чуть было не уволила, - и уволила бы, если б не Франсис.
Он единственный в пресс-центре умел находить пути к спрятанному за
железной броней нежному женскому сердцу шефини.
Но все прошло нормально. Склавиньский уже порядком поднадоел публике, и на
столе перед ним даже через четверть часа после официального начала
конференции выстроилось всего три диктофона и один старенький микрофон
допотопной телекамеры местного канала. Журналисты тоскливо поглядывали в
окно, отчаявшись услышать что-нибудь жареное или хотя бы новое, а
телевизионщики вообще смылись через двадцать минут. Чего ж ты хотел,
парень, - подумал Франсис, провожая Склавиньского после прессухи к выходу,
- святыни и авторитеты рано или поздно должны были закончиться. Особенно
если целых полгода так интенсивно их попирать и осквернять.
Проводив гостя, Франсис позвонил Марше, а затем достал из ящика
письменного стола пачку газет. Газеты были вчерашние, но в одной из них он
еще утром приглядел большой, на всю последнюю полосу, кроссворд. Сражение
с этим монстром должно было с пользой убить оставшиеся полтора часа
рабочего времени.
- Господин Брассен, чем это вы тут занимаетесь?
Франсис вскинул голову, - конечно же, над ним стояла незаметно подошедшая
- подкравшаяся? - Вик.
То есть генеральный директор пресс-центра госпожа Викторина Хиггинс.
- Просматриваю прессу, госпожа Хиггинс, - как ни в чем не бывало ответил
Франсис, правой рукой виртуозно переворачивая газету первой полосой вверх,
а левой неотразимо поглаживая усы. Вик должна растаять, или он теряет
квалификацию.
Вик растаяла и даже улыбнулась.
- Шел бы ты домой, Франсис, - внезапно посоветовала она, и девушки за
соседними столами резко повернули головы, как если бы в офис вошел одетый
в пижаму Артур Кларидж. Франсис и сам крайне удивился, но упускать момент
было бы глупо и не по-джентльменски.
- Как скажете, госпожа Хиггинс, - учтиво ответил он, вставая. И добавил
негромко и по-человечески:
- Хорошо, что со Склавиньским обошлось.
Начальница кивнула и вышла из офиса. Для ее возраста у нее была очень даже
неплохая фигура, особенно ноги. Особенно со спины.
Франсис спустился на улицу и направился к пресс-центровской стоянке. На
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг