стволе дерева у самой его головы виднелось свежее пулевое отверстие. Пятнистый,
оказывается, был проворнее. Возьми он чуть-чуть точнее... По спине пополз
противный, липкий холодок. Сергей выскочил на прогалину и сначала оттащил парня
под прикрытие кустов, а уже потом принялся развязывать.
- Спасибо, Поляков. Вы мне жизнь спасли. И даже больше.
Серега кивнул, ничего не отвечая. Говорить он еще не мог.
- В кармане куртки нож. Проще разрезать. Сергей улыбнулся перекошенным
ртом. Его колотила нервная дрожь, руки почти не слушались. Нож дважды падал в
листья, прежде чем он справился с веревкой.
Худощавый наблюдал, облизывая в кровь расквашенные губы.
По вагону метро, пьяно пошатываясь, шел человек. Судя по всему, он был
болен. Бурые пятна на коже, слезящиеся глаза, на шее и подбородке застыли
остатки то ли еды, то ли какой-то слизи. Рваная одежда, местами забрызганная
грязью. Люди пятились от него в стороны и отворачивали лица. Человек вдруг
остановился и осознанно осмотрелся, нарочито выкатывая глаза в ответ на
брезгливые взгляды. Вагон качнуло - он поперхнулся и согнулся пополам, будто
его ударили бейсбольной битой, и начал долго, неудержимо кашлять. Он кашлял
громко, сильно выпячивая губы, с которых летели брызги слюны. Заходился снова и
снова, и казалось, не будет конца этому приступу. Поезд подъехал к очередной
станции, и голос машиниста уверенно объявил: "Чистые пруды". Люди стали
выходить, причем освобождали вагон даже те, кому нужно было ехать дальше, так
что вокруг больного образовалось довольно большое пространство, где он
продолжал кашлять во все остатки гниющих легких, отхаркивая кровавую слизь.
Наконец приступ прекратился, и человек обвел взглядом наполовину
опустевший вагон. Оставшиеся пассажиры кто неприязненно, кто сочувственно
смотрели на него. Он вытер рукавом губы и заговорил пронзительным, свистящим
шепотом, глядя на окружающих воспаленными глазами:
- Что уставились, покойнички? Я доктор, понимаете? Мне надо было вас
спасать. Мне полагалось за вас издохнуть. И скоро мы все умрем, хе-хе-хе,
потому что ни мне, ни вам, милочка, - он в шутовском поклоне качнулся в сторону
молодой женщины, - уже ничто не поможет. Ни-че-го-не-по-мо-жет! Обыкновенный
вирус, мать, - поведал он седой старушке, - наказание Божие за грехи ваши.
Грешила ты, мать, видно, без меры.
Молодая женщина отошла подальше, оглянувшись в поисках защиты от странного
психа. Широкоплечий бритый парень встал и посоветовал мужику заткнуться.
- Да, да, конечно, - кивнул головой Доктор, соглашаясь с бритым парнем. -
Конечно. Ты, лысенький, тоже скоро загнешься. Кучеряво жить хочешь, лысенький.
- Совсем, мужчина, с ума спятили, - сердобольно сказала старушка.
- Вам в больницу надо, - сообщил пассажир из дальнего угла вагона, а
бритоголовый уже взял Доктора за грудки, собираясь вышвырнуть на следующей
остановке, на что тот неожиданно резким движением ударил его кулаками в лицо,
Дальше все сплелось в один орущий, визжащий клубок. Кричали друг на друга
и в переговорное устройство, кто-то пытался растащить сцепившиеся тела, причем
висели, в основном, на бритоголовом; воришка попытался умыкнуть под шумок чужой
бумажник, его схватили за руку и тоже начали бить...
Разнять безобразную, нелепую драку удалось только на следующей остановке,
когда в вагон забежали полицейские и человек в белом халате. Они забрали этого
странного, явно больного возмутителя спокойствия, а в качестве свидетелей -
сердобольную старушку и парня с расцарапанной бритой головой. Воришке в
суматохе удалось удрать.
Командир "волков", высокий офицер с перевязанной рукой, докладывал,
тщательно подбирая слова:
- Действовать под прикрытием российских спецслужб мне показалось
неразумным. Без психологической поддержки нам могли элементарно не поверить.
Если бы нарушители отправили к властям только одного или двух человек, а сами
разъехались в разные стороны, это означало бы полный провал операции. Перехват
был единственно правильным решением, и ребята старались даже больше, чем
всегда.
"Еще бы, - подумал Ивс. - С глюконатом "С" кто угодно стараться будет".
- Согласно карте, там три больших дороги: на Москву, на Санкт-Петербург и,
с небольшим крюком, на Ярославль. Угадать движение нарушителей после достижения
ими шоссе представлялось невозможным, перекрыть все три дороги силами только
"волков" я реально не мог, поэтому принял решение перехватить объекты, пока они
движутся компактной группой и не успели выйти к шоссе. Я рассчитывал, что
нарушители потеряют какое-то время на ориентировку и помощь своим раненым. У
нас была подробная карта, и след мы взяли сразу, но по времени все равно пошел
сбой - они не ориентировались, а сразу двинулись к шоссе. У меня сложилось
впечатление, что нарушители либо знали местность, либо кто-то их встречал. Мы
развернулись в "бредень", с тем чтобы перекрыть максимальную площадь, нам
удалось их нагнать, но замкнуть кольцо не получилось. Они странным образом
почувствовали наше приближение и бросились врассыпную; соответственно, огонь на
поражение открыли с запозданием и прежде, чем с ними соприкоснулась основная
часть бойцов. Как минимум, двоих нарушителей мы успели ликвидировать, но
пересеченная местность, близость шоссе и вмешавшиеся в бой полицейские
вертолеты осложнили преследование. В результате тяжелого боя мы блокировали все
три направления дороги на четыре с половиной часа, уничтожили все машины,
которыми могли воспользоваться нарушители, кроме того, удалось прочесать
значительную часть леса. Однако судьба прочих объектов неизвестна, опознать их
трупы среди горящих машин не удалось. Считаю задание частично выполненным,
обращаю ваше внимание на чрезвычайные условия поиска и большие потери личного
состава. Прошу ограничиться обычными мерами взыскания, Обергруппенфюрер, от
"волков" осталось девять человек.
Ивс кивнул. Лицо его было непроницаемым. Повинуясь слабому движению руки,
офицер щелкнул каблуками и вышел из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь. Ивс какое-то время просто сидел, глядя в
стену перед собой. Затем отдал распоряжение:
- Расстрелять всю группу.
Итак.
Прорыв закрыть не удалось, надо начинать фазу "Гейзер" немедленно. Не
дожидаясь окончания строительства под Мельбурном. Не дожидаясь передислокации
крутолетов в Северной Америке. Не закончив фильтрацию даже в передовых частях.
Это было плохо. Это было очень плохо. Это ставило под удар всю операцию;
снижало вероятность успеха с расчетных девяноста семи примерно до восьмидесяти
процентов. Росли ожидаемые потери. Но дальше будет еще хуже. Операцию следовало
начина немедленно.
Ивс снова посмотрел на часы. Хорошо, что он еще накануне отдал необходимые
распоряжения. Хорошо, что эпидемия у них уже идет. Плохо, что она не
развернулась во всей положенной мощи.
Ничего. Можно играть и от восьмидесяти процентов.
- Вот она, платформа. Это все?
- Все.
- Оксана убита, Рома убит, Миша и Маша тоже. Юлька, может быть, еще
найдется. Господи... А мы опять не там, где надо.
- Не может быть. Ты уверен?
- Да шо ты еунду спаиаешь? - злобно сплюнул красным Игорь.
- Сергей говорит, что здесь уже восемь лет президентом какой-то Яблочкин.
- Премьер, а не президент. Президентов у нас никогда не было.
- Понятно. А власть, значит, у премьера.
- В принципе, да. Хотя главой государства считается император
Всероссийский. Но он еще мальчик, и это так, бутафория.
- Понятно. В общем, из огня да в полымя. Ну, и как тут у вас жизнь?
Рассказывай.
- Вы же к властям собирались.
- Мы уже не торопимся.
- Вы же предупредить о чем-то хотели.
- Ты рассказывай, Сережа, рассказывай. А ты, Мирра, слушай. И не дай бог
тебе, парень, соврать.
- Да перестань меня пугать, ничего ты мне не сделаешь. Чего
рассказывать-то? У нас монархия. Конституция. Лучшая в мире страна. Хотя, если
честно, Англия ничем не хуже. Да нормально у нас все. Кстати, - Сергей показал
на бледного как смерть Димку, - ему в больницу надо.
- Без тебя разберемся. Мы тут уже попали в больницу. Прошлый раз.
- Ты повежливей с ним, Евген. Он мне жизнь спас. - Маленький Гера с
полностью заплывшим глазом дружелюбно улыбнулся Сергею. - Ты на него не
обижайся. Столько шли - и не туда пришли. И Юльки нет. Вот он и нервничает.
Через десять минут, выслушав "отчет" Сергея о новой России, скалолазы уже
звонили в полицию. В нескольких километрах от платформы грохотал бой.
Генриху хотелось есть. В этом чертовом холодильнике не было ничего, кроме
банки из-под майонеза и засохших капустных листьев.
"Где мама, почему я все время один? Я не умею жить один", - подумал
Генрих. Он представил курицу с поджаристой, коричневой, румяной корочкой и
мелко нарезанной картошкой и трудно сглотнул слюну. Нужно было идти на улицу
добывать еду. Именно добывать, ведь денег у него не осталось ни пфеннига.
Матери не было уже третьи сутки, и он за это время умял все съестное. Они
совсем недавно приехали в этот проклятый город. Лучше бы им остаться в
Оснабрюке, там хотя бы было к кому пойти. Мысль о том, что нужно надевать
респиратор и выходить на улицу, не давала Генриху покоя. Он надеялся, что
сейчас повернется ключ в замке и войдет мать с сумками, полными еды, и все
снова будет хорошо. И чем дольше он об этом думал, тем яснее понимал, что нужно
одеваться. В животе давно уже не было ничего, кроме желудочного сока.
Натянув на себя необходимую одежду, Генрих открыл дверь. По телевизору, по
двум оставшимся программам постоянно передавали, как следует одеваться, как
закрывать руки и лицо. Эпидемия. Предостерегали от личных контактов и
напрасного выхода на улицы. Хочешь жить - сиди дома. Сиди дома и кушай
занавески.
Ему в нос ударил сильный запах. На лестнице лежало тело. Это был мужчина
средних лет с изъеденной язвами кожей, на больших руках чернела засохшая кровь.
Рядом валялся пиджак, который, видимо, сняли, а потом почему-то бросили тут же.
Может б забрали бумажник. Судя по всему, тело пролежало уже несколько дней.
Генрих не удивился и даже не поморщился, глядя на труп этого человека: за
последнее время он начал привыкать к покойникам.
На улице оказалось холодно. Генрих посмотрел вверх и увидел чистое,
голубое небо. Этому небу было совершенно наплевать и на его маму, и на него
самого. Движения на дороге не было, да и не могло быть - посреди перекрестка
стоял громадный автокран, врезавшийся стрелой в зеркальную витрину аптеки, а
вокруг громоздились несколько косо стоявших и даже перевернутых легковых
автомашин. Над всем этим кладбищем тупо работал светофор, то разрешая, то
запрещая движение.
Генрих успел завернуть за угол и вдруг услышал выстрел, а затем хохот.
- Вы посмотрите, она не хочет куколку! - издевательски сообщил молодой
женский голос. - А собачку? Фриц, научи курить собачку!
Генрих на всякий случай прижался к стене, настороженно оглядываясь. Что-то
происходило в магазине мягкой игрушки. Он встретился глазами с человеком в окне
первого этажа, грудью лежащем на подоконнике. Тот тяжело дышал, вокруг рта уже
проступали язвы. На воротнике виднелись следы небрежно отертой пены; мужчина
потянулся к нему и попытался что-то сказать. Генрих увидел движение скрюченной
руки, но услышал только крик и захлебывающийся мокротой кашель. Мальчик
попятился. Воспаленные глаза моргнули и закрылись, как будто отпуская его этому
человеку явно недолго оставалось мучиться.
У Генриха вдруг зачесалась лопатка, но из-за комбинезона он не мог до нее
дотянуться. Тогда он подошел к водосточной трубе и потерся об нее спиной,
стараясь не разорвать ткань о металлические кольца. Ему было страшно, он
чувствовал слабость от голода и одновременно какую-то тупость, вялое
безразличие ко всему, что может с ним произойти.
Он зашел в булочную. Вместо запаха хлеба здесь воняло испражнениями, на
полу валялись обгоревшие лотки. На стене под разбитым стеклом висел яркий
плакат со множеством различных булочек, при взгляде на который рот у Генриха
наполнился слюной. На прошлой неделе здесь звенела сигнализация, кто-то ударил
обрезком трубы охранника и высадил окно. Тогда вскоре приехала полиция. Тогда
полиция еще приезжала. Позже больные и здоровые мародеры почти открыто начали
громить квартиры, а хозяева - стрелять через двери на звонок. Хотя некоторые
больницы, как говорила ему мать, работают до сих пор. Генриху трудно было
представить, что где-то еще работают люди. То, что в городе была вода и горело
электричество, он, по возрасту, считал вполне естественным.
Иногда Генрих чувствовал, как на него накатывала беспричинная ярость,
тогда он бил о стену стулья и посуду, ругал мать, погибших сестер, царапал
двери. Иногда, наоборот, становилось тоскливо и очень себя жаль. Раньше, когда
они жили в Оснабрюке, ничего похожего с ним не случалось. Берлин, вообще,
странный, очень суматошный город.
Хлеба, однако, ему здесь не найти. Генрих заглянул под пустые прилавки и
пошел к дверям, но услышал на улице ругань и остановился. Из магазина мягкой
игрушки выходила целая компания; все сильно пьяны. Ни респираторов, ни иных
защитных средств ни на ком из них не было. Впереди шел высокий худощавый
блондин с курчавыми, как у куклы, волосами. В руке он сжимал новенький, будто
только что с конвейера, винчестер. Остальные парни, одетые в черные кожаные
куртки на заклепках и черные джинсы, были с ног до головы увешаны всевозможными
металлическими примочками, начиная от железных цепочек, болтавшихся на
всевозможных местах, и заканчивая большой металлической звездой в четырьмя
лучами на уровне сердца. Один поигрывал ножом-"бабочкой", второй держал в руке
довольно большую сумку, у прочих были биты либо металлические прутья. Они еле
держались на ногах. Рядом с ними покачивались две девчонки лет пятнадцати с
ничего не выражающими лицами и прозрачными, будто стеклянными, глазами.
Белокурый передернул затвор и выстрелил. На мостовую шлепнулся голубь.
Кто-то, видимо, выглянул в окно, потому что белокурый выстрелил еще два раза, а
один из парней начал с азартом кидать камни. Послышался звон рассыпающегося
стекла, истерический крик и довольный гогот. Девчонки вытащили из смятого
машиной киоска большой белый манекен и, качнув его наподобие биты, высадили
огромную зеркальную витрину. Там стояли две дорогие куклы - мальчик и девочка.
Мальчик опустился на колено и протягивал своей красавице какие-то волшебные
цветы. Девочка, скромно опустив глаза, улыбалась. Рука с ярко накрашенными
ногтями взяла ее за горло и швырнула вглубь магазина. Мальчик остался стоять,
протягивая цветы в пустоту; в магазине что-то повалилось, оттуда выскочили две
девчушки в респираторах и одинаковых герметичных костюмах и тут же остановились
под направленным на них дулом винчестера. Они, видимо, прятались под
прилавками. Налетчики сразу отвлеклись от прочих занятий и обступили новое
развлечение. Одна из их подруг сорвала с девочек респираторы и швырнула их на
мостовую.
Девочки оказались близняшками.
- За игрушками пришли? А где ваша мамочка? Сейчас мы поиграем в детский
сад. Я буду воспитательницей. - Налетчица ударила одну из девочек по губам. -
Снимай комбинезон, живо. Я тебе говорю, снимай комбинезон. Ты глянь, Фрицци,
она тебя стесняется!
Вторая посетительница магазина, которую пока никто не трогал, не пыталась
броситься прочь от этой бандитской компании - стояла на месте и молчала, как
маленький истукан. Первая же заплакала и начала снимать комбинезон, подгоняемая
пинками. Под комбинезоном оказались обычный теплый свитер и тренировочные штаны
с большой дыркой на колене. Эта дырка и спасла малышку. Когда обкурившиеся
девицы увидели ее штаны, они начали ржать, подталкивая одна другую:
- Ты хоть бы дырку свою зашила.
- Слышь, девочка, а не заштопать ли тебе свою дырочку?
Та, что стояла поодаль, вдруг потянула сестру за рукав, и обе медленно,
как бы пробуя, что из этого получится, попятились. Наркоманки продолжали ржать,
хлопая себя по ляжкам. Где-то вдалеке послышался вой сирены; белобрысый вожак
насторожился. Двое в металлических заклепках уже волокли откуда-то ящики со
спиртным. Его перегрузили в сумку, и вся банда не торопясь отправилась дальше.
Из окон им вослед летели запоздалые и не очень громкие проклятия.
Зареванные девчонки, подобрав респираторы и комбинезон, побежали в глубину
дворов. Генрих, запомнивший, откуда волокли спиртное, пошел в ту сторону. Там
оказался только что вскрытый, забранный металлическими решетками ларек с
вырванными замками. В ларьке уже хозяйничала какая-то фрау, она косо посмотрела
на Генриха, но ничего ему не сказала. Мальчик снял респиратор и начал торопливо
есть, срывая обертки с шоколадок и печенья, открыл бутылку сладкой воды; потом
стал складывать шоколад за пазуху.
Вечером он почувствовал себя плохо. Очень плохо.
Его мама так и не вернулась.
По всему Сиднею бушевали пожары, над городом стлался черный удушливый дым.
Никто не боролся с огнем, люди, что еще имели силы передвигаться, постепенно
отступали к океану, и прекрасное здание оперы, белеющее у самой воды, оказалось
захлестнуто толпой, как во время небывалого аншлага. С моста, который местные
остряки прозвали "вешалкой для одежды", на длинной веревке свисало тело
самоубийцы, и за целый день никто не удосужился убрать труп или хотя бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг