возникало некое гипнотическое поле. Поскольку пуджики жили стадом, поле
оказалось настолько мощным, что подчинило наших ни о чем не подозревающих
десантников, превратило их в покорных слуг, находящих удовольствие в
служении. Я понимал, что все не так примитивно. Но мне на том этапе было
важно выделить главное, пусть в самом первом приближении. Ведь только я один
оказался неподвластен гипнозу, и потому только я мог спасти экипаж. Если это
еще возможно. Но, действительно, настолько ли я устойчив? А внезапное
слюнтяйство возле сарая? Ой, нет, видимо, и мне надо будет беречься...
Значит, лежи себе на пуху, другими добытом, мухи тебя не кусают, ибо их
отгоняют заботливые добровольцы, сена тебе киберы накосят, а веточный корм
планетолог обеспечит. Биолог пупок твой почешет, Лев слух пением усладит, а
капитан - сам капитан! - для забавы твоей спляшет. Славненько! Дождик
пойдет, можно во дворце спрятаться. Интересно, сами они до сарая доплетутся
или их Лев на руках отнесет...
Уяснив ситуацию, полез я в кладовку, где наряду с прочим ненужным
барахлом висели на стенке разные излучатели, бластеры и деструкторы,
которыми мы до этого никогда не пользовались. Отыскал некую помесь мегафона
с пистолетом, взялся за рукоять, она как тут и была, сама в ладонь легла.
Надел на лоб очки ночного видения, комбинезон натянул блестящий - защита от
колючек, - глянул на себя в зеркало. Ну, супермен! И даже мужественные
желваки на морде так и ходят! Явись я в таком виде на тридевять предыдущих
планет, ни о каком контакте и речи бы не было: дрожите, люди и звери, я иду!
Противно, конечно, однако терплю. Сижу, карту изучаю, ночи жду и огоньки
разглядываю, мерцающие в такт дыхания моих товарищей.
Дождался, вышел. Восемь лун разных размеров в беспорядке по небосводу
ходят, ночь темно-голубая с серебром, тени окрест шевелятся, птаха скворчит
в перелеске, словно спросонья. В такую ночь хорошо с друзьями у костра
сидеть... Вообще, славная планета, вполне для людей пригодная. Думаю я так,
а сам через кусты по прямой туда, к пуджикам. Очки на глаза и вижу: лежат
носатики рядком, штук десять. Длинным пушистым одеялом, с боков подоткнутым,
укрыты. Хоботки поверх одеяла, и верхние лапы тоже. А с четырех сторон
киберы с косами недреманно в темноту таращатся, бдят. Ну, эти мне не
страшны, ибо не интересуют меня носатики. Где, думаю, наши? Капитан, думаю,
где?
Поднял я свое оружие, направил раструб на сарай и нажал на спусковой
крючок. Рисковал, поскольку параметры гипноизлучения пуджиков мне известны
не были. Я мог войти в противофазу и погасить гипнополе этих хоботоносцев,
но мог и усилить это поле. В первом случае мы бы посмеялись над
происшествием и всей гурьбой пошли на катер. Что будет во втором случае, я
не знал.
Сначала я услышал, как кто-то в сарае загремел опрокинутым ведром, а
потом Лев заорал в ночи "Ой да ты не стой, не стой!", и послышался голос
капитана:
- Возьми гитару!
Лев выбежал еще в плавках, но уже с гитарой. Рядом в медленном танго
двигался капитан. Мимо них с ведром в руке и босиком побежал к ручью
космофизик. Когда с тесаком в руке появился планетолог и, неловкий
спросонья, сделал попытку залезть на дерево, мне стало тяжело глядеть на все
это и я выключил излучатель.
Капитан остановился и говорит Льву:
- Не одобряю я вашей привычки петь среди ночи. Конечно, каждый вправе в
свободное время вести себя как найдет нужным. Но ведь вы разбудили
повелителей! А это нехорошо.
Лев оглядел себя, вроде как смутился и молча удалился в сарай, наверное,
досыпать. Биолог укрывал пуджиков и что-то шептал успокаивающее. С ведром,
полным песка, вернулся космофизик, потом туда же в сарай ушел капитан, и
вскоре все затихло. А я сел на пенек и снова стал думать.
Без анализатора излучений здесь не обойтись, поскольку угадать частоту
гипнополя мне, видимо, не удастся. Анализатор, если он у нас вообще есть,
валяется где-нибудь, пойди найди, когда не знаешь даже, каков он с виду.
Перебить носатых? Но как я потом перед самим собой оправдаюсь? Виноват ли
зверь, если он иным способом, кроме как паразитируя, пропитание себе добыть
не в состоянии? Да и не кровь пуджик пьет. Так, мелкие услуги, кто пушинку
на матрац, кто сенца клок, да и пупок почесать невелик труд... Тут заметил
я, что не столь ищу выход, сколь задаю риторические вопросы и даже вроде как
оправдываю паразитов. Испугался я, поняв, что и сам слегка подвержен,
ретировался в сторонку и сразу рассуждать стал по-иному, бескомпромиссно.
Ладно, думаю, гипноизлучатель непригоден, и черт с ним. Но сам-то я еще
на что-то годен или нет? Или воля моя иссякла, или подмок этот, как его,
порох в этих, как их, пороховницах? Я почувствовал, что порох сух, что я еще
способен мобилизовать свои внутренние резервы.
Первым решил вызволить капитана. Соображаю:
если его смогу, то остальных и подавно. Ибо капитан в команде имел самую
сильную волю. После меня, естественно. Стал я так и этак прикидывать, на чем
капитана взять можно, чтобы вышел он из сарая, чтобы на катер вернулся.
Долго думал и уж под утро понял: а на чем угодно, на любой заботе. На то он
и капитан, чтобы за все душой болеть.
Подошел я к сараю поближе, сосредоточился и послал гипнограмму:
"Ремонтник Рамодин болен, ему в кладовой бластер с гвоздя на затылок
свалился. Дулом вниз".
Никакого результата, только кто-то захрапел с посвистом. Поднатужился я,
дальше картину мысленно рисую: "Упал Вася, в глазах темно, и сосуд с жидким
азотом опрокинул. В кладовке иней выпал, а Вася лежит в луже азота и уже
дрожать перестал, поскольку спиной к полу примерз".
Если кто думает, что гипнотизеру эти сеансы ничего не стоят, пусть сам
попробует. Мне и взаправду холодно стало, а в сарае настороженная тишина,
вроде прислушиваются.
Совсем напружинился я, представив себя с проломленной головой на морозном
полу распростертого. И стал я как из-за угла мешком пришибленный, все
безразлично, только лечь побыстрее хочется, и голова трещит. Повернулся и
пошел. Не помню, как до катера добрался. Очнулся в лазарете, лежу на боку,
голова перевязана, спина болит, а рядом капитан с выражением заботы на лице.
- Ага, - говорит. - Очухался. Это хорошо. Ну, бластер ты еще мог на место
сгоряча повесить, не знаю, чего тебе в кладовке понадобилось. А с азотом
ничего понять не могу, сосуд-то полон, не мог же ты разлитый с пола
собрать... Я нашел тебя на трапе, на голове шишка с кулак, комбинезон сзади
порван, спина белая...
- Все в порядке, капитан, - говорю я. А сам тоже не все понимаю. Гематома
на голове, обморожение - это я мог силой воли над собой учинить. Но
комбинезон порвать, не желая того... И поныне это для меня загадка.
- Давно я так?
- Да уж час, не меньше, - отвечает капитан, сооружая мне оздоровительный
коктейль, гоголем-моголем именуемый.
Лежу я, мобилизовался на выздоровление. Понимаю, что пострадал за други
своя, и возгордился в сердце своем. И правильно сделал, что возгордился,
капитан-то мне недешево достался. Далее рассуждаю, что капитан может выйти
из катера и снова попасть под гипноизлучение, и потому надо его запереть,
пока я остальных вызволять буду. Шевельнулся я, пока капитан с миксером
возился, чувствую, спина болит, но терпимо, И встать, чувствую, могу. Выпил
коктейль, таблетку проглотил и говорю:
- Капитан, я там притащил в виварий какого-то зверя пушистого и с
хоботом. Правда, хобот так себе, если в два кулака впритык взять...
Последние слова я говорил зря, так как капитана в лазарете уже не было,
он бегом бежал в виварий, чтобы пуджика обслужить. Это мне не понравилось:
значит, наличествуют остаточные явления гипноза. Это потребует от меня
принятия экстравагантых и нежелательных мер... Я услышал, как капитан
хлопнул дверью вивария. И я защелкнул снаружи задвижку. Для этого мне даже
вставать не пришлось: зная конструкцию, телекинетически управиться с замком
- пара пустяков. Естественно, в виварии никого не было, но там была вода и
еда...
В галактике каждому известно, что ничто так не было развито в нашем
экипаже, как чувство товарищества, и, исходя из этого, я решил использовать
шишку на голове, чтобы заманить на катер и биолога. Он был у нас вместо
корабельного врача. Это раз. И у него хобби - нейрохирургия. Это два. Шишка,
хоть и не более чем плод моего воображения (а укажите мне болезнь, в которой
воображение не играет роли), выглядела убедительно, и биолог не мог не
заняться ею. В крайнем случае, думаю, дам согласие на трепанацию черепа,
якобы для устранения последствий сотрясения мозгов. А какой любитель устоит
перед такой возможностью?
...Биолог долго рассматривал устрашающую чалму из бинтов, которую я
сварганил у себя на голове. К тому же я был бледен от боли в спине (уж лучше
бы я вызвал ожог, как-то привычнее). Он даже перестал почесывать шею возле
нижней губы своего пуджика. Очень мне захотелось дать тому по хоботу, но я
понимал, что пока еще не время.
- Бластер на затылок упал, - скривился я. - Дулом вниз. И перевязать
некому.
- Дай посмотреть, - страстно выдохнул биолог.
- На, гляди! - я сел, сдернул с головы чалму и застонал. Биолог
почтительно уставился на мою гулю. - Рвота была. И сейчас голова болит. И
озноб...
- Сотрясение. Точно тебе говорю - сотрясение. Но куда же ты? Тебе покой
нужен.
- На катер. Ты чеши, не отвлекайся. А я пойду, лед на голову положу,
может, поможет.
- Лед - это в самый раз...
Биолог догнал меня, когда я поднимался на катер. Он взял меня под руку и
повел в лазарет, но не довел. Я буквально вдавил его в дверь вивария и
закрыл створку, не слушая громких высказываний капитана.
Все! На сегодня с меня хватит. Памятуя, что сон - лучшее лекарство, я
завалился у себя в каюте и проспал весь день и всю ночь. Зато встал
здоровее, чем был. Брился на ощупь, чтобы лишний раз не глядеть на себя в
зеркало: берег хорошее настроение.
Пошел к лагерю, или колонии, не знаю, как назвать. А может, правильнее -
к лежбищу пуджиков. Спина почти не болела, шишка помягчела и спала, что
сильно утешило меня. К поясу у меня был привязан видикортиновый линь,
который ни перерезать, ни даже перегрызть нельзя. Я занял позицию возле
ручья и ждал недолго. Космофизик закончил отделку сарая и, сидя на днище
опрокинутого ведра, любовался содеянным. Надпись о том, что здесь был я, он
замазал, и это почему-то показалось мне обидным. Я сосредоточил взгляд и
легко отвалил от стенки большой кусок штукатурки. Песок с глиной - с этим и
ребенок справится.
Космофизик заволновался, собрал в кучу штукатурку, схватил ведро и
побежал к ручью. Этого мне и надо было. Я дал ему набрать воды и, когда он
разогнулся, обездвижил его. Космофизик стоял как памятник самому себе, пока
я опутывал его линем. Потом я передохнул немного, перекинул его через плечо
и отнес на катер. Всю дорогу ведро с водой, зажатое в его руке, болталось и
било меня по бедру. Я уложил космофизика на стол в лазарете, убедился, что
линь не мешает кровообращению, и вернул ему подвижность. Вернулась и
способность скрежетать зубами:
- Ну, Вася!
- Лежи, - говорю я. - Развяжу потом, а сейчас у меня планетолог на
очереди.
- Чего я тебе сделал, а?
- Мне ничего. Но ты пошел против естественного стремления всего живого к
красоте. Ты на планете сарай построил.
- Дворец! - закричал космофизик.
- Сарай! - говорю я, а сам в эпидиаскоп голографическую пленку вкладываю.
Включил аппарат, и во всю стену возник оскорбляющий взоры сарай, снятый мною
в разных ракурсах.
Увидел это мой космофизик и сник, даже барахтаться перестал, только
зашептал что-то детское и трогательное.
...Я долго не знал, как подступиться к планетологу. Он с утра сидел на
дереве и срубал ветки, которые собирали в кучу киберы. Выключить киберов я
не решался, так как это могло насторожить и планетолога, и Льва Матюшина, и
без того, наверное, обеспокоенных долгим отсутствием капитана и двух
десантников. А не выключенные киберы - как там у них программа перестроена,
не знаю - могли, чего доброго, помешать мне скрутить здорового планетолога.
Здорового? Ну а если больного? Если я понесу на катер больного планетолога,
то ни киберы, ни Лев вмешиваться не станут. Значит, и надо нести больного.
...Это было божественное зрелище, когда планетолог принялся за сук, на
котором сидел. Сук у ствола был толст, но он старался, и только щепки
летели. При этом планетолог затравленно озирался, видимо, чувствуя, что
делает что-то не то. Я дождался, пока он тюкнулся копчиком о планету, и
принял его в свои объятия. Когда я нес его напрямик через лагерь, Лев
перестал терзать гитару и, покачивая плечами, двинулся на меня.
- Он у вас больной, - объясняю. - С дерева свалился и ни на что больше не
годен. А я его выхожу, и он снова сможет веточный корм заготавливать.
Понятно?
- А капитан что? Тоже болен? - Лев облизал губы. Голос его был хрипл. -
Это все твои штучки, Василий. Но со мной у тебя ничего не выйдет. Я буду
петь, пока могу.
- Левушка, - взмолился я. - Пойдем домой, а? Умоешься, покушаешь, спать
ляжешь в нормальных условиях. А завтра споешь всем нам, а мы тебе
аплодировать станем. Ну что тебе здесь?
Лев топтался передо мной, тоска застыла в его карих очах. Конечно, ему
очень хотелось домой, на катер.
- Каждому свое, - вздохнул Лев. - Видно, судьба у меня такая. Буду петь...
- Ну, если судьба, тогда конечно.
- Еда кончилась. Ты б принес чего-нибудь поесть, а?
Естественно, на голодный желудок не поется, думал я, растирая в лазарете
заживляющей мазью спину планетологу. Само собой, я отнесу тебе чего-нибудь
поесть, вот только в аптеке малость покопаюсь... Под эти мысли уложил я
болезного на носилках-тележке, рядом разместил космофизика, который лежал
покорно, закрыв глаза, и только бормотал:
- Ты выброси пленку, Вася. Прошу тебя.
- Считай, ее уже нет, - ответил я, вкатывая носилки в виварий с черного
хода, через переходной бокс. И зря капитан с биологом поджидали меня у
главного входа, ничего у них не вышло. Да и не могло выйти - пощупайте
бицепс, - с двоими-то я запросто справлюсь, не прибегая к волевым приемам.
Из холодильника достал я тубу с земляничным муссом - любимая еда Льва
Матюшина - и углубился в изучение справочника по лекарственным средствам.
Потом нашел подходящее снотворное в аптеке, набрал из ампулы в шприц и
вколол в тубу с задней стороны. Капелька мусса вышла через дырочку, но я не
стал ее стирать, пусть подсохнет. Не будет же голодный Лев проверять
целостность тубы.
Лев, весь в грустях, сидел на пенечке. Петь он уже не мог, он еще пытался
что-то набренчать на гитаре. Пуджики сидели кружком неподалеку и хрустели
корнеплодами, доставая их из ведра. Похоже, лафа для них кончилась. Я так
понял, что Лев с самого начала был вроде как запрограммирован на пение и
добытчик из него не получился. Киберы наши бездельничали, и вообще не было
прежней целенаправленности во всей картине стойбища. Только ткачики
старались над ковриками, самозабвенно подправляя пушинки и перышки.
Птички, что с них возьмешь.
Лев выхватил у меня тубу, откусил кончик. Я глядел, как он глотал
содержимое, и жалел его, беднягу.
- Я за тобой пришел.
Пуджики перестали чавкать, раздался гнусавый переписк- перехрюкивание.
Примерно такие звуки мог издавать поросенок, имей он полипы в носу.
Лев сполз с пенька. Я поднял гитару и кликнул киберов. Повинуясь команде,
они подобрали спящего Льва. Один спереди нес его за ноги, двое держали Льва
за плечи, а последний поддерживал голову. Я замыкал шествие, снимая на
пленку все подряд и крупным планом пуджика, пытавшегося выдавить из тубы
остатки мусса. Они полукругом шли следом за мной, вытягивая лапы с
растопыренными пальцами. Такие милые, подумалось мне, беззащитные пуджики.
Их бы покормить, погладить, им бы спеть, сплясать бы для них! Вертятся эти
мысли у меня в сознании, а подсознание мое человеческое борется, и понимаю
я, что идет на меня массированная гипнотическая атака, а ничего поделать не
могу. Так и тянет меня все бросить и пойти в услужение к пуджикам, и начинаю
я в этом видеть высший долг свой, и начинаю понимать всю муку десантников,
которых лишил я возможности служения пуджикам. Хрюканье их музыкой мне
кажется, а морды хоботастые благородные очертания приобретают. Согрелось
сердце мое в этакой нерассуждающей доброте, и только на донышке сознания
лежит нерастаявшая льдинка сомнения: а что, разве доброта волю и ум
парализует? Она их усиливать должна, доброта безадресной быть не может.
Видите, я и сейчас свои мысли не очень четко излагаю, а тогда вообще был
сумбур в голове. И все время я видел себя словно со стороны: киберы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг