молоком и отнес собаке. Потом перед каждым была поставлена кружка с
молоком и положено по ломтю хлеба.
Вент, не дотрагиваясь, осмотрел свой кусок, указал пальцем на остатки
каравая и посмотрел каждому в глаза.
- Хлебушко, - сказал Отшельник.
И все молча стали обедать. Над ними, вынужденный питаться личинками,
обреченно колотился башкой о сосну пестрый дятел.
Поев, Нури смел на ладонь крошки от своего куска и бросил их в рот. То
же сделали остальные. Оум поднял брови, уши и щеки его задвигались,
взбугрились вены на шее, и он хрипло, по слогам произнес свое первое
слово:
- Хле-буш-ко...
Потом все вместе вымыли посуду, улеглись на берегу и стали думать. А
что, можно ведь просто полежать и подумать. Просто так.
Нури, например, думал о том, что завтра нужно показать вента Оума
Аканиусу - врачу городка ИРП. И о том еще думал Нури, можно ли реставрацию
природы считать законченной. Если полагать, что человек действительно
последнее и главное, чего достигла природа, то, пожалуй, можно. В массиве
появились первобытные люди. И мы сейчас у самых истоков нового зарождения
человека. Факт, свидетельствующий о поразительной мощи природы,
предоставленной самой себе...
Если бы эти мысли он высказал вслух, то Отшельник, в мире Франсиск
Абелярович Судьба, зоопсихолог, много лет посвятивший изучению характера и
быта сытого хищника, сказал бы, наверно, так: "Не будьте фетишистом,
мастер Нури. Природа сильна, не спорю, но венты - результат нашего
вмешательства. Я бы сказал, непредсказуемый результат разумного и
осторожного вмешательства поумневшего человечества в дела природы.
Доказательство того, что мы, люди, действительно сумели тысячекратно
ускорить эволюцию. Слава нам, людям!"
Но Отшельник ничего этого не говорил. Он лежал на спине и смотрел в
синее небо на медленно плывущий дирижабль-катамаран. Соединяющая его
серебристые корпуса смотровая площадка была полна народу. Двести
экскурсантов глядели вниз и сладко завидовали.
- Собачка возле льва... - донесся сверху женский голос.
Варсонофий приоткрыл один глаз. На царской морде его было написано: "А
ну вас всех... Только спать мешаете".
Гром тоже дремал, и снилось ему, будто он еще щенок, и Старший несет
его на руках, и ему хорошо и сытно, и он дремлет под теплой ладонью.
Олле думал о том, что в условиях поточного производства жизненных благ
каждый отход от стандарта желателен, и что молодец Франсиск, который
придумал себе такое замечательное хобби - печь хлеб. И кормить путников,
которые голодны.
- А пластмассовую мебель, - неожиданно сказал он, - мы все равно
разрисовываем под дуб.
Вент Оум вспоминал орнитопланы на светлячковой поляне, их распластанные
крылья и вздрагивал от предощущения полета. Он тогда прошел мимо, подавив
желание коснуться оперения чудных птиц. А подавленное желание, я вам
скажу, еще хуже отложенного.
- Зачем спешить? - философски сказал Олле, ни к кому не обращаясь. -
Здесь хорошо пахнет хлебом, здесь озеро и песок, лес и трава. Здесь
следует провести день, заночевать, а завтра, как солнце взойдет, выйдем и
к полудню будем дома, а?
Естественно, так и сделали.
На окраине городка ИРП, возле стадиона, их встретил конь. Золотой, с
тонкими ногами, свисающей до земли гривой, с глазами влажными и добрыми.
Он уткнулся в плечо Олле, постоял так с минуту. Вент обошел его кругом,
дивясь красоте невиданного зверя. Сердце его раздвоилось между прекрасным
конем и не менее прекрасной собакой.
А Нури торопил всех в нетерпении. Межсезонье, воспитанники разъехались
по домам, но в детском саду оставались ребятишки сотрудников ИРП, и за три
дня, что воспитатель Нури их не видел, душа его изболелась, и он казнил
себя еще и потому, что мало думал о них за время отсутствия.
И вот они увидели площадку между сосен, увидели, как трехлетние малыши,
голенькие и в панамках, сосредоточенно строят замки из желтого песка. А
между ними - Нури не поверил глазам своим - сидел, на коленках и тоже в
панамке, малыш-питекантроп и неумело улыбался.
ВИШНЕВЫЙ КОМПОТ БЕЗ КОСТОЧЕК
Воспитатели летнего лагеря дошкольников при океанском центре Института
реставрации природы пребывали на песчаном пляжике на берегу озера, там,
где неподалеку рыжая саванна упирается в зеленую границу леса.
- Гром нервничает, - сказал Рахматулла.
- Он всегда неспокоен, если Варсонофий облизывается. - Олле играл
кисточкой львиного хвоста. - Вообще, псу развернуться негде. - Олле
вытянулся на песке, положив голову на львиный бок.
Нури сосредоточенно рассматривал синего жука, застывшего на желтой
кувшинке. Какая-то птаха кричала в лесу радостно и тонко. Хогард
откинулся, подставляя солнцу незагорающее лицо, серьга в его ухе
нестерпимо сверкала.
- А вчера бувескул высветлил компот и раздвоился. - Хогард старался
поймать взгляд Нури. - Это, скажу вам, зрелище.
- Это что, - пробормотал Нури.
Жук слетел с кувшинки и копошился в песке у морды Грома. Пес прикрыл
его лапой, прислонился ухом, вслушиваясь.
- У меня третьего дня двое завернулись в гракулу. - Иван Иванов доел
персик, закопал в песок косточку, потом вытащил из носа Рахматуллы
длиннющего ужа и швырнул его в озеро. Уж поплыл, оставляя на зеркальной
глади усатый след.
- Не может быть. - Олле приподнял голову. - Гракула уплощается, если
она перед тем кубична.
- Именно. Они подстерегли такой момент и гладили ее в четыре ладошки.
- В четыре? Кто бы не уплощился... - Рахматулла проводил взглядом ужа,
потрогал себя за нос. Потом закинул ноги за плечи, встал на руки и застыл
в этой невозможной позе.
Иван насыпал над косточкой холмик, набрал в горсть воды и полил.
Истомная жара погружала в дремоту, и горизонт расплывался в колышущемся
мареве. Гром залез в воду, улегся мордой к берегу. С усов его капало.
В пещере запищал зуммер и послышался голос Отшельника:
- Это вас, Олле. Сатон говорит, что вход в центр кто-то блокировал. Он
интересуется вашим мнением.
Олле встал, и лев тут же полез в воду в сторонке от пса.
В пещере было сумрачно и прохладно. Отшельник сидел в плетеном кресле
над чертежами механозебры, а над письменным столом в туманном сфероиде
фокусировалось объемное изображение Сатона. Они о чем-то тихо беседовали.
- Я слушаю, здравствуй, дед, - сказал Олле.
- Ни Нури нет, ни Ивана. - Сатон форсировал звук. - Куда все
подевались?
- Педсовет у них. А я там в качестве сочувствующего.
- Педсовет! А у меня тут гад лежит. Смотри.
В сфероиде возникло знакомое изображение входа в центр ИРП. На белых
ступенях между двумя золотыми дельфинами разлеглась огромная серая кобра.
Голова ее была приподнята и беспокойно шевелилась.
- Ни войти, ни выйти. - В сфероиде снова возник Сатон.
- Это не опасно. Идите смело.
- То есть?
- Это голограмма, дед. Через нее ступени просвечивают. Видимо, Нурина
ребятня забавляется.
- М-да, - Сатон дернул себя за бороду, - с вами не соскучишься.
Олле вышел из пещеры, задвинув за собой занавес. Конь, мокрый после
купания, ждал его, и Олле прижался к прохладному боку. Воспитатели уже
искупались и снова валялись на песке. Только Нури, равнодушный к жаре, о
чем-то сосредоточенно думал.
- Там кто-то из твоих сфокусировал змею... - сказал Олле.
- Это что, - махнул рукой Нури. - Это ерунда. Хуже всего, что я тоже
погряз.
- А кто еще? - спросил Иван. - И в чем?
Персиковая косточка уже проросла, и Иван нетерпеливо вытягивал из песка
маленький ствол, распрямлял ветви и проглаживал между пальцами листики. На
глазах под его руками завязались бутоны и распустились в соцветия.
- Опылять пора, - пробормотал Иван. Он вызволил из шевелюры Хогарда
неведомо откуда взявшегося шмеля и поднес его к деревцу. Шмель с довольным
урчанием принялся за работу.
- ...в самодовольстве, Иван. А что? Все у нас здоровы, веселы, учебные
программы выполняются. Да и сезон на исходе. Не жизнь - сплошной
санаторий. Олле вон укрощает и без того кроткого, аки агнец, льва, Хогард
шлифует свои коллекционные алмазы. А мы, между прочим, на работе.
- Я что, я охотник, - зевнул Олле.
Хогард придвинулся к Нури, тронул за руку:
- Что с тобой, Нури?
- Беда у него, - сказал Иван, снимая с деревца персик. - Попробуй, - он
протянул его Нури. - Кот у него в холодильнике.
Было так. Детская столовая опустела. Разошлись, закончив дела, старшие
дежурные, и лишь посапывал за стенкой кухонный автомат да звенели за
открытыми окнами ребячьи голоса. Нури прошел между столиками, одобряя
чистоту, и вдруг услышал всхлипывания. Возле последнего стола сидела на
полу девчушка и размазывала по щекам слезы. Маленький фокстерьер стоял
мордой в угол и шевелил обрубком хвоста. Кто-то пренебрег запретом и
притащил щенка. Это вполне могло быть. Но забыть щенка в столовой - такого
быть не могло.
Нури присел на корточки, щенок не оглянулся и так же мерно вилял
хвостиком.
- Они его загип-п-нотизировали, а мне жалко, и я плачу. А как вишневый
компот, так они его сливают в ведро. Я не возражаю. Если бувескул тоже
любит компот, пусть...
Нури подхватил щенка на ладонь, ощущая странную одеревенелость
животного, и поставил на подоконник. Щенок не изменил ни позы, ни
поведения.
- Вундеркинды, - сказал Нури. Он обеими руками гладил щенка, снимая
наваждение. Тот обмяк, тявкнул и сбежал.
Нури недоверчиво оглядел столовую, ожидая новых сюрпризов. И сюрприз
был. Выходя, он машинально открыл холодильник, и оттуда с мявом выскочил
кот.
- Дожили, - разглядывая дымящегося от злости кота, произнес Нури.
Девчушка заревела в голос.
- Кто это сделал? - спросил Олле, и воспитатели молча воззрились на
него. - Но кто-то же это сделал. Загипнотизировал щенка, запер кота...
Бедные животные.
- Не надо сюсюкать. - Нури раскусил персик. - Нам сюсюкать ни к чему.
- Но...
- И я говорю, Олле, плохие мы воспитатели. Но не настолько плохие,
чтобы искать виновных.
- Дети, есть дети. - Хогард раздробил в ладони округлый камень,
отбросил крошки. - Только я, видимо, непригоден для этой работы. Мне под
землей как-то спокойней. Здесь я как-то теряюсь. Не умею делать замечаний,
весь в сомнениях, так ли поступаю, а на многие вопросы не знаю ответа и
тогда говорю: не знаю.
- Ну и правильно.
- Но это роняет мой авторитет воспитателя.
- Вот, - сказал Нури. - Вот здесь наша общая ошибка. По себе знаю:
стоит начать думать об авторитете, как сразу невольно начинаешь принимать
позы. А позу от детей не спрячешь, как кота в холодильник. И потом, вам не
режет слух словосочетание "авторитет воспитателя"?
- А почему должно резать?
- Потому, что оно подразумевает авторитет профессии. Авторитетной же
может быть только личность.
"Нури не совсем прав, - подумал Иван Иванов. - Врач и воспитатель
должны быть авторитетны изначально, потому и сложны экзамены для
кандидатов в воспитатели". Иван оглядел выращенное деревце, уловил
признаки увядания - еще день простоит и засохнет. Пусть. Подобные чудеса
недолговечны.
- По-моему, ваши беды оттого, что вы погрязли в буднях, что и имел в
виду Нури, - сказал Олле. - И потеряли ореол героев, столь привлекательный
для детей.
- А Марья Ванна? Как у нее с ореолом?
- Бабка другое дело, Рахматулла. Она у истоков, а вы неофиты, вы
начинающие...
Бабку привел Сатон. Директор Института реставрации природы был с ней
почтителен, а бабка с виду была неулыбчива и свирепа.
- Познакомьтесь, - сказал Сатон. - Марья Ивановна, няня. А это ваши
ученики. Рахматулла Хикметов (Рахматулла сделал шаг вперед и склонил
голову), космонавт, йог: Пока единственный, кто побывал на Венере. Признан
достойным. Иван Иванов. Маг. (Иван извлек из воздуха шикарный букет роз и
молча положил на стол перед Марьей Ивановной. Бабка шевельнула худым
плечом, покосилась на букет.) Признан достойным. Хогард Браун. Спелеолог,
автор трудов по прогнозированию и утилизации энергии землетрясений и...
юморесок. Признан достойным.
- Э, - сказала бабка. - Серьгу убери или смени камень на овальный.
- Сегодня же, Марья Ванна.
Ворон на подоконнике склонил набок голову, прислушиваясь.
- Нури Метти, - продолжал Сатон. - Кибернетик, механик-фаунист.
Генеральный конструктор Большой вычислительной машины. Признан достойным.
Бабка чуткими глазами оглядела учеников и подобрела. Видимо, они
понравились ей своей серьезностью.
- Марья Ивановна будет вести практические занятия, поможет вам овладеть
некоторыми навыками. - Сатон поцеловал бабку в щеку и вышел.
- Вазу с водой, - ни к кому не обращаясь, сказала бабка. Хрустальная
ваза возникла перед ней, и бабка поставила в нее цветы, чтобы они не
завяли. Потом принесла объемистую плетеную корзину.
- То, чему я вас научу, - начала она, - может вам понадобиться, а может
и нет, но знать это нужно. Фильмы вы смотрели, таблицы там всякие,
диаграммы изучали, теорию знаете, верю. А я вам преподам главное.
Она достала из корзины тряпочку, расстелила на столе.
- Это пеленка.
Бабка вытащила розового голого младенца, положила на пеленку.
- А это кукла. Учебное пособие. Младенец. Дите. Ясно? Младенец состоит
из рта, живота, ручек, ножек и попки.
- Попки, - повторил Хогард. - Это надо запомнить.
- Дите, - продолжала бабка, - любит чистоту, хорошее настроение,
доброту и чтобы с ним разговаривали или хотя бы агукали. Вот ты, агукни.
Выслушав, как агукает Нури, бабка обиделась.
- Рехнуться можно, - нервно вздрагивая, сказала она. - Нечистая сила
так агукает по ночам на кладбище.
Потом бабка достала из той же неисчерпаемой корзины ролик и в качестве
домашнего задания велела прослушать его и к утру освоить разговор с
младенцем или хотя бы мало-мальски сносное агуканье.
- Если дите отсырело, если у него болит живот, или оно хочет есть, или
его кто ненароком обидел, то дите заходится.
- Как это? - робко спросил Иван.
- Не слышал? Послушай. - Бабка звонко шлепнула учебного младенца, тот
всхлипнул и заревел. Во время жуткого перерыва в реве бабка сказала: - Вот
это и есть - заходится.
- Силы небесные, - пробормотал Рахматулла.
- А с этим можно бороться? - спросил Хогард.
- Вам бы только бороться, - завелась бабка. - Вам бы только трудности
преодолевать. Надо выяснить причину, почему дите недовольно. И устранить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг