мальчишка.
Ночью по зимним, фиолетовым от луны улицам деревни ходят волки. Собаки
рвутся в бешенстве за высокими оградами. Ночь позванивает
льдинками-звездами.
*
Волга потемнела. Морозы падают. Но сторож дядя Василий пилит и колет
еще дрова. Мы помогаем ему, носим поленья в дом. Осина пахнет арбузом. Она
горит плохо. В школе всегда прохладно.
И вдруг в школу, как будто и не было зимы, войны, огромного
расстояния, военных пропусков, бездорожья, голода, горя, вошла моя мама, в
легком городском пальто.
...Их провожал весь интернат.
Все ребята называли мою маму - мама.
- Мама, найдите мою маму, скажите моей маме... Воспитательница
говорила:
- Поживите у нас. Лед слабый. Там сильное течение. Волгу переходить
опасно. Подождите, пока пройдет лед.
Мама качала головой.
- На работу опаздывать нельзя.
И ушла через лед, прижав ненаглядного к легкому своему пальто.
- Маленький мой, вошки тебя заели... Не могу без тебя.
...В комнате оглушительно загудел телефон.
- Магнитолог? Живой? Не унывай, старик. Идем тебя откапывать. Радистов
уже откопали. Жди. Готовь горяченькое. В шахматишки сыграем.
На белом свете, наверное, затихла вьюга. Мои товарищи звонили ко мне в
берлогу, а здесь на экране опять сорвалась картинка, и запрыгали танки по
голым черным полям. Но это были танки с красными звездами.
Вновь по экрану бежал огонь, и падало все, и кружилось, и рвалось на
части. Металл поднимался навстречу металлу, от лютой ненависти дрожали,
бились орудия. Земля и танки, вода и танки, огонь и танки, города и танки,
чужие города, наши танки с обгорелыми звездами.
Я нашел устойчивую картинку.
Мама идет со мной среди многих-многих людей. Мы кричим, как все,
прыгаем от радости.
- Победа! Ура! Победа!
Синие, желтые, красные, малиновые, зеленые живые горящие блики падают
на воду, на крыши домов, на мосты, на улицы города, на маму, на
девочку-одноклассницу, на ребят, на мои подставленные ладони. Все ловят их,
и никто не может поймать. Пушки гремят в небе, в домах, в реке, почти над
нами, над мостом, по которому шагают в сиянии люди.
Я кричу. Я вижу девочку-одноклассницу, большие восторженные глаза:
малиновые, синие, зеленые, темные, золотые, пурпурные глаза
девочки-одноклассницы.
Какая сказочная девочка! Не помнишь ли ты, как ее зовут? Она,
улыбаясь, кивнула мне. Вот она смотрит на меня удивленно и доверчиво.
Гаснут ракеты, люди бегут за ними. Она стоит, синеглазый чертик.
Да, это я! Такой большой, такой взрослый, в очках... Такой уж далекий.
Гаснут ракеты, гаснет вода, все гаснет.
...А вот и моя школа. Идет урок. Пишем.
Кого-то нет на занятиях. Учительница ласково глядит на всех нас и
говорит:
- Мы не будем его ждать, ребята. К нему отец вернулся.
Тихо, очень тихо в классе. Ко многим скоро придут папы.
Папы-герои, папы с боевыми орденами. Ко многим не придут. Чиж сидит,
опустив голову. Стриженая макушка почти над партой. Мальчишке грустно.
Долго смотрит учительница на него, не понимая. Потом подходит и гладит эту
стриженую грустную макушку мягкой, доброй рукой...
Девочка жила в огромном каменном сером доме, в огромной квартире, с
мамой, папой, братишкой, большой овчаркой, такой, какие бывают у
пограничников. Папа Девочки-одноклассницы был ракетчиком. Все ребята знали
такую тайну. Правда, в то время "ракетчик" означало совсем другое. Ракетчик
- это непобедимые "катюши", гвардейские минометы...
Чиж пришел к Девочке домой, потому что Девочка разрешила ему проводить
себя.
В нарядной столовой, среди сверкающих посудой шкафов, они вдвоем пили
чай с малиновым тортом, а на хлеб с маслом, прохладным сливочным, даже не
смотрели.
Потом они играли в шашки, ходили смотреть овчарку, запертую в комнате
за стеклянной дверью. Девочка собаки не боялась, но собака рычала на
мальчишку, поэтому добрая Девочка заперла собаку.
- Я тоже приду к тебе в гости, - сказала Девочка. - Ты не забудешь
запереть вашу собаку, чтобы не рычала на меня? Девочка даже не спросила,
есть ли у него собака.
Девочка спросила:
- Кто у тебя папа?
Чиж помолчал и ответил:
- У меня папа - разведчик. Он далеко-далеко. На задании. Только ты не
спрашивай, где он, и никому не говори. Тайна...
Она посмотрела на него с уважением. В первый раз на него смотрели с
уважением.
Тоненькая женщина с необыкновенно добрым лицом не узнавала мальчишку,
не понимала, какая беда свалилась на стриженую макушку. Малыш ничего не
рассказывал. Он уходил из дому, сидел где-нибудь в зарослях кладбища,
молчаливый, нахохленный с виду. А на самом деле жуткие для него,
непосильные до ослепления сверкающие звуки жили в нем. Девочка звучала в
его душе. Девочка-синеглазка.
Где он, этот миг, когда не думают о том, что девочки тоже бегают с
авоськами в магазины, ходят в школу, получают отметки, умываются,
капризничают, стаптывают каблучки, завидуют, жадничают, болеют гриппом,
боятся ходить по темным улицам? Где он, этот миг? Когда не умеешь подумать
о всем этом, а воздух звенит от одного прикосновения имени девочки.
Когда навстречу тебе плывет в кружевном воротничке, в оборках и лентах
нежное, хрупкое, навеки негасимое неуловимое сияние. Плывет и гаснет, и нет
ничего. И думаешь ты: наверное, показалось. Где все это? Наверное, мне
одному показалось, мелькнулось, приснилось... И думаешь ты, надо ли так
видеть? Стоит ли так видеть? Надо ли все это беречь? И видит ли кто-нибудь
еще то, что, может быть, видел ты?
А если никто? Чем ослепило тебя? Может быть, надо иначе? Мерить все
лягушачьей несложностью. Или по-другому? Как ты посмела не заметить! Как ты
посмела не ответить! Новый, атомный век?..
Где же оно, таинственное мгновение? В какой несветлый день утратили мы
его?
Мальчишка страдал, что не может пригласить ее к себе домой.
Такую девочку в такой бедный дом приглашать никак невозможно.
И мама. Вдруг она скажет: нет у нас никакого разведчика. Не было
никогда... Девочка, наверное, посмотрит надменно и, ничего не сказав,
уйдет, уйдет навсегда.
Поэтому Чижик больше не ходил к Девочке.
Прости меня, родная, за мое наивное ребячье невежество. Прости меня. Я
виноват. Я посмел обидеть порог дома, в котором жила ты. Я целую твои руки.
Наверное, потому, чтобы не так сильно щемило... Я виноват. И никакие
детские химеры, никакие годы не могут извинить меня. Я не хотел, но я
виноват.
Если когда-нибудь сломают наш дом, я попрошу дать мне окно, за которым
сидела ты, за которым ждала меня столько лет, с тех самых давних лет. Пусть
оно будет со мной, прибитое к стене в моей комнате. Я никому не позволю,
глядя на него, улыбаться.
Мальчишка по прозвищу Гога принес в класс трофейный фотоаппарат. Он
щелкал им на всех подряд, важничал, никому не давал потрогать.
- Нельзя, - говорил он сопя, - можно сломать. Папу наградили этим
аппаратом за храбрость.
- Неправда, - сказал Чиж. - В награду не дают аппараты на войне.
Гога обиделся:
- Дают, кому надо! Мой папа герой, а у тебя кто, а?
Чижик надменно, как, наверное, поглядела бы сама Девочка, посмотрел на
Гогу и сказал значительно тихо:
- Мой папа - разведчик. Он далеко, мой папа...
Я смотрю на экран, и мне почему-то совсем не весело.
Над крышей гудит мотором бульдозер. Мигают лампочки на щите антенн.
Была у него такая богатая, такая неудержимая фантазия.
Чиж мог придумывать и рассказывать невероятные, захватывающие девчонок
и мальчишек истории. Выходило очень ладно. Ребята после уроков не бежали
домой, а просили рассказать о новых удивительных похождениях
разведчика-папы, умоляли открыть по секрету, как папа сумел пробраться в
динамитный склад, как спрятал в пироге семизарядный пистолет... Чижик
изображал таинственность, говорил "не могу", но потом выкладывал с такими
потрясающими подробностями, что у него самого бежали по спине мурашки.
Домой Чижик никого не приглашал. Он знал: разведчики в таких домах не
живут. Он был немного сердит на свою неудачливую маму за то, что она не
сумела поселить его где-нибудь в огромном сером доме...
Ребята не знали; что больше всех на свете верит в папу-разведчика
маленький стриженый Чиж.
*
Ребята сказали:
- Когда папа вернется, пускай в школу придет.
Мальчишкам не терпелось увидеть знаменитого разведчика. Но папа все не
ехал. Далеко-далеко затерялись дороги, по которым шагал веселый, сильный,
храбрый, самый большой, самый добрый человек.
На мальчишку свалилось обожание. Никто не смел обидеть его. Никто не
спрашивал: почему не едет папа, все понимали не может он просто вот однажды
взять и на трамвае приехать: "Здравствуйте, я разведчик..." Тайна
государственная.
- Ты нам его по секрету покажи. Мы на него одним глазком посмотрим и
никому-никому не скажем, - просил Гога.
- Ну да, по секрету, - подхватили ребята. - Умрем, не скажем.
И глаза у них были решительные, блестящие, какие бывают у самых
крепких людей.
Чижику ничего не оставалось, как согласиться. Мальчишка сам хотел
увидеть его.
Однажды после уроков неожиданно для себя сказал:
- Приехал...
У ребят побелели уши.
Загадочно поглядывая по сторонам, они сели в трамвай, молча доехали до
центра, вышли на большую площадь и встали за углом высокого здания так,
чтобы можно было видеть огромный подъезд.
Около него замерли два могучих солдата с винтовками в руках.
Из этого подъезда выйдет папа, и Чижик незаметно покажет его
мальчишкам...
Они стояли долго. Люди выходили самые разные. Папы не было.
Вот подошел один высокий, плечистый, мужественный. Мальчишка уже
поднял руку, но высокий громко плюнул в урну. Ребята, конечно, поняли
сразу, не он.
- Папа сегодня будет работать всю ночь, - вздохнул Чижик. - Я знаю.
Так у него получается. Придем завтра.
На уроках сидели кое-как, ждали последнего звонка.
Всю дорогу ехали, разговаривая только так: "да... нет... уу... ээ..."
На площади каменели те же могучие солдаты. Холодом сверкали штыки.
Папа не выходил. Ребята готовы были ждать его несколько дней.
И тут к подъезду подкатил черный автомобиль. Из него легко вышел
высокий человек в мягком широком пальто, в надвинутой лихо шляпе. Человек
посмотрел на ручные часы, покачал головой, свистнул про себя и вдруг
подмигнул ребятам.
- Он! - в один голос догадались мальчишки.
Чижик важно кивнул.
Высокий человек ушел мимо каменных солдат, а ребята, забыв
конспирацию, побежали к машине.
"Вот смотрите, какая красивая машина", - как бы говорил сын
знаменитого папы.
Они обошли вокруг, не замечая водителя, который поворачивал за ними,
как на шарнире, голову, разглядывая мальчишек зоркими глазами.
Домой ребята ехали возбужденные. Чижику прямо хотелось петь от
радости...
Наступили каникулы. Мама сказала:
- Ты поедешь на две недели в Краснодар, к тетке. В Москве голодно.
Поедешь один. Ты у меня большой.
Мама купила билет. Положила в мешочек немного сала и хлеба, печеного
картофеля, конфет. Посадила сына в поезд, погладив стриженую макушку.
Поезд ушел на юг.
В общем вагоне было душно и тесно, казалось, на каждой полке лежат по
два человека.
На другой день объявили, что по техническим причинам поезд пойдет
кружным путем на Сталинград, а потом в Краснодар. Чиж ликовал. Чем длинней
дорога, тем больше городов, деревушек, речек, машин, гусей, столбов, собак,
лесных тропинок, ведущих неизвестно куда, мелькнет в окне вагона...
В ночном вагоне тускло горел синий свет. Поезд бежал на юг, качаясь,
как длинный узкий корабль. Дрожала под койкой палуба от стука машин, и
волны кидали каюту плавно и мягко, таинственно и добро.
Мальчишка не спал. Он думал о том, как в Краснодаре встретит его тот в
мягкой черной шляпе, весело подмигнет ему и всем пассажирам океанского
корабля, посадит мальчишку в черный автомобиль и скажет:
- Мама тебе не говорила, а ведь я на самом деле твой отец...
Как это хорошо! Мягкие, большие, добрые волны...
Скоро Чижик съел мамин хлеб.
И когда поезд где-то на четвертые сутки прибыл в Сталинград, голодный
мальчишка побежал на станционный базар. Он выпросил у какой-то широченной,
румяной тети лепешку в обмен за тридцать рублей. Она, эта лепешка, стоила
дороже, но денег больше не было. И тут прозвучал гудок.
Он побежал к поезду, наступая на шнурки некстати развязавшихся ботинок
и прыгнул в последний, чужой, вагон.
В Краснодаре на вокзале тетки не было. Чижик стоял и ждал...
Распахнулась дверь: Начальник станции, Хозяин погоды, снежные,
мохнатые, гогоча ворвались в мою комнату, радостные, живые, большие, родные
люди. Они затормошили меня, вытянули на воздух. И я с лопатой в руках начал
с наслаждением рубить, колотить снег у соседнего дома, выкапывать наших
товарищей, заваленных метелью.
Здравствуйте, живые люди!
...Меня тянуло к моему экрану.
Когда снег был усмирен, я проверил антенны, передал радистам небольшое
послание Шефу, сварил кофе, черный как уголь и повернул ручку плакатора...
На мальчишку с нескрываемым любопытством смотрел капитан с черной
повязкой на левом глазу.
- Ранение? - с уважением спросил Чижик.
- Нет, ячмень, - ответил капитан смущенно. - Тут вопросы буду задавать
я!...
Чижик со всеми подробностями, чистосердечно рассказал про тетку в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг