недопитая чашка чая - но ее он убрал, он не мог оставить беспорядка... И,
кажется, было еще что-то, зафиксированное только подсознанием, как темное
пятно на слепой поверхности края глаза. Как-то связанное с моими руками,
этими нервными неуправляемыми руками...
Да! Черный квадратный прибор с лампочками, рубильником, шкалой и стрелкой.
Этого прибора не было. Я наклонилась над самым столиком, чуть наклонила
купол ночника, чтобы свет упал непосредственно на полированную поверхность
- точно, на тонком, незаметном слое пыли просматривался гладкий
прямоугольник. Здесь лежала та коробка, на которой мои пальцы чем-то
щелкнули, и это было очень важно, потому что...
Судорожная мертвая хватка сухих пальцев. "Здесь, со мной..."
- Вы здесь?
В этом мягком, бездонном кресле все-таки были пружины - иначе они бы не
взвизгнули, как аварийные тормоза, когда я резко, лихорадочно взвилась в
повороте на сто восемьдесят градусов, не успев даже встать. Сердце бешено
колотилось в такт растущему глухому негодованию. Удерживая прерывистое
дыхание за плотно сцепленными зубами, я медленно подняла взгляд от голых,
покрытых редкими волосами мужских щиколоток до мощной шеи, выглядывавшей
из тесного махрового ворота банного халата.
- Вы здесь, - повторил парень, - вы...
- Кто вы такой? - с тихой ненавистью спросила я, хотя, в принципе, сразу
идентифицировала голос. Один из тех - этого было вполне достаточно.
На голой шее отчетливо прыгнул кадык.
- Вы меня не узнали, я вижу, меня зовут Грег... Тьфу ты черт, по идее,
теперь моя очередь вас спасать, так глупо все получается... Почему-то мы с
вами пересекаемся, как только я оказываюсь в самой что ни на есть трубе. Я
сяду, можно?
Он сделал шаг от дверного косяка вглубь комнаты и, подобрав подстреленные
полы халата, рухнул на маленький табурет. Я медленно повернулась в уже не
скрипящем кресле. Парень, точь-в-точь, как я, взял с вершины стопки книгу
и начал листать ее совершенно машинально, одними руками. И вдруг вскинул
на меня несчастные, умоляющие, затравленные глаза.
И я узнала его.
Не помню, из-за какой двери он вышел, когда я колошматила во все подряд,
зовя на помощь - тогда я не видела абсолютно ничего. Но этот взгляд
мгновенно, сам собою всплыл в памяти. Конечно, автобус, разъяренная толпа,
парень, вывалянный в грязи, - как я тогда нашлась, как изящно обвела их
всех вокруг пальца, просто так, из человеколюбия, какая ж я была смелая,
остроумная, безукоризненно владеющая собой... Стоп, это было всего лишь
несколько часов назад.
Я прикусила изнутри губу. Снова начала нарастать темная, необъяснимая
злоба. Я опять оглядела этого Грега с ног до головы - розовая в редкой
поросли кожа, со всех сторон выглядывающая из-под куцего халата, огромные,
голые по локоть руки и такая же узловатая шея, воспаленные царапины на
щеках и лбу, лохматые русые волосы и эти глазищи загнанной зверушки.
Чистенький. Успел помыться и, может быть, даже... женщина в коридоре
что-то говорила о его вещах в ванной... той самой ванной...
- Понимаете, теперь все еще хуже, - сбивчиво заговорил он. - Похоже, что я
действительно последний, кто видел профессора Странтона живым. Я-то знаю,
что это самоубийство, по-любому самоубийство, у него были причины, вы
только не подумайте, что я все знал заранее, я тогда вообще не очень-то о
нем думал... Но Ольга хочет пришить его смерть мне, мне, понимаете?!
Она... долго рассказывать, она решила от меня избавиться, и теперь сделает
это по закону. А я идиот, последний идиот, я же имел возможность, а вместо
этого еще и сам выложил ей все про машину...
- Какую машину?
Просто надо было как-то остановить этот поток, который уже начал сливаться
в ушах в одну длинную пронзительную ноту. Грег выглядел таким же
законченным психом, как и тогда, на улице, когда высматривал в зеркальных
витринах злодеев с пистолетами. Но он сказал: "профессор Странтон", он
знал его, - а мне теперь было жизненно важно все, что хоть как-то
касалось, имело отношение...
- Машина? - переспросил Грег. Оборванный на полуслове, он выглядел на
редкость обескураженно и нелепо. Внезапно он подался вперед, табуретка
натужно заскрипела под тяжелым телом, книги на столике угрожающе
накренились, а Грег во все вытаращенные глаза разглядывал меня с ног до
головы. Как будто только что увидел. Как будто я была совсем раздета. Как
будто...
- Это вы, ведь правда, - неслышно полувопросительно прошептал он. - Я
должен был сразу догадаться, некому кроме вас... Вы красивая. Я его даже
где-то понимаю.
Зато я - я отказывалась кого-то понимать! В лицо ударила жаркая красная
волна, и я крикнула - спазмы сдавили звук на подступах к горлу, и
получилось тихо, почти неслышно, но от вибрации воздуха все равно тревожно
зазвенели подвески люстры:
- Что значит "я" ?!
Он вздрогнул, как будто я его ударила. Если бы он еще и промолчал... Но он
не промолчал.
- Да, вы ведь пешком поднимались по лестнице. Значит, не выше, чем на
третий этаж... Я должен был догадаться, еще когда он рассказывал мне. А вы
что - не знаете? Так и не знаете, что это ради вас - машина...
И Грег принялся рассказывать, неожиданно он стал каким-то деловым и даже
педантичным, как будто уже не в первый раз выкладывал эту историю. Пункты
А и Б, словно задачки в школе - глупо, глупо... И все - правда, в этом не
возникало ни тени сомнений. Так значит, Марта никогда не жила на одной
лестничной площадке с профессором Странтоном. И Крис - никогда... Только
сила моего желания, моего слепого, нелепого желания... Которое сбылось. И
то, о чем мечтал, близоруко щурясь над микроскопическими деталями, старый
профессор, тоже сбылось. Как все просто: ему просто больше не о чем было
мечтать... Машина - ради меня. Тонкие ручейки розовой воды из-под
прикрытой двери ванной - тоже ради меня. И здоровый детина в коротком
махровом халате - этакий душеприказчик, читающий мне текст завещания. "Вот
чай, мисс Инга. Вот машина профессора Странтона. А вот тело профессора
Странтона, это тоже вам, мисс Инга..."
- Заткнитесь.
Не получилось ничего громче шепота, гулкого и звенящего. Но Грег все-таки
замолчал, мгновенно выскочив из педантичного образа, и только прошептал
словно на остаточном дыхании, еще тише меня:
- Я не буду, если вы не хотите. Просто...
- Все это не ваше дело, не ваше, понимаете? Не смейте никому этого
рассказывать! И где сейчас машина?!
Наверное, это была его индивидуальная реакция на слово "машина" - снова
ошеломленное хлопанье ресниц над вытаращенными глазами. Его руки
зашевелились, потянулись к вискам - и вдруг он резко вскинул голову,
словно настигнутый внезапным озарением. И тут же в глазах снова появилось
пропавшее было затравленное автобусное выражение.
И, наклонившись ко мне, Грег зашептал быстро-быстро:
- Машина здесь, у меня в кармане. Слава богу, ее-то я Ольге не отдал.
Послушайте, вы и не представляете, до чего конкретно я влип. Как только
прибывает полиция, Ольга показывает им мои вещи в ванной, и меня забирают
по обвинению в убийстве. Мне надо немедленно бежать, надо как-нибудь
открыть еще одно пространственное измерение, где-нибудь подальше, не в
этом городе. Понимаете, о чем я? Войти в дверь, а выйти в окно. Третий
этаж, не так уж высоко...
Идиот.
- В другом измерении может оказаться и двадцатый, - сказала я устало и
холодно. - Бегите, спасайтесь, причем тут я?
Рука Грега лихорадочно скользнула в карман халата, застряла там непонятно
надолго, словно искала монету среди горсти металлолома, и, вынырнув, с
размаху опустила на столик черный прибор. Тот самый. На то же самое место,
точно на темный прямоугольник в незаметной сероватой пыли.
Горела красная лампочка, мигала зеленая. Лениво колебалась стрелка на
полукруглой шкале.
Грег несколько раз щелкнул рубильником - отрывистыми, судорожными
движениями не только пальцев, но и всей руки чуть ли не до плеча. Сломает!
- моя рука автоматически дернулась вперед, коснулась пальцев Грега, и он
отдернул свою, словно ошпаренный.
- Видите: ничего не получается, - тихо сказал он. - я очень вас прошу...
Попробуйте вы.
Его умоляющая физиономия вдруг потеряла четкость, начала расплываться у
меня перед глазами. Я откинулась в кресле и прикрыла глаза. Спи, Инга,
надо спать, я расскажу тебе сказку. Вот волшебный сундучок, он исполняет
три желания. Почему только три? Потому что это сказка. В жизни - максимум
одно. И никто его не исполнит, но если ты очень попросишь, оно перестанет
быть твоим желанием - разве не одно и то же? Крис... Может быть, я его еще
люблю? Смешно... Это Петрарка был способен на великую любовь. А я не
способна ни на что, и уж тем более пошевелить эту несчастную стрелку.
Я выпрямилась и сказала серьезно, по деловому:
- Возьмите себя в руки, Грег, и не делайте глупостей. Даю вам слово, я не
буду скрывать от полиции ничего о себе и профессоре Странтоне. Экспертиза
покажет, что он покончил с собой, мотив есть. Машину оставьте на столе,
слышите, ее пропажа - единственная против вас улика. А в принципе никто
вам ничего не сможет сделать, если вы сами себе не навредите.
- Спасибо.
Натужно заскрипела табуретка, крупной дробью посыпались на пол книги. Грег
встал, похоже, он очень старался на меня не смотреть, но не получалось, он
ведь озирался по сторонам, будто искал еще какую-нибудь девушку в светлых
перчатках, которая встанет на его защиту. С меня хватит. Я ничего ему не
должна.
Я не заметила, как он ушел. В коридоре по-прежнему звучали гулкие
раковинные голоса, но я уже не разбирала слов. Теперь все будет так, как я
сказала Грегу. Приедет полиция, следователь захочет побеседовать со всеми
свидетелями, за присутствие которых на месте происшествия взялся, похоже,
отвечать настоящий сосед профессора по лестничной площадке. И, когда они
доберутся до меня, я честно расскажу: да, я знала покойного, я приходила к
нему вчера вечером, да, вскоре после моего ухода он вскрыл себе вены.
Почему? По-видимому, он был в меня влюблен, и в этот вечер потерял
последнюю надежду. Вы знали об этом? Нет, я могла разве что догадываться,
господин следователь...
А что скажут этот перепуганный Грег и эта зловещая Ольга, меня совершенно
не интересует. И Крис...
И вдруг я поняла, чего хочу сейчас больше всего на свете. Спать!..
Неподъемная тяжесть навалилась на веки, на ресницы, на грудь... В бок
больно упиралась острым углом книга профессора, но, чтобы ее отодвинуть,
надо было шевельнуть рукой, а это невозможно, совершенно невозможно...
Я напоследок чуть приоткрыла глаза и увидела его в мутноватой дымке, он
склонился за столиком и уже положил пальцы на что-то черное и
прямоугольное. И можно было очень смешно пошутить: Крис, твоя как-ее-там
Клауди уже здесь, в этом пространстве, я постаралась, - но ведь для этого
надо было шевельнуть губами...
Последний звук в сонной тишине - щелчок рубильника. Крис.
/.../
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА VII
Уже не Президент.
В чем давно пора честно признаться хотя бы самому себе.
Он щелкнул кнопкой пульта, и экран маленького телевизора, вмонтированного
в стену над кроватью, коротко мигнул и погас. По этому телевизору он
каждое утро смотрел самый ранний десятиминутный выпуск си-би-эновских
новостей. Не вставая с постели - маленькая слабость, которую он
предпочитал скрывать от газетчиков, но от которой никак не мог отказаться.
В конце концов, именно это непростительное утреннее сибаритство очень
помогало ему войти в ритм рабочего дня - больше, чем последующий холодный
душ и пробежка в парке. Поздно вечером он снова включал этот телевизор и
засыпал сразу же после финальной заставки "Обозрения дня" по первому
каналу. Хорошая, объективная программа, совершенно напрасно подхватившая
ярлык "пропрезидентской". Во всяком случае, вчера он смог наглядно
убедиться, что напрасно.
Он встал и потянулся всем телом, разминая мышцы, затекшие после ночи в
кресле. Огляделся по сторонам уже почти без отвращения. Надо бы все-таки
прибрать хоть немного - правда, после следующей же свинской трапезы Хэнкса
пол снова окажется заплеванным и закиданным объедками. Все равно. Он
выдернул страницу из журнала, и, нагнувшись, принялся двумя пальцами
собирать с ковра рыбьи кости, обгрызанные куски сэндвичей и банановую
кожуру. Случайно задел ногой пустую банку из-под пива - она покатилась в
сторону и с глухим дребезгом стукнулась о ножку кровати. Он вздрогнул и
покосился в ту сторону, где из-под прожженного в нескольких местах и
присыпанного сигаретным пеплом атласного одеяла высовывалась громадная
волосатая ножища Фредди Хэнкса.
Хэнкс не проснулся. Накануне он потребовал коллекционного коньяка "по тыще
баксов за бутылку" - а подобные пожелания того, кого журналисты
последовательно называли маньяком, террористом, узурпатором и, наконец,
альтернативным Президентом, выполнялись мгновенно, - и вдрызг,
по-лошадиному напился. Но все-таки, заваливаясь на президентскую постель,
не забыл устроить у изголовья открытый ядерный чемоданчик. И даже
предусмотрительно примотал скотчем указательный палец к красной кнопке.
Эту кнопку он мог нажать в любой момент. По пьянке, по глупости, от
нервов, просто случайно, неловко повернувшись во сне. Но Президент -
бывший Президент - уже устал бояться этого.
И вообще - он страшно устал.
Все, что происходило, поначалу казалось ему каким-то невообразимым
кошмаром, фантасмагорией. Обнаружив бандита в своей спальне, он довольно
быстро взял себя в руки, отдал - попытался отдать - необходимые
распоряжения и ожидал освобождения с минуты на минуту. Решил не обращать
внимания на угрозы и оскорбления этого психически неуравновешенного
человека, включил телевизор, радуясь возможности следить за событиями.
Ждал. И видел, как не помещающийся в сознание кошмар разрастается,
мутирует все более уродливыми, извращенными формами.
Этого не может быть, повторял он про себя, напряженно вглядываясь в экран,
в то время как за спиной Хэнкс сосредоточенно расписывал зеркало матерными
словами. Никто не мог принять всерьез путаные непристойные вопли пьяного
дегенерата, которыми тот время от времени оглашал окрестности с помощью
телефона. Тем не менее, журналисты прилежно цитировали наиболее связные
места этих речей, а по видео мелькали плакаты идиотского содержания вроде
"Молодежь - за Фредди Хэнкса" или "Поддержим народного Президента",
возносимые над разношерстными толпами беснующегося народа. Время от
времени на экране мелькал вице-президент, призывая людей к миру и
спокойствию и заверяя, что основные силы действующей армии находятся у
него под контролем и не сегодня-завтра стабилизируют обстановку. О
пленнике президентсякой спальни журналисты перестали вспоминать уже к
середине дня, сосредоточившись на освещении перерастающих в побоища
демонстраций, замелькали имена первых жертв. Все это действительно было
неплохо замаскировано под разбушевавшуюся народную стихию. Замаскировано.
После вчерашнего ночного "Обозрения" он уже не сомневался, что так
называемые "народные волнения" были кем-то срежиссированы, и
срежиссированы профессионально. Кем? - на этот счет он, не задумываясь,
мог выдвинуть три-четыре варианта. И не сомневался, что отыщет еще с
десяток, если как следует напряжет умственную деятельность.
Напрягаться не хотелось.
И не хотелось больше смотреть телевизор. Последней каплей стал первый
утренний сюжет си-би-эновских новостей о так называемом "всенародном
референдуме". О "стихийно начавшемся" (три-четыре варианта - это если не
думать...) сборе подписей в поддержку нового народного Президента. С этим
референдумом было все ясно. Когда через пару дней порядок и спокойствие
будут восстановлены, а храпящий сейчас в обнимку с ядерным чемоданчиком
Хэнкс повязан и признан невменяемым, эти списки станут наглядным
юридическим свидетельством народного недоверия ему, официально пока еще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг