- Мои все на даче. Вот ложись тут. А я запру тебя на четыре замка.
Спи. Вечером открою.
Старинная широченная кровать приняла меня, обхватила, увлекла в
мягкий, бездонный провал. И сон этот был не сон... Разве я когда-нибудь
записывал собственные сны?
Подходили ко мне седые люди в белом: один, другой, третий, четвертый,
пятый, молча показывали на меня, пропадали, опять появлялись, пока самый
настойчивый среди них, похожий на профессора, не сказал, не глядя на меня:
- Она никак не может пробиться к тебе.
Я хотел ответить ему, понимая, что это сон, хотел проснуться и не мог.
- Позвони маме...
Я кричал им, расплывчатым. И голоса не было, дыхания, слов, одна
тянучая боль.
- Ты слишком легко позволил увести себя.
- Дайте мне микрофон, - просил я почему-то. - Я не хотел. Она же
потеряла сознание...
- Тебя так легко уговорить?
Белый доктор качал головой, показывая на меня другим, и глаза у него
были уже другие, глаза Шефа...
Я услышал, как он приглушенно переговаривается по телефону. Я встал,
оделся и вышел к нему.
- Привет. Как спалось?
- Так себе.
- Ну вот и отлично. Садись, я посмотрю, какие запасы у нас в
холодильнике.
Он, закатав рубашку до локтей, ставил на скатерть посуду. - Кстати, не
знаешь, как сделать гудок в телефоне помягче? - спросил он, поднимая
трубку. - Гудит проклятый, как труба. Вот послушай...
- Давай поковыряю, - равнодушно предложил я.
- Как же, доверю я тебе, - он загородил аппарат. - Видишь, мне
поставили... плоский, голубенький. Вот ямка для руки. Переносить удобно.
Игрушка.
- Тогда зови мастера.
- Придется. Мой прежний аппарат мяукал, а не гудел. Привык я, ласковый
был аппаратик...
Мы пили чай кирпичного цвета, жевали соленые бутерброды.
Он подливал мне, подкладывал.
- Почему ты не женат? - спросил он.
- ???
- В самом деле?
- А ты?
- Не люблю этих интеллигентских штучек - отвечать вопросом на вопрос.
Я был женат без малого пятнадцать лет.
- И, значит, у тебя есть возможность сравнивать, как было раньше и
теперь.
- Она умерла.
- Прости, я не нарочно.
- Понимаю...
- Так вышло...
- Давай налью.
- Налей.
- Тебя надо женить, и как можно...
- Вот и мама так все время говорила.
- Надо. Сгоришь в одиночестве.
- А если попадется сквер-рная, злая? Как тогда? - вяло
отшучивался я.
- Все может быть, все...
Мы закурили с ним. Я никогда не курю. Но теперь взял у него протянутую
машинально сигарету и задымил просто так, за компанию. Два мужика - чего ж
не подымить.
- Я тебе скажу, как это бывает... - затягиваясь, начал он. - Моя, вот,
брала у меня все деньги... как жены берут... Не потому, что жадная была...
нет... А я как-то не умел удерживать их... То куплю ерунду какую-нибудь или
потеряю... Не умел, как она говорит, ни хранить, ни тратить... Она стала
прятать их вот в этот ящик, - он показал на письменный стол. - Я знал, где
они лежат... Смеялись мы. Там и замка-то нет... Но каждое утро, давая мне
что-нибудь на день, она говорила: "Ну-ка, ну-ка выйди, голубчик, на кухню,
отвернись, хитрюга, тебе только покажи..." Смешно, правда?
- Нет.
- Больше никто ничего не прячет, а я...
- Ты прости, я ведь не нарочно.
Машинально я вдохнул дым, захрипел, а голос у меня и без того был
ватный.
Он кивнул - "ничего, ладно уж". Я подвинул к нему пепельницу.
- Тебе нужен близкий кто-нибудь, - сказал он, стряхивая пепел. - Так
нельзя. Человек не может ни о ком не заботиться... Почему ты не взял маму в
свою квартиру?
Внимательные глаза были у него, такие же, как в моем сне. - Она сама
не хотела, - чувствуя, что говорю шепотом, ответил я. - Живет в развалюхе
почти сорок лет, а бросать не хочет... У нее там березки, мои ровесницы,
большие теперь... - Я задохнулся дымом. - Она говорит, у детей своя жизнь,
у нее - своя... Можно, я позвоню в больницу?
- Не надо звонить. Я только что разговаривал... Состояние прежнее,
пульс ровнее. Все будет хорошо...
Мне показалось, он смотрит на меня так, словно хочет сказать: вот
сидишь, бутерброды с чаем жуешь, толковать начал, а позвонить сразу не
догадался.
- Мода, что ли, такая, не понимаю, - неопределенно, будто себе самому.
- Мода или равнодушие? Нет равнодушия, конечно. Какое там равнодушие! Но
попробуй скажи вслух "мама", напиши "мамочка", скажут - несовременно! Если
не скажут - почувствуешь по неловкости взглядов, хотят сказать:
Современному, шибко занятому человеку не идет это. Не идет! Видишь ли. Надо
говорить: моя старуха, ну старушка... - Он скинул пепел и продолжал, не
поднимая глаз от пепельницы: - Не только слова. Нежность, понимаешь ли ты,
самую настоящую нежность прячем от них, откладываем на завтра, на потом.
Все некогда нам, заняты, видишь ли, очень. И находим для всех, а для нее
потом... Я не про ту заботу, что на хлеб с маслом... О другом, о чем не
успеваем сказать, не успеваем сделать... И хлопочет она, и сохнет от любви
к тебе. А ты все как должное. Все, что сам обязан и должен, - это потом,
потом... И веришь в это "потом"... И вдруг обрывается, вдруг непоправимое,
а ты ничего не успел... Подай мне, пожалуйста, спички... Я давно похоронил
маму. Это я про себя говорю... Когда придет неизбежное, хоть перекручивай
собственное горло, кусай пальцы, некуда от виноватости, от муки своей
спрятаться. Так неутолимо хочешь вдруг делать и делать что-то
необыкновенное, заботливое. Каждое слово, намек, желание мамы... все для
нее... только некому... Страшно это - когда некому... Разве что гранитом
полированным, камнем, оградами... Только тогда понимаешь: ограбил ты самого
себя. Потому что нежность ее все равно с тобой, забота ее даже потом
приходит к тебе. - Он затянулся дымом. - Я нашел в маминых шкафчиках
недавно страховку... на похороны отложила. Чтобы этакий нуждающийся,
бедненький сынок ее... чтоб легче ему, чтобы не утруждать его... Наши
матери умирают, по-моему, только для того, чтобы снять с нас лишнюю
обузу... Так мне кажется.
Он замолчал, будто сам испугался чего-то, страшных своих слов.
- А что это я раскудахтался? Ты не переживай. Твою мы спасем, спасем,
вот увидишь. Ей шестидесяти еще нет.
- Я поеду к ней, -: сказал я.
- Да подожди ты, успеешь поехать. Лучше сделай что-нибудь для нее. Ну
женись, например, - он улыбнулся.
- Шутишь все?
- Ой, не шучу... Надо им это, старушкам нашим, чтобы чьи-то ручонки
мыть, крикушек успокаивать, нянькать их. Надо... И самому тебе.
Почувствуешь вдруг, изменилось вроде что-то... Макушка смешная, ручонки.
Дома игрушки в углах, под столом, под ногами. Аквариум, рыбки золотые - все
почему-то появится, необходимое, знаешь. А потом вылазки в зоопарк, этакие
походы, не спеша, вразвалочку по улицам и рядом крохотное что-то. Потом и
кораблики вместе начнете мастерить. И неизвестно - кому это больше нужно:
ручонкам или тебе самому?
- Я поеду к ней, - сказал я, вставая.
- Никуда ты не поедешь, - ответил он, сталкивая меня в кресло. - Не
для того я кудахтал... Не хотел тебе сразу говорить, но мы решили: скоро
начинается твоя командировка.
- Ты нарочно придумал?
- А разве ты сам не хотел поехать?
- Неужели туда?
- Нет, пока еще не туда, горе мое. Тут ближе. Километров этак семьсот.
Мы для тебя схлопотали недельку на радиотелескопе. Он будет в полном твоем
распоряжении.
- Спасибо, но я не могу.
- Понимаю, - вздохнул он, - только мамаше ты пока не нужен. Себя
изведешь без толку, а пользы никакой. Вернется к ней сознание, первый тебя
вызову. Если что изменится - пришлю за тобой вертолет. Обещаю. Можешь
доктору звонить в любую минуту, мне звони, я буду знать. Словом, ты едешь.
- Не знаю.
- Пойми, дежурить в больнице глупо, врачи делают самое невероятное,
поверь мне, пожалуйста. И чтобы себя не дергать, их не дергать, садись и
кати.
- Не могу.
- Тебе необходимо развеяться. Поди куда-нибудь, просто гуляй. Ты меня
слушай, пока я добрый. Вот передумаю, плакаться будешь, бегать, умолять, а
я ни единым глазом не моргну, скажу - предлагали, сам не хотел.
- Цену себе набиваешь?
- С вами продешевить нетрудно. Говори: едешь или нет?
- Я подумаю.
- Ну вот и отлично. Собирайся потихоньку, поезд идет в одиннадцать
семнадцать вечера. На станцию за тобой пришлют. К ним еще километров
семьдесят лесом и полем... Край замечательный, северный, воздух и тот
светится... Пока ты у них поколдуешь, я буду вести переговоры...
Он показал на потолок и очертил пальцем круг над головой.
- Туда не пустят, - сказал я. - С нашими картинками возиться не будут.
- Почему же нет? Все-таки природа самих лучей тамошняя, занебесная.
Проверим...
- Блажен, кто верует.
- Ох какой ты! Все не так просто, как тебе кажется, бобылю-одиночке.
Женить бы тебя, злость пройдет.
- Ладно, поеду, не ворчи. Все равно, как ни хитри, а ты на моей
стороне. Помнишь, когда я показал тебе самую первую случайную картинку,
мохнатого человека? Я говорил тогда выключаю, помехи. Ты первый сказал:
"Непохоже".
- Помню.
- Вот видишь...
Он включил приемник, нашел отдаленную тихую мелодию, вжался в кресло,
откинул голову на сиденье, устало прикрыл глаза.
- Ну вот опять о картинках, значит, все в норме, - как бы сам для себя
заметил он.
Я подумал - сказать ему или не сказать о моем киношном открытии. Может
быть, ерунда непроверенная. Вдруг мои картинки не станут...
7
Шеф позвонил утром и сказал, что моя поездка задерживается, просил на
работу не являться, пойти в зоопарк или на выставку стекла. Там, говорят,
удивительный пивной бар, темное чешское пиво.
Чудак.
Еще посоветовал поискать моего дорожного попутчика. Это, ему кажется,
редкой души человек.
Номер машины - МОИ-80-06...
А я даже в поездах не замечаю попутчиков, закрываясь от них верблюжьим
одеялом равнодушия. С некоторых пор у меня появилась милая привычка не
смотреть на окружающих меня случайных людей, не замечать прохожих на улице,
вернее, не видеть, какие у них у всех лица, не различать никого ни в
троллейбусе, ни в толпе.
Я научился быть замкнутым.
Плохо мы устроены. Я, во всяком случае.
Незнакомый человек, без моей просьбы, даже без малейшего намека понял,
как мне трудно было тогда в дороге, и помог, не тратя минуты на лишние
разговоры. А я гадаю, кто же он такой. Что толкнуло его на этот необычный
поступок?
Необычный? Все-таки необычный. Шоферы меня поймут. Есть у нас, у тех,
кто ведет машину, я даже не знаю что, как это назвать, нехорошее,
необъяснимое что-то.
Вы за рулем, и вам надо сделать поворот. Но сначала необходимо
предупредить всех, кто на дороге, включить мигалку - тревожный малиновый
сигнал. Смотрите, я поворачиваю!
Но тот, кто едет за вами следом, как подхлестнутый, увидев сигнал,
спешит пересечь вам дорогу, вжимая ботинок в педаль газа. И летит, ударяя
воздушной волной по вашим стеклам.
А если вы неуклонно идете влево, тревожно сигналя налитым опасностью
красным стеклышком, он еще гукнет вам. А ну, сторонись! Не видишь, еду?
Сначала я, потом ты.
И мелькнет перед вами полное надменного негодования, снисходительное
этакое лицо, умеющее мгновенно становиться подхалимским не только под
ироническим взглядом инспектора, но даже перед мальчишками, обыкновенными
мальчишками с улицы, где он живет, пацанами, которые могут невзначай
поцарапать гвоздиком его лаковую, сверкающую...
Попробуйте на улице сбавить скорость. И в спину вам ударит
раздраженное гуканье, прошипят колеса, брызгаясь, плюясь дорожной грязью и
пылью.
Догони, спроси: "Куда спешите, уважаемый?" А никуда. К теще на
блины...
Что же это? Новые правила? Новый закон автомобильной улицы? А может
быть, просто-напросто самый древний закон? Волчий? Не обгоняй.
Ах, птица-тройка! Лошадиные силы, карданы, цилиндры, приемистость...
Да простят меня великодушно романтики.
Но кто из нас, водителей, умеет в какое-то мгновение поступить однажды
как мой попутчик? Разве так просто? Нет, куда нам. Едут по разным дорогам
люди. Кто впереди - замечаем, где обогнать - видим, а кто за нами, те сами
по себе, нам не до них.
И все же хотел бы я. знать, кто же он?
По номеру автомашины сделать это несложно. Поеду в ГАИ, там найдут
карточку... Если найти не смогут, значит, я угадал сюжет. Если найдут -
буду очень рад.
Я постучал в квартиру на последнем этаже огромного дома.
Звонок не работал, дверь открыла девочка лет восьми.
- Папа уехал на севел, - сказала девочка и повторила, - на севел.
- На севел?
- Не на севел, а на севел.
- Очень хорошо. Позволь мне, пожалуйста, написать записку и номер
телефона.
- Пожалуйста.
Как все просто!
Двадцатый век. Настанет время, когда никто ничему не будет удивляться.
Он позвонил около двенадцати ночи. Я только что пришел из больницы. Он
- это мой таинственный дорожный попутчик. МОИ-80-06.
- Здравствуйте...
Слышно было не очень.
- Я заходил к вам, хотел пожать руку.
- Спасибо.
- Где вы находитесь?
- В Архангельской области.
- Ничего себе!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг