белая, черная постоянная ночь.
Но зато, сколько доброго начинаешь видеть в них, в неодинаковых этих
ребятах, сколько доброго ко всему, что осталось, удалилось от нас, пускай
на время, но так далеко, так непостижимо далеко. Все, без чего нам никак
нельзя, ни минуту нельзя.
Передайте, радисты: пускай не пишут нам горьких писем.
*
Он обронил у меня сложенную вчетверо бумагу, исписанную с одной
стороны какими-то суммами: расходами или приходами. Я уж не знаю.
Развернул, посмотрел. Это печатный бланк анкеты отдела печати ЮНЕСКО.
Вопросы такие:
"Не будете ли Вы так любезны ответить:
Позволяет ли Ваше здоровье пользоваться для служебных поездок
самолетами и другими скоростными видами транспорта?..
Не можем ли мы, с Вашего любезного разрешения, запросить, если нам
понадобится, отзыв о Вас в Вашем офисе?"
Место работы, стало быть.
И много таких вопросов. Умеют, ничего не скажешь.
Я увидел город в ту же ночь. Американец ушел спать, а я включил
приборы.
Сначала был океан, летящие на меня корабли, пузатые черные танкеры,
длинные китобои, серые вкрадчивые подводные лодки. Потом стали попадаться
легкомысленные, в белом яхты. Потом луч коснулся побережья.
Вот Америка! Вот она, золотая лента пляжа. Береговые сооружения:
волнорезы, маяки, причалы. Вот он, шумный, как игрушка, нарядный, цветастый
берег.
Я погасил скорость луча, бросил его к земле и услышал английскую речь.
- Ну, давай же! Давай правее, бестолковый! Правей, тебе говорят!
Я засмеялся. Мне и в самом деле надо вправо.
- Есть направо! - сказал я.
Берег побежал на экране, как будто я летел над ним. Гудки теплоходов,
шум прибоя, вскрики мелькающих птиц были звуковым сопровождением картинок.
Я то взлетал высоко-высоко, и звуки гасли, то падал вниз, разглядывая
транспаранты с номерами дорог, с названиями городов и поселков, и тогда
голоса людей, сирены автомобилей звучали громко в моем заваленном снегом
домике. Мир незнакомый жил на экране.
Через несколько минут по карте я угадал реку Тринити, а по ней
добрался до города.
Был он высок и глазаст миллионами окон, шумен и проветрен.
Сначала, казалось, я не заметил жителей города. В нем почти не было
пешеходов. Он весь был населен автомобилями. Они сновали по улицам,
толкались, бегали, уступая дорогу только себе подобным, фыркали,
недовольные тем, что кто-то обузил мостовые ради никчемных тротуаров. Улицы
были красными, желтыми, голубыми, палевыми, шоколадными, белыми от
автомашин. Город почтительно склонялся над ними, стеля перед этим
разноцветным потоком эстакады, набережные, тоннели, мосты.
Я вошел в него, никем не замеченный. Полисмен, рядом с которым я
стоял, стряхнул на меня пылинки с рукава. Три девушки, болтая, прошли на
меня, смеясь мне в лицо.
Я гулял по городу, поднимался вдоль стен к балконам, на плоские крыши.
Я садился в чужие авто и ехал по улицам, глядя на все через ветровое
стекло. Я менял улицы как хотел.
Вот он, город моих загадочных "поисков"! Ну почему на него, на эти
пестрые мостовые, на зеленые парки, на стеклянные дома, на рекламы, на
площади, на широкие набережные падает склонение гидронических волн?
Жаль, я не могу вместе с лучом забросить сюда ловушки. Я вижу тебя,
город-преступник, город-убийца, как там тебя еще зовут. Но я все равно вряд
ли что-нибудь пойму на расстоянии. Вряд ли. Глаза и уши тут не помогут.
Я гулял по нему, никем не замечаем. Кстати, он совсем непохож на
преступника, город нашего Американца.
...Мы опять бросали шары на ветер. Жилкой порезал руку. На морозе она
как стальная.
...Он позвонил и пришел ко мне, как он сказал, на огонек.
Сначала мы с ним играли в шахматы, потом включили кофейник. Американец
был прежним: веселым и выбритым. Он шутил. И курил уже не так запойно, как
в прошлый раз.
- Кажется, я напугал вас тогда?
- Вы были не страшным, а скорее подавленным и растерянным.
- Минутная слабость. Виновата бутылка.
- Но я ничего не мог понять.
- Пустяки, не придавайте значения моим словам.
- Пожалуйста, но больше не рассказывайте, что кто-то не хочет стать
кандидатом в покойники. Я не привык. Надо было видеть, как вы...
- Чисто американская вольность письма. Каждый говорит как ему
вздумается.
- Ну да, свобода слова, - пошутил я.
- Смейтесь на здоровье, но мы к этому привыкли.
- Позвольте, к чему вы привыкли?
- Да возьмите любую нашу газету, вас удивят шапки, напечатанные в ней.
Скажем: "Президент - кандидат на свалку истории". Никого у нас этим не
удивишь.
- А меня?
- Вы из другого теста. У вас это невозможно.
- Я не вижу особой надобности в такой богатой возможности.
- Каждому свое, мистер Магнитолог. Для меня Россия страна слишком
большой организованности. А для вас...
- Ну и ну. Вы недавно ругали нашу безалаберность.
- Я говорю об организованности слов и мыслей, - он постучал себя
согнутым крепким пальцем по темени. - Прилетайте к нам, и вы заметите в
любом городе сборища и демонстрации по самым разным, исключающим друг друга
мотивам. Статьи в газетах, перечеркивающие одна другую. Мы американцы, нам
такое нравится. Только в очень сильном государстве, с очень уверенным в
себе правительством допустимы такие вольности.
- Наша царица Екатерина Вторая называла такие возможности "свободой
шуметь". Она посмеивалась и подобных "вольнодумцев" повелевала не трогать:
пусть их забавляются.
- Вы приятный собеседник. Я люблю такие неожиданные повороты.
- Сначала президент - кандидат на свалку, потом президент - покойник.
- Ну что же делать. Я говорил вам, современный мир сложен и страшен. В
лахомской газете, например, накануне убийства президента был напечатан его
портрет в черной похоронной рамке. Убийцы, как известно, себя не афишируют.
Это могли сделать его политические противники, совсем не помышляя о
злодействе. Случайное совпадение, ничего больше. Вам трудно понять это, как
мне трудно понять сложность России.
- Мистер Американец, я так понимаю, что какие-то американцы не очень
желали понять вас, тоже американца.
- Вы хотите меня уколоть? - спросил он. - Согласен, вам чертовски
надоели мои выпады. Но, честное слово, не принимайте меня за вашего
недруга, мистер Магнитолог. Я не желчен и не язвителен. Я всего-навсего
работаю над новой книгой. Но я могу доказать, что мое отношение к вам
совсем не такое, как вам, я думаю, кажется.
- Надеюсь.
- И не сомневайтесь, пожалуйста. Хотите, я расскажу, как мне,
американцу, пришлось отстаивать алиби вашего коммунистического государства?
- Где? В Лахоме?
- Нет, определенно, у вас отношение к Лахоме выше нормального
любопытства... Не хотите послушать?
- Я заинтригован.
- Вся моя беда, моя вина или мое достижение в том, что несколько
месяцев назад я напечатал другую книгу. Я рассказал в ней мою версию
преступления в Лахоме. Много было разных предположений, много их высказано
в разных книгах. В моей тоже доказывается кое-что наперекор другим.
- Я читал в газетах, но послушать вас, американца, вдвойне любопытно.
- Говорят, убийцей президента был один-единственный человек. Его
поймали практически мгновенно. Это кажется понятным при таком количестве
невольных свидетелей. Президент умер на глазах у тысячи граждан, у сотен
полицейских. Но, скажу я вам, не было никогда более запутанных, более
загадочных преступлений. На мой взгляд, оно до сих пор не раскрыто и вряд
ли будет отгадано в ближайшие тридцать-сорок лет.
- Но в газетах, помню, говорилось: убийцу допрашивали...
- Мистер Магнитолог, Предполагаемый ничего не успел сказать нам,
журналистам. Он говорил что-то полицейским властям, но записи никакой не
сохранилось. А потом в полицейское управление проник субъект, чей портрет
вы, наверное, видели в газетах, и застрелил обвиняемого. Теперь уже на
глазах миллионов людей. Там стояли камеры телевидения, были газетчики,
репортеры вещательных станций.
- Ничего себе, развлекательная передача.
- Согласен, - вздохнул он. - Мороз по коже, до чего мы с вами дошли.
Весь мир становится вдруг свидетелем, участником преступления. Весь мир!
Кто-то в мягкой шляпе, рыхлый, домашний, сует пистолет в живот
арестованному. Кидаются люди, крики, свалка. Падает, стиснув живот,
застреленный. А мы, сидя в креслах, может быть, вздрагиваем левой бровью,
но из рук не летит на пол сигарета, чашка чаю, стакан с виски... Мы
свидетели. Мы видели все, но мы до сих пор ничего не знаем.
- Но главная версия?
- Да, по ней получается как по нотам. Предполагаемый убийца главы
государства убит и не может быть судим. Но вся ответственность за
преступление лежит на нем, на его психическом и нравственном состоянии.
Внутри государства никто не был с ним связан, и поэтому не может быть речи
о шайке, о заговоре американцев против своего президента. Ибо гражданам
Америки незачем убивать президента. Но за пределами государства...
- Какие-нибудь иностранцы?
- Не спешите, мистер Магнитолог, не спешите. Вы не знаете
нравственного облика убийцы. Предполагаемый, заметьте, я говорю,
Предполагаемый, несколько лет жил в России, был женат на русской...
Понимаете обстановочку? Русский агент!
- И вы поверили?
Он протестующе развел руками.
- Я не мог поверить. Очень много было таких неожиданных подробностей,
неясных деталей, несовпадений, что я рискнул провести свое расследование.
Только факты - мой принцип.
- Вы сами хотели что-нибудь проверить?
- Конечно! Главное, в чем я усомнился, мог ли один человек за пять
секунд из окна шестого этажа сделать столько метких выстрелов но машине
президента. Я сам когда-то слыл хорошим стрелком. Но я нанял для моих
опытов отличного снайпера. Выкладки были такие. Мы знаем: три пули настигли
цель. Но самый лучший стрелок не может сделать более двух прицельных в пять
секунд. А Предполагаемый, по свидетельству командира части, в которой он
когда-то служил, стрелял крайне плохо. Все это говорилось в нашей прессе.
Но в моей книге напечатаны все расчеты и схемы... Жаль, я не могу подарить
вам ее на память. Она вызвала большой переполох. Если хотите, я вам ее
пришлю.
- Пожалуйста, буду рад.
Он слегка поклонился.
- Я пришел к доказательству: стреляли по меньшей мере два человека.
Подготовку, обслуживание, своевременное отступление обеспечивали еще
несколько человек, среди которых не могли не быть люди, одетые в
полицейскую форму. Потому что в те минуты через оцепленные кварталы могли
пройти и проехать лишь полицейские. Никто не мог выйти из дома, откуда
прогремели выстрелы, а стрелок вышел, его пропустили.
- Но бывают, - сказал я, - в таких историях всяческие люки, подземные
переходы.
- Бывают. Но здесь по-другому. Никто не знал еще толком, кто стрелял,
а полиция передавала по радио приметы Предполагаемого, рост его до
сантиметра и даже вес до грамма! Кто-то переусердствовал в точности. Такая
скрупулезная точность и скорость информации могла быть лишь в случае, когда
все заранее обусловлено и кому-то заблаговременно была уготована роль козла
отпущения, даже если сей козел был второстепенным участником трагедии. Так
я подумал.
- И что же?
- Предполагаемый совсем не ожидал, какую роль ему отведут в последнем
акте. Он растерялся. Он готов был открыть все карты, но тогда в действие
была пущена запасная пружина. Предполагаемый был убит. Он замолчал, приняв
на себя тем самым тяжкое бремя ответственности.
Американец минуту молча курил, потом сказал:
- Меня поразила такая деталь. Его должны были переводить в другую
тюрьму ровно в десять часов пятнадцать минут утра. Перевод по непонятным
причинам задержали до той минуты, когда в помещение проник его убийца. Туда
не мог пройти ни один посторонний вооруженный человек. Обыскивали всех.
Проник лишь тот, кому это было нужно. И выстрел его прозвучал в прессе так:
смотрите, патриот Америки мстит русскому агенту, убившему президента.
Ой-ля-ля!
- Вам не понравилось?
- Я не мог не заметить липу. Она была чуть ли не в каждом повороте
событий, ну, конечно, тех, которые нам показывали так усердно. Я подумал,
зачем России наш президент? Кому это выгодно - убить президента, веселого,
жизнерадостного, богатого американского парня?
Да, он был очень богат, но, пожалуй, за последние годы не было у нас
президента более выгодного России, чем этот умница, талантливый политик,
образованный человек и гуманист.
Он видел, куда может свергнуться мир, если дать волю темным силам. Он
тушил как мог страсти, он искал пути ко всем разумным соглашениям. Он умел
быть своим среди негров и белых, среди богатых и бедных, среди ученых и
промышленников, среди солдат и художников...
Американец курил. Синий воздух нашей комнаты был жарок и неподвижен. Я
включил вентилятор.
- Вот видите, как сложно, - сказал Американец. - Я никогда не был
среди коммунистов, а меня уже называли красным, потому что я не поверил и
не даю другим поверить в красного болванчика. Это унизит нас... Мне
угрожали. Но в нашей трагедии виноваты мы сами. Красные тут ни при чем.
Последнее надо будет еще доказывать.
- А разве то, что вы говорили мне, разве не доказательство?
- Мистер Магнитолог, - ответил он, - вы замечали, как убедительно
звучат слова, сказанные последними. Вы слушаете речь, она кажется вам
неоспоримой, потом начинает говорить новый оратор, он сомневается в
справедливости сказанного раньше, и вы поддаетесь, начинаете верить ему...
Есть книги, статьи, репортажи, в которых доказывается противоположное моим
выкладкам. Уж очень вызывающе вел себя Предполагаемый, непонятно почему. Он
жил в России. Многие американцы были в России. Но этот молодой человек
трубил о своих политических симпатиях, бравировал своей, думаю, липовой
принадлежностью к вам, коммунистам. Попробуй докажи - фанатизм это или
ширма. Кое-кто раздувает веру в слова, и ничем, как прямыми уликами, их не
собьешь. Нужны очевидцы, неоспоримые свидетели.
- Так позовите их.
- Вы нечаянно задели самое непонятное в преступлении, самое страшное.
Гибнут свидетели. Таинственная группа удаляет их. Перед моим отъездом число
погибших достигло девяти. Недавно к ним прибавилось еще двое. При
загадочных обстоятельствах умер человек, заметивший выстрелы с другой
стороны, совсем не там, где нам говорят, а с насыпи железной дороги. В
преступлении века последнее слово еще не сказано, мистер Магнитолог...
Он ушел от меня в два часа ночи по нормальному времени, "ушел" через
люк в потолке тамбура, потому что наша дверь была уже привалена снаружи
сугробной кладкой.
Я вылез на воздух проводить его и подышать.
Снеговая равнина была живой, переменчивой, она шевелилась, дышала,
перекатывалась, и небо над ней также было живым и переменчивым от разлива
полярных сияний. Казалось, ветер и там шевелит и колеблет фантастически
освещенное великое снежное поле.
Самое время включать аппараты.
...Не знаю, что будет. Но возможно...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг