человеческие качества, ибо способность к самоанализу присуща только
человеку. Даже Родион, мой доверчивый, эмоциональный и весьма
интеллигентный пес не знает сомнений, счастливец! Цельный, прямой! Его
всегда приятно чувствовать, особенно когда он рядом. Собака, та должна
быть лишена сомнений, иначе черт-те что она о нас, людях, может подумать.
Если же Родион вдали, в другом, скажем, отсеке в гостях у Кеменя, то
ощущается собачье беспокойство, которое можно обозначить словами: как там
Антон без меня, не случилось чего? Металлические переборки, вообще говоря,
экранируют ментополе, и для передачи и восприятия приходится делать
усилие...
Днями Боб был занят своими штурманскими делами и справлялся с ними
неплохо. А вечером готовил нам ужин, накрывал на стол и вообще обслуживал
нас. Не по своей инициативе, по просьбе Кеменя. Но обслуживал
квалифицированно, даже тарелки подогревал, даже в бокалы с соком лед не
забывал положить. Вид он при этом имел озабоченный и молчал. Только раз,
услышав в углу хруст говяжьего мосла, сказал:
- Я бы ему палец в зубы не положил.
Собственно, Родион на это и не набивался.
Прошел месяц. Как-то, когда Боб, убрав со стола, ушел в рубку, я
спросил, что будет дальше. Я сказал, что все время внутренне обостряюсь,
прислушиваюсь к своим эмоциям и ничего особенного не слышу. Родион, тот,
похоже, что-то улавливает, но у него и восприятие существенно тоньше...
Кемень позвенел ледышкой в бокале и сказал, что займется Бобом, что
скоро Боба я не узнаю.
И действительно... нам уже недолго оставалось до цели, когда поведение
Боба разительно изменилось. Я это почувствовал сразу: утром он вошел в
рубку, и я воспринял насыщенное поле обожания. Я работал, а он стоял рядом
и, похоже, любовался мной. Чем-то это напомнило мне привычный настрой
Родиона на меня. Только Родион относился ко мне как-то поспокойней, скажем
так, более привычно. Обожал Боб и Родиона, и Гришу Кеменя, когда они
попадали в поле его зрения... Странно это было... да.
Странно было и поведение Родиона. Я видел, как он было кинулся к Бобу и
растерянно шарахнулся в сторону и заскулил непонятно. И эта тревога моего
пса и мое новое восприятие робота, в котором я не мог разобраться, - все
это как-то смутило меня. И мне неприятно было слышать, как удовлетворенно
мурлыкал что-то Кемень у своих приборов.
Ночью - мы всегда живем по земному времени, - так вот, ночью Родион не
спал. Он то бродил по каюте, стуча когтями, то ворочался на своей
подстилке и временами тихонько поскуливал. У меня было неспокойно на
сердце, знаете, вроде бы томило предчувствие будущих неприятностей, что
ли. Это я пытаюсь передать словами эмоциональное состояние, понимая, что
попытка так же несостоятельна, как попытка рассказать о музыке. Да и как
говорить о собственных чувствах? О чужих, полагаю, проще, не связывает
сдержанность, присущая нормальному человеку, когда он говорит о себе...
Меркурий, ближайшая к Солнцу планета, для человечества интересен разве
только как база размещения станции службы Солнца. Станция работает в
режиме накопления, поскольку дальняя радиосвязь исключается из-за близости
к Солнцу и обусловленных этим помех. Раз в год с нее забирают магнитные
накопители, производят текущий ремонт и заправляют информационные блоки.
Эту тривиальную работу и предстояло выполнить нам с Бобом. А до этого я
вывел корабль на почти стационарную орбиту над ночной стороной Меркурия,
спрятал его в тень планеты.
Скафандр повышенной тепловой защиты громоздок и неудобен, поскольку в
него встроен бак с жидкостью, за счет испарения которой обеспечивается
понижение температуры первого слоя защиты. Этот бак хотя и облегает спину,
но топорщится горбом и сковывает движения. Гриша помог мне надеть скафандр
и потом впустил Боба. Боб тоже был в скафандре... в Гришином. На мой
недоумевающий взгляд Гриша улыбнулся: все в порядке, так надо. Ладно,
пусть, может, это тоже входит в программу эксперимента, мое незнание
причин, по которым железный робот стал нуждаться в температурной защите.
Боб уселся по правую руку от меня, я дождался ухода Гриши из отсека и
вывел катер в пространство. Отсюда, с высоты тысячи километров Меркурий
заслонял Солнце, погружаясь в ослепительное белое сияние. Диск планеты не
имел четких границ, и края его казались размытыми. В наушниках шлемофона
слышалось дыхание Гриши, он был постоянно на связи: наши рации работали в
режиме "эхо" - только корабельные мощности были в состоянии преодолеть
помехи. Гриша молчал, и мне тоже было не до разговоров. Катер надо было
посадить как можно ближе к станции на солнечной стороне планеты, а до
этого необходимо было выбросить ретранслятор, так как мы выходили из зоны
прямой радиовидимости. Ретранслятор я подвесил и катер посадил почти у
кромки зеркального купола станции, местами изъеденного солнечным ветром до
самого каркаса.
Боб, не теряя времени, вытащил из катера рулон термостойкой зеркальной
пленки и занялся ремонтом купола. У него это ловко получалось. Я проверил
состояние наружных датчиков станции и заменил неисправные. Потом забрал на
катере ящик с магнитными дисками и повесил себе на плечо. Сам диск
практически невесом, а в ящике было не менее пятидесяти килограммов,
месячный запас. Мне предстояло заправить дисками кассеты и зарядить ими
станцию. Купол не был герметичным, но под ним можно было уменьшить
мощность светофильтра, и стало видно, как парит система охлаждения
скафандра Боба, когда он явился помогать мне. Это было трогательно, но он
больше мешал, чем помогал. Впрочем, его назойливость не была мне
неприятна, и я промолчал.
Внизу, в небрежно образованной пещере, у которой только пол был
сравнительно ровным, располагались шкафы регистрирующей аппаратуры и
стеллажи с запасными частями. Температура здесь держалась на уровне 360 по
Кельвину, и кипение охладителя во внешнем контуре скафандра прекратилось.
Я осмотрел станцию, убедился, что кассеты почти пусты и только тонкие
стопочки дисков, на неделю работы, оставались в них. Контейнеры с
отработанными дисками - забота автоматов - заполняли стеллажи, их надо
было перенести на катер. Мы с Бобом не сговаривались, просто я сразу начал
заправку порожних кассет, а Боб, оставив ящик, навесил на себя контейнер с
отработанными дисками и пошел к шахте. Он мог бы унести и четыре таких
контейнера, грузоподъемность его в два раза превышала собственный вес, но
надо было иметь свободными конечности, чтобы цепляться за скобы. Обратным
рейсом он принес с катера третий ящик и, прежде чем забрать очередной
контейнер, предупредительно открыл его для меня.
- Неплохо, Боб, совсем неплохо, - машинально сказал я, не прекращая
возни с кассетами. Я не ждал ответа, только уловил всплеск эмоций как
реакцию робота на мои слова. Странных, как я теперь понимаю, эмоций,
неадекватных обстановке. Мы с Бобом работали на равных, и эта моя похвала
между делом не должна была бы так остро воспринята. Но это я сейчас
понимаю, а тогда, работая, я не обращал на робота особого внимания, только
как-то отстраненно отметил про себя, что ему совершенно не пришлось
приспосабливаться, привыкать к новой обстановке - перегрузкам и тесноте
катера, мертвой желтизне обесцвеченной излучением поверхности планеты с
непрозрачными тенями кратеров, к игольчатой игре кристаллов кварца на
стенах пещеры, к бремени защитного скафандра, к которому я, например, и за
сто лет не привыкну. Боб включился в работу сам, сразу и без переходов.
Такой уровень адаптации присущ только человеку и свидетельствовал о
высоких профессиональных качествах разработчиков удивительного андроида.
Не знаю, как другие, а я человека хорошо работающего воспринимаю как
хорошего человека. Это я к тому, что если на корабле мое отношение к Бобу
можно было определить словами "любопытство" и "ирония", то здесь я об этом
просто не думал, ведь Боб работал как человек... На мой взгляд - это
высшая похвала... Чудо-машина. Мне так жалко, что пришлось его там
оставить. Но сто пятьдесят килограммов металла... и нечего было пытаться
вытащить его наружу.
Ну да, я снимал контейнер с верхней полки стеллажа, я устал уже, я
тянул этот чертов ящик за ручку и не мог вытянуть из гнезда. Я позвал
Боба, он сменил меня на стремянке и могучим рывком выдернул контейнер. Я
смотрел снизу, сказал: "Молодец, малыш!" Я так сказал потому, что в Бобе
росту всего полтора метра, а такой сильный...
Я сказал: "Молодец, малыш!", и Боб странно взвизгнул и рухнул вниз и в
падении еще тянул ящик на себя, чтобы не задеть меня...
Я не знаю, что в нем было повреждено, а только встать он не мог. И
невозможное, неслыханное менто парализовало меня. Какая-то смесь отчаяния,
детской любви и страха. Я закричал, я спрашивал, что с ним, я старался
поднять его. Я как-то забыл, что это всего лишь машина, всего лишь
машина... Боб молчал. И Кемень, робототехник, молчал, и я даже не подумал,
что металлопластовый купол над шахтой отражает радиоволны. И я ушел,
взвалив на плечо ящик с кассетами, и казалось, за спиною слышал голос:
- Убей меня, хозяин!
ГРИГОРИЙ КЕМЕНЬ
Я мог бы наговорить все нижеследующее - звукозаписывающая аппаратура
была включена, - но методика эксперимента мне это запрещает. В методике
сказано: события должны быть записаны от руки и в возможно короткий срок,
пока свежи первые впечатления и первые ассоциации и соображения.
Редактировать записи запрещается, анализ - дело специалистов. Отсюда и тот
неизбежный сумбур в изложении, который, конечно, будет бросаться в глаза.
Антон же, напротив, обязан говорить и только говорить. Причем сразу, по
ходу дела. Его словесные комментарии будут потом синхронно наложены на
показания приборов, и это должно увеличить достоверность результатов
эксперимента...
Антон еще не вернулся, когда пес завыл жутким среди железного порядка
корабля воем.
- Я не мог его вытащить, Родион! - отозвался Антон, он на катере
услышал голос собаки. - Как это все понять, Кемень? Вы ручались за
работоспособность андроида, а он не удержал ящик, который мне под силу.
Что я мог ответить? Я не знал, что случилось там, в нижнем помещении
станции. Сейчас, когда катер уже вышел на прямую связь, я только видел на
экранах приборов, контролирующих состояние Антона, небывалый хаос кривых.
И мне подумалось, что психологи будут довольны, материал богатый.
Подумалось на секунду и не к чести моей. А Антон повторил вопрос, и словно
хором сработали все включенные динамики корабля: "Как это понять?"
Я смотрел, как среди стекла, металла и пластика моей корабельной
лаборатории, пригнув обклеенную разноцветными датчиками нелепую голову,
корчится и вздрагивает Родион, исходя горестным криком. Пес чуял беду, и я
как-то впервые ощутил свою неполноценность: Антон и собака чувствовали то,
что недоступно мне, обычному во всех отношениях человеку. И вся наша
затея, вся громадная работа, которой мы так гордились, показалась мне
ненужной. Ведь экипажи для дальних полетов всегда будут формироваться из
таких, как Лосев, - это очевидно, Ландерсов туда не пустят. Ну а для
Лосевых, мне это стало ясно еще до рейса катера на Меркурий, неприемлема
сама мысль - сложить воедино живое и мертвое. Мне и сейчас непонятно,
почему сочли необходимым скрыть от Лосева самое главное: Антон не знал,
что Боб не робот. Боб - киборг...
Родион был неспокоен с самого начала полета - это было видно из
сравнения энцефалограмм, записанных до и после начала эксперимента. Не
думаю, что спящий мозг щенка излучал что-либо сверхординарное, но пес
словно бы чуял что-то, недоступное пока даже Антону. А когда я разбудил
мозг и, - скажем так, произвел его под садку, - и утром Боб вошел в рубку
в новом своем качестве, щенячье менто сразу уловил Антон, а на Родиона оно
вообще подействовало ошеломляюще. Знакомое в основных своих проявлениях и
даже привычное, оно сейчас продуцировалось автоматом, попросту машиной, и
это опрокидывало все представления, весь жизненный опыт пса.
Антон подавил свое смятение, овладел собой, и эмоции его, судя по
предварительным и поверхностным обработкам, почти вошли в норму. Хотя
настороженное отношение к андроиду осталось. В первом приближении я
определил бы это как ожидание сюрприза, что ли. У собаки понятие воли
отсутствует, она, так сказать, не может "взять себя в руки", она всегда
естественна. Родион подчинился бы команде, Антон мог бы "замкнуть" его на
себя, снять собачье напряжение, но Антон молчал, хотя все время видел, что
Родион неспокоен, что движения его суетливы и в присутствии Боба пес порой
непроизвольно взлаивает. Антон молчал все эти дни и словно бы
прислушивался к себе. Я не психолог, мое дело - приборы, инструментальное
обеспечение эксперимента, поэтому, моя оценка происходящего на корабле за
время полета субъективна и поверхностна. Внешне все шло нормально, то есть
так, как сложилось с самого начала. Антон добросовестно обеспечивал
эксперимент и как его объект и как участник, но если меня спросят, отвечу,
что чистота эксперимента у меня вызывает сомнение. На мой взгляд, она была
нарушена хотя бы тем, что Антон знал цель работы и суть ее, не зная
главного. В этом смысле таить от него двойственность андроида означало
обречь дело на провал. Но для меня также очевидно, что Антон ни при каких
условиях не стал бы участвовать в эксперименте, если бы знал, что Боб
киборг. Тупик, теперь я это понял, тупик, из которого нет выхода.
Я участвовал в работах по созданию андроида с самого начала, и может
быть, поэтому моя кандидатура в качестве третьего члена экипажа и
представителя ИКИ, собственно, и не обсуждалась. Технические требования к
роботу были сформулированы весьма подробно и, помню, у нас, специалистов,
особых эмоций не вызывали. Машину - а робот всегда машина, независимо от
того, к какому классу он относится, - с требуемыми качествами мы могли
сделать. Но один пункт вызывал у нас недоумение - этот андроид должен был
любить хозяина. Так и было записано: "любить хозяина". Представитель
заказчика в ответ на наши вопросы пожал плечами: любить - значит любить,
определение четкое. На наши высказывания, что это вообще не определение и
о четкости говорить не приходится, что любовь пребывает в сфере высоких
эмоций, а скорее, в области подсознания, малоизученной и смутной, и уж во
всяком случае лежит вне логики и потому в принципе не поддается
формализации, представитель, помню, сделал большие глаза:
- Так что, по-вашему, любви нет?
Все мы были старше двадцати и моложе девяноста. Находясь в этом
возрастном промежутке, отрицать любовь кто решится? Мы промолчали и шутки
не приняли, подавленные грандиозностью задачи. Мы понимали - это робот для
космоса, ибо не было на Земле случая, чтобы робот с такими свойствами
обслуживал одного человека, да и вообще подобных универсальных
роботов-андроидов еще не было, нам предстояло создать прототип. Отсюда
нетрудно было сделать долгожданный, но и ошеломляющий вывод: робот
предназначен для Первой звездной. Официально не было объявлено, но уже
давно ходили слухи, что проект первой звездной экспедиции уже
предварительно прорабатывается где-то в недрах ИКИ. Видимо, до вынесения
вопроса на всеобщее обсуждение - а звездная потребует объединения усилий
человечества и, кто знает, каких жертв, - Совет ИКИ счел нужным прощупать
исподволь пути решения некоторых технических проблем. К ним, несомненно,
относится создание звездного робота, каковая работа и была поручена нашему
кусту лабораторий.
Мы снова и снова возвращались к техническому заданию, ибо нас смущал
пункт о любви. Ведь до сих пор азимовские законы роботехники полностью
исчерпывали нравственную сторону проблемы взаимодействия человека и
робота, подразумевались как обязательные и даже не вписывались в качестве
специальных требований в тексты технических заданий. В данном же случае
они были перечислены полностью, а запись о любви казалась излишней,
вносящей ненужную эмоциональную окраску в чисто техническую проблему.
Роботехника - моя широкая специальность, а профессионально
специализировался я на той ее части, которая касается передачи
нейроимпульсов на исполнительные механизмы робота. Нейроимпульсов от
биомозга, которого еще нет и неизвестно, когда будет, если будет. Задача
выращивания биомозга оказалась настолько сложной, что конечный результат в
обозримом будущем даже и не просматривается. Естественный интеллект -
продукт эволюции, искусственный - задача для Господа Бога, когда-то мы
подойдем к ней. А пока я и еще несколько сотрудников из моей группы
оказались специалистами в области того, чего нет. В ожидании настоящего
дела мы пробавлялись построением теоретических моделей возможного и
решением отдельных технических вопросов, которые могли, как нам
представлялось, стать важными в каком-то отдаленном будущем. Мы создали
прекрасные усилители нейроимпульсов, работающие почти без искажений, но
кому они были нужны, если сам командоаппарат, биомозг, пусть хоть самый
примитивный, на уровне одних инстинктов, отсутствовал.
Не помню, у кого первого возникла эта идея, возникла, видимо, от
сознания неразрешимости проблемы. Собственно, идея была не нова: виделся
киборг как синтез естественного, живого мозга и машины. Киборг... мы идею
поддержали. Еще бы, ведь это придавало смысл работе над усилителями
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг