Герман Дробиз
ЗАДАЧА
Й_________________________________________________________________________»
є Сб. Поиск-89 - Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1989, 336 с. є
є ISBN 5-7529-0126-Х є
є OCR and spellcheck by Andy Kay, 17 November 2001 є
И_________________________________________________________________________ј
1
Ровно без пяти шесть солнце поднялось над дальними горами и осветило
аккуратные квадраты города А. Лучи легли поперек широкого прямого шоссе,
ведущего в город Б и обсаженного с обеих сторон тополями. Тени от тополей
делили шоссе на равномерные отрезки, делая его похожим на школьную линейку.
У начала шоссе, обозначая городскую черту, стояла высокая прямоугольная
башня с циферблатами на всех ее сторонах. Вскоре шесть торжественных ударов
проплыли над городом, и он ожил: на улицах появились участники задач, и
среди них пешеход.
Он с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух, к которому
примешивалась тончайшая водяная пыль. Бассейн уже действовал. Тротуар возле
него вибрировал от работавших под землей насосов. Из двух широкогорлых труб
обрушивались водопады, над ними в столбах водяной пыли блуждала радуга. В
середине бассейна вода закручивалась воронкой, уходя в третью трубу.
Пожалуй, это была самая красивая задача в городе. Где-то кому-то предстояло
решать ее с помощью довольно хитрых вычислений, пешеход же мог воочию
убедиться, что уровень воды неподвижен.
Бассейн, окруженный просторным газоном высокой травы, лежал у подножия
холма, а вершину занимала центральная площадь, и с нее был виден весь город
и окружавшие его равнины. По заведенной привычке пешеход затратил некоторое
время на круговой обзор. Он уговаривал себя по-прежнему любить город А, хоть
и давно убедился в его полной схожести с городом Б. И тут и там кварталы
были нарезаны безупречными прямоугольниками. И тут и там вокруг центральной
площади располагались жилые районы, а за ними теснились фабрики, заводы,
электростанции, ремонтные мастерские, склады, гаражи; за городской чертой
простирались поля, огороды и пастбища. В полях, в золоте спелого хлеба,
равномерно продвигались комбайны, выкрашенные в алые и кремовые тона; над
темной зеленью огородов сверкали струи дождевальных установок; и только
неровные в очертаниях и пестрые по цвету стада на пастбищах нарушали строгую
геометрию всего видимого; однако и они, пешеход знал это, неукоснительно
выполняли свою задачу, поедая траву на отведенных им участках в заданном раз
и навсегда темпе. Беспрерывная, слаженная работа шла всюду, никто не медлил
и не торопился, никто не опаздывал, не делал более того, что полагалось, и
менее того. Все было подчинено условиям задач, задачи же были заданы, и не
стоило спрашивать, отчего именно такие, а не другие и зачем они существуют
вообще. Никто и не спрашивал...
Ровно в семь пешеход пересек тень башни и очутился на шоссе. Он
участвовал в нескольких задачах. Эта, утренняя, заключалась в том, что,
выйдя в семь утра из города А и двигаясь со средней скоростью четыре
километра в час, следовало к десяти утра достигнуть города Б. Отсюда для
сведущих в решении подобных задач возникала возможность вычислить расстояние
между городами.
Шоссе шло строго по прямой, не имея ни одного поворота, и было плоским,
как стол, за исключением того места, примерно в середине пути, где протекала
спокойная, в отлогих песчаных берегах река и через нее был переброшен
красивый горбатый мост. Иногда пешеход сравнивал себя с маятником, который
качается между городами А и Б. Когда он удалялся от А, то с сожалением
расставался с ним, но по мере приближения к реке это чувство ослабевало, а
когда он взбирался на мост и с его самой высокой точки открывался вид на оба
города, он посылал мысленное прощание городу А и с нарастающей симпатией к
городу Б начинал спускаться к нему с вершины моста. На обратном пути все это
повторялось в обратном порядке.
Неподалеку от моста всегда купались мальчишки, их голоса весело звенели
над водной гладью. Впрочем, неверно было говорить, что они купались: они
участвовали в своей задаче и проплывали вдоль берега определенные
расстояния, каждый раз за определенное время.
В городе и за городом не было ничего такого, что не выполняло задач,
ничего, служившего каким-нибудь другим целям. Смысл жизни был столь очевиден
и великолепен в своей определенности, особенно по утрам, на первых шагах по
шоссе, когда прохладный воздух, напоенный ароматами полей, обвевал щеки, шею
и грудь пешехода, идущего со скоростью четырех километров в час по огромной
линейке, исчерченной тенями от тополей. Условие следует выполнять для того,
чтобы задачу можно было правильно решить, задача же существует для того,
чтобы ее решали, и делали это правильно. И точка.
Пешеход затруднялся припомнить, с каких пор эта очевидная точка начала
превращаться в запятую, и вслед за двумя ясными утверждениями забрезжило
нечто зыбкое, некое дополнительное соображение, а возможно, вопрос. Нельзя
сказать, чтобы это ощущение занимало его надолго, но в последние дни оно
приходило все чаще и уходило все медленнее. Особую тревогу вызывало такое,
казалось бы, прямо не относящееся сюда обстоятельство, как его разочарование
в городе А. Ему перестал нравиться облик родного города, а заодно и города
Б, иных же городов не существовало. Неизвестно отчего, но это был очень
тревожный знак, признак надвигающейся беды. Что-то должно случиться с ним
или с городом, но с городом ничего не могло случиться, ибо случаи
располагаются во времени произвольно, а в городе А властвовала точность.
Значит, беда родилась и подрастала в нем, в пешеходе, и могла означать
только одно: нарушение точности. Мрачность предчувствия, к счастью, сильно
смягчалась сейчас знакомым видом пустынного шоссе, золотым сверканием
колосьев по одну его сторону и сочностью оттенков, украшавших по другую
сторону цветущий луг. "Нарушение точности?.. Как бы это могло выглядеть?
Так, что ли: шел я, шел да вдруг и уселся прямо на обочине и никуда дальше
не пошел. Или разлегся в траве и задремал?" Подтрунивая над собой, пешеход
произнес это чуть ли не вслух и в ту же минуту так явственно увидел, как он
именно "вдруг" садится на гравий, просыхающий на солнце, местами уже сухой;
да, запросто, в непринужденной позе усаживается, оперевшись за спиной обеими
руками и привольно раскинув ноги, что, при всей дикости подобной картины, он
невольно отдалился от обочины, ближе к осевой линии проезжей части, и поднял
голову повыше, желая побыстрее заменить нелепое видение привычной красотой
утренней равнины.
За спиной послышалось пение мотора. Он оглянулся, чтобы убедиться, что
это, как всегда, старенький грузовик, чьим ежедневным утренним делом было
перевезти груз из А в Б за пятнадцать минут. Да, это был он. Знакомый
водитель высунул из окошка растопыренную пятерню - его обычный
приветственный жест. Грузовик профырчал рядом, обдал сладковатым запахом
отработанных газов и быстро удалился. Впереди, на асфальте, засверкала
точка. Пешеход поравнялся с ней и, не останавливаясь, косо, по-птичьи,
глянул: это была капля смазочного масла. Через десяток шагов он увидел
следующую, затем еще и еще. Ощущение беды коротко всколыхнулось в нем;
впрочем, в каплях не было ничего зловещего и опасного; напротив, они были
красивы, словно кто-то раскатил по асфальту пригоршню граненых бус,
вспыхивающих под солнечными лучами. Нет сомнений, грузовичок благополучно
докатит до Б.
Сзади раздался предостерегающий звонок: на этот раз его обгонял
велосипедист. Они коротко кивнули друг другу. Все в тот же город Б
велосипедисту следовало прибыть за тридцать минут ровно. Красивый рослый
парень, он, как всегда, был одет нарядно и, пожалуй, даже щегольски. Широкие
плечи были обтянуты белоснежной рубашкой с синим отложным воротником,
трепетавшим на ветру. Вскоре он умчался далеко вперед, но все еще был виден,
как яркое сине-белое пятнышко. Оно чуть покачивалось из стороны в сторону и
при этом становилось все меньше, меньше, а затем - или показалось? -
сдвинулось в сторону и перестало уменьшаться. Еще не ускорив шага, пешеход
уже понял, что произошло с сине-белым пятном. Он удивился, что теперь, когда
беда стала действительностью, это поразило его меньше, чем ожидание, когда
она произойдет...
Велосипедист сидел на обочине и осторожно ощупывал голеностоп правой
ноги. Колено левой было разбито в кровь. По рубашке шла широкая грязная
полоса, словно лента победителя в гонке. Велосипед лежал на боку посередине
шоссе. Лужица масла, на которой поскользнулся гонщик, брызгами разлетелась
по асфальту.
Увидев пешехода, велосипедист подмигнул ему, и это залихватское движение
мало соответствовало потрясению и ужасу, читавшимся в его взгляде. Пешеход
протянул руку и помог подняться. Велосипедист поставил машину, влез в седло,
обращаясь с собственными ногами неуверенно и бережно, словно с только что
выданным и еще не опробованным инвентарем, а когда нажал на педали, не смог
сдержать стона. В этом месте подъем, ведущий к мосту, только начинался, но
машина сразу пошла тяжело, и вскоре велосипедист медленно-медленно покатил
обратно вниз, навстречу пешеходу. Они поравнялись, и пешеход придержал
машину: ему показалось, что велосипедист снова упадет. Тот тяжело дышал, из
колена по-прежнему и даже обильнее сочилась кровь, он промакивал ее ладонью,
той же ладонью утирал лоб, лицо было в крови и грязи. Солнце уже заметно
поднялось над горизонтом. Начинало припекать. Над лугом плясали бабочки.
Из-под моста доносились крики и визг купавшихся мальчишек.
Впервые за все время служения задаче среди таких же, служивших своим
задачам, перед пешеходом находился человек, не имевший сил выполнить свою
задачу. Никто никому не помогал в городе А, и он тоже, в этом не было нужды.
До сих пор. Была ли запрещена помощь? Пожалуй, нет. Во всяком случае, он
никогда не слыхал о таком запрещении. С другой стороны, в городе А никто не
чувствовал общей ответственности за выполнение всех задач. Пешехода тоже не
интересовали задачи, в которых он не участвовал. Он не считал, что они менее
важны, чем его, но это были чужие задачи, и он за них не отвечал.
"Что ж, - подумал он, - в конце концов, нам по пути..."
Обвиснув в седле, велосипедист смотрел на сочившуюся кровью коленку, он
все еще не сказал ни слова с той минуты, как они встретились. Пешеход уперся
левой рукой в седло, исподлобья взглянул на велосипедиста. Тот благодарно
кивнул и нажал на педали. Поначалу дело оказалось нетрудным, подъем был
пологим, но это было еще предмостье. Но вот по обе стороны шоссе побежали
столбики и перила ограды, и тяжесть сразу возросла, пришлось упереться в
седло обеими руками и уменьшить угол между своим телом и дорогой. Гонщику
тоже не мешало покрепче нажимать на педали, - он и старался, но быстро дошел
до предела.
Краем глаза пешеход следил, как подымается мост, а вперед старался не
глядеть. Мост превращался в бесконечность. Пешеход считал шаги,
договариваясь сам с собой посмотреть вперед через пятьдесят, а потом еще
через пятьдесят... Кроме того, что горели легкие, и сердце бухало, как
колокол, и лился едкий пот, мешало нараставшее чувство страха неизвестно
перед чем и злобы неизвестно на что. Казалось, он не толкает гонщика и его
машину перед собой, а тащит их привязанными к своим ногам и гонщик не только
не берет на себя часть усилий, но и еще цепляется за столбики ограды
непомерно разросшимися руками...
Наконец они перевалили верхнюю точку подъема, прошли - проехали,
пробежали - короткую пологую часть, и начался спуск. Сердце продолжало
возмущенно лупить по ребрам, и дыханию еще не скоро предстояло вернуться к
обычной, спокойной работе, и радужные круги текли и скользили в капле пота,
застилавшей взор, а он вдруг почувствовал огромную, неведомую до сих пор
радость победы; и с изумлением понял, что за все время подъема ни разу не
подумал ни о своей задаче, ни о задаче велосипедиста, а был всецело поглощен
задачей преодоления подъема. Он забыл о порученной ему задаче и поставил
перед собой другую, не нужную никому, кроме него, и выполнил ее. Вот откуда
была эта радость, разлившаяся во всех мускулах и клеточках его тела;
взбудораженный ею, он в несколько шагов разогнал велосипедиста - словно
раскрутил камень в праще, - и тот, даже не успев поблагодарить, вскоре
замелькал далеко внизу скачущей цветной горошинкой. Пешеход смотрел, как
грязноватое сине-белое пятнышко растворяется в солнечном мареве. Затем он
сам бегом спустился с моста, влетел на хрустящий гравий обочины, затормозил
на нем - камешки брызнули из-под ног и дробно простучали по асфальту. Позади
высился исполинский горб моста, великан, казалось, был обижен и озадачен
своим поражением...
Густая высокая трава начиналась сразу от обочины. Не веря тему,
что делает, пешеход вошел в нее осторожно, словно в воду незнакомой реки,
и, неловко повалившись боком, улегся на мягкую, пружинистую подстилку, и
стебли сомкнулись над его головой.
2
Гром не грянул, и земля не раскололась. Только потревоженный жук с
лаковой черной спинкой упал откуда-то прямо на щеку пешехода, пробежал,
щекоча мельчайшими лапками, соскользнул в ямку ключицы. Пешеход выгреб его
оттуда и отбросил в сторону.
Ничего не случилось, а между тем он прекратил переход из города А в город
Б со скоростью четыре километра в час с непреложной обязанностью завершить
путь к десяти часам. Он освободил себя от задачи и, так как никаких других
обязательств у него не было, освободил себя от всего. Он был абсолютно
свободен. Он мог пойти к реке и там купаться рядом с мальчишками. Мог
пересечь луг и добраться до далекого леса. Мог уйти в поля, по которым плыли
комбайны. Он представил, с каким ужасом смотрели бы комбайнеры на пешехода,
бесцельно гуляющего среди полей.
Жук с лаковой черной спинкой - возможно, тот же самый - подымался по
толстому стеблю цветка. Добравшись до соцветия, он начал переваливать через
край лепестка, но лепесток не выдержал тяжести, и жук сорвался. Вскоре он
снова полз по стеблю, снова сорвался и снова начал свое, видимо, бесконечное
путешествие.
"Жук доползает от подножия стебля до его вершины за... секунд. Какова
скорость жука, если высота стебля... см?"
Он щелкнул ногтем в крепкую спинку, она раскололась и выпустила усеянные
черными пятнышками крылья. Они помогли жуку превратить беспорядочное
кувыркание в полет, он улетел и больше не появился.
"Нас двое. Двое, прекративших свои задачи, я и жук. Кто еще?"
Ему показалось, что на солнце набежало облако, и на лицо его легла тень.
Нет, небо оставалось чистым, это под порывом ветерка качнулось огромное
соцветие перезревшей ромашки. Тень, однако, осталась - тень мысли, которую
он медлил впустить в сознание, хоть и понимал, что она уже возникла и вошла,
тогда он попытался помешать ей облечься в слова, но одно все-таки пробилось
и прозвучало, одно-единственное, твердое, холодное, краткое: "Цель".
До сих пор его целью было выполнение задачи, и это были однообразные
действия, иногда приносящие радость и покой, иногда раздражающие своей
повторяемостью, а сегодня они показались ему унизительными. Он способен на
большее, он, к примеру, одолел мост, впрочем, и это не самое большое, на что
он способен. Он чувствовал, что несет в себе предназначение к чему-то совсем
иному. К чему? Выполнение задачи было скромной целью, а может, и ничтожной,
- он понятия не имел о значении своей задачи, знал лишь, что важно соблюсти
ее условия, а важна ли она сама, просто не представлял. Но, при всей ее
скромности и ограниченности, задача была понятна как цель и наполнена
небольшим, строго очерченным смыслом. Каков же был смысл в его теперешней
свободе? Какова цель того, что с ним произошло и будет отныне происходить?
Где и как он собирается употребить эту свою свободу, когда все вокруг
продолжают выполнять свои задачи? Кем он станет в их глазах - примером или
вечным укором? В этом маленьком мире, состоящем из двух городов, дороги
между ними, полей, лугов и реки, нет ни одной щелочки, куда можно было бы
протиснуться и попасть в иные обстоятельства. Этот маленький мир создан для
выполнения задач, и даже солнце, дающее ему тепло и жизнь, служит задаче и
существует для нее. Освободить себя от задачи оказалось не сложно и не
страшно, но в этом мире нет ничего, что заполнило бы образовавшуюся пустоту.
Вполне возможно, пешеход из задачи - не единственное его предназначение и не
самое главное, но иное надо искать в другом мире, под другим солнцем. Для
этого следовало поверить в существование других миров и отправиться на их
поиски. Он попробовал вообразить иные миры... Они начинались, возможно, там,
за стеной леса, или там, за горами, или там, за бездонной чашей неба... Но,
даже если они и существуют, иные миры, в них происходит то же самое, в них
служат своим задачам, на том стоит все сущее. Правда, он, пешеход, только
что выполнил личную, никем не заданную задачу - победил мост. Может быть,
разгадка кроется здесь - мир может перемениться, задачи могут стать своими,
личными, внутренне необходимыми? Это будет прекрасно для каждого в
отдельности, но каким образом тогда усилия, мечты и задачи каждого сольются
в общую жизнь, которая сейчас так слитна и слаженна в этом тесном мире двух
городов, дороги, лугов, полей и реки?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг