"Так вот почему взбеленился старик!"
Несколько минут я стоял в нерешительности. Мне показалось, что за моей
спиной хихикнули. Я обернулся и увидел, что дипломники серьезно и
сосредоточенно возились у своих схем и приборов.
- Ладно, Галя, - сказал я, немного успокоившись. - Продолжайте работу.
Неладно все получилось. А вообще... Я бы вам не советовал разговаривать с
профессором Касьяновым в таком духе...
Она едва заметно улыбнулась.
- Вот еще один элемент, который он не предусмотрел в своем алгоритме...
- Какой?
- Способность человека к компромиссам со своей совестью.
Я так и сел. На этот раз дипломники действительно прыснули от смеха. Мне
ничего не оставалось делать, как поспешно покинуть лабораторию. До конца
рабочего дня я просидел в библиотеке.
Мне было стыдно за себя. Как она меня поддела! Компромисс со своей
совестью? Больше того, со своими убеждениями! Чушь какая-то. Нужно во что
бы то ни стало объясниться с Галиной. Она может подумать, что я совершенно
беспринципный человек...
Я вышел в институтский двор и вдруг увидел Галину. В обществе обоих
дипломников она шла к новому флигелю, справа от главного здания. Сердце у
меня сжалось. Она шла медленно, опустив голову, а дипломники что-то
убежденно говорили ей, размахивая руками.
- Галя! - крикнул я.
Все трое оглянулись. Вдруг один из парней схватил Галину за руку и почти
бегом повлек ее прочь. Они скрылись в подъезде нового флигеля, и второй
лаборант плотно закрыл за собой дверь. Несколько минут я стоял, как
вкопанный. Первым моим движением было бежать за ними. Но я сдержался. В
конечном счете Галина молода и свободна, и ей самой решать, с кем
встречаться.
Целый вечер я просидел на скамейке в парке, на берегу реки, наслаждаясь
гнетущей болезненной тоской. "Так тебе и надо, так тебе и надо, старый
дурак", - время от времени шептал я себе.
4
После этого случая я несколько дней подряд был подчеркнуто сух со всеми
сотрудниками лаборатории, особенно с Галиной. Иногда я делал ей резкие
замечания, и, когда она укоризненно и удивленно смотрела на меня, я
отводил взгляд в сторону. Но больше всего от меня доставалось дипломникам.
По нескольку раз я заставлял их переделывать матрицы памяти, перепаивать
схемы, по-новому решать монтажи. Угрюмо и беспрекословно они выполняли все
мои распоряжения. С профессором Касьяновым я держался официально и
сдержанно. Старик, наверное, понял, что я обижен, и однажды, задержав мою
руку в своей, промолвил:
- Да полноте же, Виктор! Я уже все забыл, а вы дуетесь. Забегайте ко мне
после работы, я приготовил против вас такой аргументик, что вы просто
ахнете! Кстати, как ребята справляются с новыми типом вероятностной
памяти? Как идет у них работа?
- Медленно, - угрюмо ответил я. - Мало того, что мы получили не очень
качественные радиокомпоненты. Из сотни туннельных диодов добрую половину
нужно отсеивать...
- Я вас очень прошу проследить за тем, чтобы этот блок ребята сделали как
следует. От него зависит очень многое. Так зайдете после работы?
Но к Касьянову после работы я не пошел, и вот почему. Когда сотрудники
разошлись и в лаборатории воцарилась полная тишина, я вдруг почувствовал,
что я не один. Мне даже стало немного жутко. Я огляделся и в самом дальнем
углу, за шкафом с химической посудой, за маленьким столиком увидел Галину.
Я поспешно подошел к ней.
Она сидела, уронив голову на руки, и тихонько плакала.
- Галя, что с вами? - спросил я, трогая ее за плечо. Она вскочила и
отшатнулась.
- Не подходите ко мне, не трогайте меня, - прошептала она.
- Хорошо, хорошо. Но объясните, почему вы плачете? Кто вас обидел?
- Вы.
- Я?
- Да, вы. Я была на вашей стороне. Я защищала ваши убеждения, как могла...
А вы на меня накричали... И теперь ваше отношение ко мне стало таким
странным... Мне тяжело... Очень тяжело...
Удивительна душа человека! Она призналась, что ей тяжело, и мне сразу
стало очень легко. Как тут не вспомнить Лермонтова: "Мне грустно оттого,
что весело тебе..."
Я ласково засмеялся.
- Не принимайте все так близко к сердцу.
Она вдруг заговорила взволнованно и убежденно:
- Я молода и глупа. Я не знаю и тысячной доли того, что знаете вы или
профессор Касьянов. Очень часто то, что я говорю, идет не от разума, а от
сердца... Когда человек мало знает и еще не научился самостоятельно
мыслить, он все принимает на веру. Я вам всегда так верила, так верила...
Она снова закрыла глаза руками и заплакала.
- Да полно, Галя! Не надо так... Конечно, вы молоды, но зато у вас все
впереди. И знание, и самостоятельная работа, и большое чувство.
Понемногу она успокоилась. Я предложил пойти погулять, и она согласно
кивнула и даже улыбнулась.
Мы пришли на ту самую скамейку над рекой. К Галине вернулось ее прежнее
спокойствие, а ее глаза, как мне показалось, стали более ласковыми и
добрыми. Мы поговорили о каких-то пустяках, потом замолчали. Когда зашло
солнце и спустились короткие осенние сумерки, я подвинулся к ней и
тихонько положил ладонь на ее руку. Рука у нее была очень маленькая и
холодная. Я снял пиджак и набросил его на плечи девушки. Она не
пошевельнулась.
- И это Касьянов хочет переложить на язык формул, - прошептал я.
- Не надо больше об этом, - ответила она тоже шепотом.
- Милая...
Она вдруг вся напряглась и отвела мою руку в сторону.
- Не нужно... Мы еще так мало знакомы...
- Вы знаете, почему я на вас рассердился? - спросил я.
- Знаю. Потому что вы увидели меня в обществе этих ребят, ваших
дипломников. Вы ревнивы.
- Да. Вы правы. Это было глупо и гадко.
- В тот вечер они просто решили показать мне новую лабораторию. Как много
в институте интересного... Особенно отдел художественного оформления.
Такой отдел действительно был создан в институте, я немало дивился этому
обстоятельству, но так и не успел познакомиться с его задачами. Говоря
откровенно, само его название ассоциировалось у меня с чем-то комическим и
легкомысленным, и я вспоминал о нем, как о каком-то курьезе.
Когда мы поднялись со скамейки, кусты позади громко затрещали. Я вдруг
увидел, как там, в полумраке метнулась неясная тень. Опять дипломники? Ну
что за наглецы...
- Неслыханная дерзость, - прошептал я.
В ответ Галина странно засмеялась. Домой проводить себя она не разрешила.
5
С Касьяновым мы снова встретились только через неделю, когда лаборатория
окончила напряженную работу по изготовлению пробного образца
микроминиатюрной вероятностной памяти нового типа. Касьянов, положив руку
па небольшой хлорвиниловый блок, включающий в себя миллионы искусственных
нейронов, улыбнулся и сказал:
- Ну, теперь можно немножко снять напряжение. Вы, ребята, кажется,
изъявили желание пойти в турпоход? - обратился он к дипломникам.
- Да.
- Неделя в вашем распоряжении. Кстати, Виктор, Галина обращалась ко мне с
просьбой отпустить ее на несколько дней к матери. Как ваше мнение?
Я подумал. Мне очень этого не хотелось, но пришлось согласиться.
- Вот и хорошо. А мы останемся с вами и немножко поспорим. Я уверен, что в
этом споре возникнут новые интересные идеи для нашей последующей работы.
Я был несколько удивлен и раздосадован, когда узнал, что Галина уехала, не
попрощавшись со мной. Лаборатория сразу стала для меня пустой и неуютной.
Только сейчас, когда этой девушки больше не было рядом со мной, я
почувствовал, как много она для меня значила... Весь день я слонялся из
угла в угол, не зная, за что приняться. А затем в душе вспыхнуло решение,
то самое решение, которое рано или поздно приходится принимать каждому
человеку, для которого другой человек перестает быть безразличным.
"Вот приедет, и все решится".
От этой мысли мне сразу стало легко, и в веселом и бодром настроении я
отправился в кабинет профессора Касьянова, чтобы вступить с ним в спор. О,
теперь у меня были тысячи аргументов. Теперь я сам был главным аргументом
против профессора!
- Сядем? - как всегда с хитроватой усмешкой предложил Касьянов.
- Сядем, - ответил я.
- Прежде чем спорить, я хочу задать вам вопрос, который мне было не очень
удобно задавать при дипломниках. Вы проверили качество монтажа новой
памяти?
- Да.
- Радиокомпоненты только высшего класса?
- Вы сами знаете, как нужно отвечать на этот вопрос, профессор. С высокой
степенью вероятности, да.
- Ну, хорошо. Так вот что я хочу вам сказать. Ваши возражения относительно
того, что самые тонкие эмоциональные движения человеческой, как вы ее
называете, души, не могут быть запрограммированы и алгоритмизированы, не
выдерживают никакой критики.
- Доказательства? - потребовал я.
- Вот вы убедили неопытную девчонку, вашу Галину, что я выживший из ума
старый дурак.
- Я так не говорил!
- Ну, может быть, не так. Но смысл был таков. И что же? Ваша поклонница
убедилась в обратном! Вам она просто поверила, а меня она поняла. Вы
чувствуете разницу?
- Пока нет.
- Она толковая девчонка, эта Галина Гурзо. У нее гибкий аналитический ум.
И когда я предложил ей разобраться в новом алгоритме, который
предусматривает подсознательную, не осознанную деятельность центральной
нервной системы, когда она разобралась в задаче, поняла ее, тогда она
пришла к выводу, что вы не правы!
- Не может этого быть! - воскликнул я. - Галина всегда была на моей
стороне!
- Была, да сплыла. Вот и вам я советую разобраться как следует в этом
интересном вопросе. Просто возьмите ее рабочую тетрадь и почитайте.
Слова Касьянова сильно меня взволновали. Моя Галина - и вдруг в лагере
противника! Я вспомнил, что последнее время она уклонялась от разговоров
на эту тему. Но оставался еще главный, как мне казалось, аргумент.
- Профессор, вы можете доказывать на бумаге все, что угодно, но вы не
можете переложить на бумагу мои чувства. Понимаете? Мои. Я люблю Галину.
Я был вправе ожидать, что мое сообщение заинтересует его. Действительно,
он поднял брови и спросил:
- Вы это серьезно?
Я взбесился.
- Может быть, вы мое чувство к ней тоже сможете разложить в ряд
рекурентных формул? Может быть, вы напишете уравнение того, что делается у
меня в душе? Может быть, вы составите график моей тоски по этой чудесной
девушке? Может быть...
Он поднял руку, останавливая меня. Лицо у него было хмурое и
сосредоточенное.
- Ну что ж, - сказал он, - по правде говоря, я давно это сделал. Вы не
хотите заняться моей теорией? Отлично. Я поручу вашей лаборантке Гурзо
изложить вам эту теорию популярно. Гурзо знает ее в совершенстве.
Я пытался еще что-то возражать профессору, но он ничего не отвечал, а
только качал головой. Никогда еще я не видел его таким серьезным и
обеспокоенным. Мне даже показалось, будто он сам почувствовал, что где-то
допустил ошибку...
6
Неделю, в течение которой отсутствовала Галина, я провел в мучительных
размышлениях. По совету Касьянова я взял ее рабочую тетрадь и принялся
разбираться в исписанных мелким аккуратным почерком страницах. Очень скоро
формулы обычной математической логики кончились, и появились новые
операции, новые обозначения и новые символы. Я не без удивления установил,
что математические познания Галины превосходили все, что можно было
ожидать. Я почувствовал себя неловко. Почему я раньше не присмотрелся к ее
работе, не узнал как следует, чем она занимается?..
Галя застала меня в тот момент, когда я дочитывал последние страницы.
- Именно в этот момент я и прозрела! - воскликнула она, подбегая ко мне.
Ее лицо было радостным и веселым, глаза искрились.
- Интересно, правда, Виктор Степанович? Что ни говорите, а наш старый
учитель - гений!
Мне оставалось только виновато улыбнуться и сказать:
- А вы все же предательница!
- Помните знаменитое "но истина дороже"? Так вот, я решила ничего больше
на веру не принимать. Давайте доказательства - и точка! Касьянов
представил доказательства.
Тогда я сухо произнес:
- А вы знаете, это не доказательства. Это бумага. В том, о чем я спорил с
ним, и теперь буду спорить с вами, доказательным может быть только прямой
эксперимент. История науки знает много примеров изящных доказательств на
бумаге, которые были похоронены не менее изящными опытами. Пока такого еще
не поставили.
Галина пожала плечами и недовольно поморщилась.
- Ну, знаете ли, в таком случае вы отрицаете роль теории. Вы рассуждаете,
как голый эмпирик.
Я вдруг остро почувствовал, что навсегда потерял союзника. Ее насмешливый
взгляд и веселый голос принадлежали теперь совсем другой Галине. Я
посмотрел на нее и вздохнул.
- Как быстро вы меняете свои взгляды...
- Дело не во взглядах. Да, до сегодняшнего дня я верила в чудеса. Но разве
доказательство, что чудес не бывает, не призвано направлять меня на путь
истины? То, что люди называют принципиальностью, очень часто оказывается
упрямой беспринципностью.
- Вам еще никто ничего не доказал. А что касается теорем профессора
Касьянова, то вам, должно быть, известно, что великий Лейбниц доказал
теорему о существовании бога.
- Я не знаю этой теоремы, но, наверное, она логически несостоятельна.
Должно быть, там в неявной форме заложены ложные посылки.
Я горько усмехнулся.
- Вы уверены, что в логике Касьянова не скрыты ложные посылки?
- Пока да.
- Пока! А что будет дальше, вас не волнует?
Галина на мгновенье задумалась.
- Кто знает. С познанием всегда так. Все люди запрограммированы на уровне
знаний эпохи своего времени. Может быть, в будущем некоторые программы и
придется менять. В этом сущность бесконечного познания...
Я театрально воскликнул:
- Вот вы вместе с вашим Касьяновым и попали в ловушку! Бесконечное
познание как раз и есть то самое "и так далее", где мы ничего не знаем. Я
верю только эксперименту, а не бумажным парадоксам, вроде этих.
Я сильно ударил тетрадью по столу. Галина перестала улыбаться и посмотрела
на меня с тревогой. Нет, она стала совсем другой. И все же она была та
самая девушка, в глаза которой мне хотелось смотреть до бесконечности. Я
положил тетрадь и пошел прочь, но вдруг она порывисто шагнула ко мне.
- Не сердитесь на меня. Я сама не знаю, что говорю... Вы знаете... Я бы
очень вас просила... Может быть, это и не совсем удобно...
- Что?
- Пойдемте сегодня вечером гулять...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг