фальшивый. Там колдует не очень старая негритянка - прислуга и одновременно
сторож Американца.
Вчера, когда мы позвонили у калитки, она выбежала к нам, сияя
белозубой радостью, чуть не плакала.
- Хозяин?! О, мистер! Как вы загорели! Как вы помолодели! Наконец-то
вы у себя дома. Какая радость! Какая радость, о боже!..
Потом она дала нам похожие на ковер мохнатые простыни.
- Ванны готовы, мистер. Я вам рекомендую полотенце. Механический ветер
не так полезен, как растирание.
Потом она угощала нас и причитала все время, жалуясь на то, что хозяин
приехал без предупреждения, поэтому на столе не будет любимой хозяином
душистой... не знаю, как перевести.
Хозяин водил меня по дому с огромным удовольствием. Он включал и
выключал всевозможные кнопки, зажигал камины, проверял телевизор.
Он снял трубку телефона и прямо-таки с наслаждением набрал номер и
слушал, не говоря ни слова.
- Это последние новости, - сказал он, положив трубку. - Я набираю
нужный номер и слышу запись на пленке.
- По телефону?
- О, телефон у нас - это механический секретарь, иначе его не
назовешь. Он сообщит новости, погоду, время, даст любую справку, разбудит,
предупредит, расскажет, как быть, если вы случайно приняли яд. А если вы
решили самоубиться, он соединит вас в любую минуту с дежурным психологом на
предмет уговаривания. Телефон прочтет вам с пленки молитву или проповедь на
данный день... Он записал всех, кто звонил в мое отсутствие, он...
- А подслушивать он умеет? - спросил я.
Хозяин развел руками.
*
После ужина мы спали как убитые, несмотря на светлый закатный вечер,
спали, забыв о нашем полете, о Лахоме, о непонятном беспокойстве,
которое...
Что, собственно, которое?
По дому тихо шлепала незаметная такая, невидимая, наверное, в темноте
служанка.
Если бы кто-нибудь заглянул в мою комнату... Я, наверное, был похож на
психа, на сумасшедшего, на...
Я стоял перед закрытым окном и говорил туда, в темноту, негромко,
чтобы не слышали меня хозяева дома.
- Смотришь, да? Но послушай, ведь я не виноват, я пока не сделал
ничего такого. И не сделаю, поверь мне. Буду осторожен... Как получилось?
Разве ты не видел? Я сам пока не пришел в себя... Это похоже на сказку, не
очень веселую сказку для взрослых. Я не знаю, что будет потом, но, если
тебе она кажется не всегда логичной, поверь мне, я мог бы придумать ее куда
более складную, размеренную, точную в житейской своей несгибаемой логике.
Не сердись, если даже не сумеешь простить. Я не виноват... Метель началась
там. Все было в допустимых... Потом закрутило. Мы сбились. Американец
говорит, они хотели как можно выше или войти в теплые облака, но попали в
течение, воздушный поток. Не помню, как эти потоки называются. Ураганная
сила! Может унести на много тысяч... Мне давали наушники. Я слышал. Они
потеряли сигнал нажатия! Нет, я не ребенок. Магнитофон? Вряд ли... Никаких
подозрений. Обычное дело. Наши летают на их самолетах, садятся как в
трамваи. Они в наши... Как видишь, я не упускаю все возможное...
В доме тишина. Я стою у окна и говорю - говорю в темноту.
- Жалею, что не могу тебя видеть... Но буду все объяснять. Надеюсь на
тебя. Тебе видней, что надо и как дальше. Не волнуйся, не подведу. Буду
ждать. Но я не могу сидеть, пойми, если можешь. Не могу. Судьба или не
судьба, не знаю. Так вышло. Единственный шанс. Это рядом. Это пустяк. Это
не больше того, что уже произошло. Пойми... Бежать к дипломатам? Как? А
чемодан? Ведь я не мог уничтожить его прямо на аэродроме... Жду вестей. Не
знаю, как лучше. Мне обещают. Вернут обратно... Тебе видней. Спокойной
ночи. Ты, надеюсь, не потерял меня?
...Лимузин Американца поплыл от ворот по синей реке асфальта, глотнул
ее мигом со всеми дорожными знаками, шарами бензоколонок и цветными
домиками на холмах.
Американец блаженствовал за рулем. Он играл скоростью, ветром и далью.
Мимо назад убегали, пятясь, большие фургоны с нарядными боками, не хотели,
но тоже пятились низкие лаковые "форды", "кадиллаки", "бьюики".
Человек стосковался по рулю, по шумным асфальтовым рекам. И город
бежал, надвигался по этой синей полированной глади.
Я не мог привыкнуть к разливу, мельканию красок, шороху асфальта,
рокоту желтых, малиновых, зеленых, полосатых фургонов, у которых двигатели
булькали солидно и неторопливо, как и подобает великанскому сердцу.
Я не мог привыкнуть к неожиданным звукам и голосам, к легкой рубашке и
теплому воздуху. Я не мог привыкнуть. Мне казалось, я вижу все это моим
лучом, на экране. Я далеко, меня здесь нет. Я только вижу. Я могу повернуть
рычаг н выключить виденье с холмами, дорогой, машинами, зеленью, солнцем.
Или это луч перенес меня сюда?
Он сбавил скорость,
"Посетите Лахому, лучший город Юга!" - звал транспарант на борту
эстакады, пересекавшей дорогу. "Лучшие в мире гостиницы Лахомы..." "Никто
не хочет покинуть Лахому..." "Кто увидит южных девушек, забудет всех
остальных!" Один плакат громче другого.
Мы ехали по городским улицам. Я слышал обрывки разговоров, я читал
рекламы над крышами, на фасадах, на множестве разных фургонов и
фургончиков. И незнакомый город казался мне давно знакомым, точно я был
однажды в нем. Или это знание чужой речи делает незнакомое понятным?..
Я в этом городе! Несколько дней назад мог ли я думать...
Вот она, судьба, неожиданность, и черт знает что еще.
- Газеты! - сказал Американец таким голосом, каким говорят о
неожиданном подарке.
Перед нами остановился фургон, и человек в глянцевом фартуке стал
кидать из машин пачки газет в стеклянные раковины киосков на тротуаре. Их
ловили киоскеры в таких же глянцевых передниках. Я заметил надпись на груди
шофера и продавцов. Это было название газеты: "Лахома ньюс".
Фургон укатил дальше, к другим киоскам, а к этим прямо из окон
автомобилей потянулись руки жаждущих новостей. Ну прямо-таки очередь
автомобилей за газетами. Киоски стояли у самой кромки мостовой. Не надо
выходить, протяни руку с монетой, получай новейшие новости Лахомы.
Американец полез в карман и достал монету. Киоскер вежливо наклонил
голову к нам и протянул все, что просил Американец. А названия газет он
произносил коротко, словно по кличкам: "ньюс", "дейли", "степ", "стар",
"бич"...
Я не возражал против остановок. Главное для меня было, как можно
больше колесить по городу. Я касался пальцем чемодана и улавливал биение
моторчика магнитной записи.
Мы стали у светофора. Ни слева, ни справа не было видно ни тротуаров,
ни мостовой, только бока и лаковые крыши автомобилей. Рядом ругался пожилой
дядя в пушистой рубашке. Он смотрел на меня, выжидая сочувственных реплик.
- Иес, - ответил я.
Он из окна в окно протянул мне сигарету, я, некурящий, взял ее.
- Сволочные порядки, - сказал дядя.
- Иес, - ответил я.
- Никуда не проедешь у мерзавцев, - добавил дядя.
- Иес.
Американец открыл газету.
- О, - сказал он, - тема не умирает. Вдова Президента правит в
Испании.
- Что? - спросил дядя в соседней машине.
- Заголовок здесь: она правит в Испании. Взгляните, вдова Президента
катается верхом рядом с испанскими аристократами...
Он показал мне фотографию молодой холеной женщины.
- Все бабы одинаковы, - заметил дядя.
- Просто горе не вечно, - сказал Американец. - Молодость не стареет.
- Или кто-то в газетке хорошо знает, на чем заработать, - сказал дядя.
- К тому же Лахома любит печатать фотографии, обидные памяти погибшего
Президента, - сказал Американец и, отложив газету, легонько тронул педаль.
- Сволочи, вот сволочи, - сказал дядя, кивая куда-то вперед на тех,
кто наконец открыл нам дорогу.
- Вот вам и критика "американского образа жизни", - смеясь, сказал
Американец.
Мы повернули у темного здания на площадь с маленьким парком в
середине.
- Как вы думаете, куда мы попали?
- Не знаю, - сказал я.
- Это последняя дорога Президента... Смотрите, вот она, Дили-плаза -
площадь Убийства.
Машина замедлила ход.
- Мы едем прямо на здание склада школьных учебников, откуда прогремели
выстрелы, часть выстрелов... Оно впереди... На шестом, крайнее справа...
Там, говорят, стоял убийца... Мы приближаемся к нему. Глядите, как удобно
стрелять! В лоб, не целясь, почти в упор. Но стрельба началась, когда
машина свернула налево, круто налево, на Элм-стрит, когда неудобно стало
целиться, трудно попасть.
- Вы так темпераментно рассказываете, словно из окна сию же минуту
пальба начнется.
- Здесь я не могу оставаться равнодушным. Дили-плаза - наша трагедия,
наш позор. Мой отец говорил: если я вижу ночью в темном переулке человека с
книгой под мышкой, мне бояться нечего. Это не гангстер. Бандит и книга
несовместимы... Вот перед вами целый дом книги. Дом-убийца.
Площадь-убийца, дом-убийца... Дом как дом. Он похож на дом, в котором
я живу, нормальный московский дом не последней архитектуры.
Вот машина поворачивает. Вот оно смотрит в наши затылки, окно с
переплетом рамы, как смотрело, наверное, в затылок Президента. Вот и место,
где погиб он, Президент Америки.
У самой дороги, на лужайке перед зданием склада, - не то венок, не то
замысловатый куст пыльных роз и таких же нейлоновых блестящих веток
папоротника. Розы пахли бензином. Никто не стоял в раздумье над ними, никто
не обратил на нас внимания.
- Пойдемте, я покажу вам... Это стоит видеть, - сказал Американец.
Мы склонились над жестким венком из нейлона. Мимо шуршали, скользили
моторы, заставляя тихонько звенеть бирку па ближнем дереве, жестяную бляшку
с номером. Я невольно поискал глазами, нет ли бирки на розах.
Американец потянул меня к дереву.
- Когда машина плыла под этими ветками, раздался выстрел. Никто ничего
не понял. Все улицы были забиты горожанами. Дети махали ему, женщины кидали
цветы в открытый лимузин... И вдруг этот выстрел. Все подумали, взорвалась
хлопушка. Но кровь залила букеты роз, одежду и лица тех, кто был рядом. Вот
когда началась паника...
- Но этот венок, мистер Американец?
- Да, венок неприглядный, - он сердито встряхнул его, будто хотел
смахнуть дорожную пыль.
Мимо все так же деловито скользили моторы, звякала бирочка на дереве.
Он крепко схватил меня за локоть.
- Идемте, русский! Здесь недалеко. Я покажу вам другое. Здесь
недалеко. Там все иначе. Идемте...
Мы остановились у парка, полного нежной зеленой дымки. На цветных
утрамбованных дорожках прыгали воробьи. Чистенький малыш кидал им хлебные
корки. Женщины катили коляски по солнечным пятнам. А среди неокрепшей
зелени брызгали водяной пылью фонтанчики поливалок.
Он привел меня в сторожку садовника. Мы вошли в нее. Там было на что
посмотреть.
Горы венков, навалы зелени, сугробы цветов, когда-то буйно ярких, а
теперь увядших и слабых, печальных от запаха сена и пыли.
Мы стояли, склонив головы. Американец был тих и торжествен.
Сюда, в эту сторожку, свалили венки, лежавшие там, у книжного склада,
много венков, много букетов - скромных и дорогих, южных и северных, здешних
и дальних, прощальных последних приветов,
Я заметил в одном из букетов записку, развернул ее. "Как это могло
случиться? Какой позор!" - было написано там. Я показал Американцу.
- Их много, таких записок.
Он спрятал ее в карман.
Под ногами шуршала сухая лиственничная крошка. Две девчонки с мокрыми
глазами вышли вместе с нами на солнечный свет. Пожилой садовник вздохнул,
поглядев на них, и перекрестился. Девочки тоже.
Я подробно пишу о моей невероятной поездке в Лахому. Мне кажется,
потом все пригодится!
Мы катались по городу. Я даже рискнул сесть на место водителя. Мой
хозяин подсказывал, где и как повернуть, какой знак у нас на пути, где
нажимать, а где не торопиться.
Он рассказывал мне о чем только мог: о самых больших зданиях в городе,
о самых дорогих банках, о самых старых улицах, о речке Тринити, о
полицейских и женщинах Лахомы.
- Посмотрите, у всех мятые спины, мятые форменки, мятые кофточки,
мятые пиджаки. Мы нация автомобилистов, подолгу сидим в карах...
Приятно, честное слово, приятно пахло бензином. Поток уносил нас от
улицы к новым улицам. Его машина слушалась меня безупречно. И вдруг...
И вдруг я увидел на черном лаковом "форде" маленький красный флажок.
- Посмотрите! - крикнул я. - Наши!
Американец поднял брови:
- Не может быть.
- Наши! Наши!
Я нажал на газ, едва не задев двухэтажный фургон. Алый флажок горел на
солнце впереди нас, а этот проклятый фургон урчал и никак не давал мне
дорогу.
- Наши!
Я хотел обогнать слева, но мимо сквозили ряды встречных машин,
ослепляя солнечными стеклами.
- Ничего особенного, - бросил Американец. - Машина русского
консульства. Подумайте, прежде чем догонять их.
- А что я должен думать?.. Наши!
- Вы русский, а для вас, обыкновенных русских, Лахома - это закрытая
зона.
- Как закрытая?
- Так, закрыто, и все. Русским позволено бывать не всюду.
- Почему вы раньше об этом не сказали?
Я начинал злиться.
- Вы мой гость. Никто не знает о том, кого я катаю по городу, честное
слово, никто! Через день я доставлю вас на лайнер, там вы потерпевший,
которому не обязательно иметь визу госдепартамента. Вы сумеете вернуться в
Антарктиду или вызвать советского консула, мистер Магнитолог.
Красный флажок уходил от меня. Проклятый фургон висел на кончике носа.
- Допустим, я не послушаю вас?
- Огласка вам повредит, мистер Магнитолог.
- А что может быть?
- Например, шапка в "Лахома ныос" - "Русский шпион в Лахоме!". - Он
слегка толкнул меня в плечо и рассмеялся. - Недурная сенсация?
Флажок уехал. Я не стал догонять его. Настроение покатилось вниз, как
разбитая колымага.
- Поедем домой, с вашего разрешения, - сказал я.
3
В доме спали. Предутренний воздух высветлил окно. Я посмотрел часы -
половина четвертого. Посидел на кровати с минуту, потом открыл чемодан.
Мягко мигнул индикатор.
По голубому экрану пошел свет.
Рано утром за дверью начала тихонько шелестеть негритянка. В кухне
затикали, зажурчали, забулькали таинственные приборы. Я видел, как она
вышла из дому и встала у калитки, вглядываясь, как будто ждала кого-то.
На улице тишина. Спали дома на ближних пригорках, и полированная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг