- Что нужно сделать, Френк, чтобы увеличить производительность машин?
- Нужна большая энергия.
- Какова производительность сейчас?
- Примерно полграмма в месяц.
Дортмунд снова вмешался в разговор. Теперь он обращался не к Долори, а к
Стокинку и Кроу.
- А можно теоретически рассчитать конфигурацию взрыва?
- На кой черт? На кой черт, я вас спрашиваю? - закричал Френк. - Уж не
думаете ли вы планировать военные операции, где необходимо учитывать и
конфигурацию взрыва?
Снова в разговор вмешался Семвол.
- Френк, мы должны думать о безопасности острова, о его жителях, о вас,
Френк, о вашей невесте... Одним словом, пусть Мюллер повременит с
реактором и займется решением этой задачи. Подумайте хорошенько, и вы
поймете, что постановка вопроса своевременна.
Когда они покинули виллу Семвола, его догнал Джин Стокинк.
- Ей богу, ты корчишь из себя дурака. Неужели ты не понимаешь до сих пор,
куда клонится дело? Ну и пусть... Этого не остановишь...
Глядя на Френка с нескрываемым презрением, Родштейн сказал:
- Этот сопляк, который ничего в жизни не знает, просто боится подумать. До
его мозгов еще не дошло, что, взявшись за такую работу, он фактически
продал душу дьяволу.
На этот раз Френк посмотрел в глаза старому толстяку умоляюще.
Они разошлись у стены ускорителя. За ней раздавался глухой гул.
3.
Роза и Мария... Безлунная ночь с редкими звездами на черном небе. Френк
вытащил из нагрудного кармана запасную сигарету и закурил. Облокотившись о
ствол Розы, он несколько раз вдохнул горьковатый дым.
Так он стоял с закрытыми глазами, слушая едва уловимый плеск морских волн
и чувствуя, как вздрагивал подмытый ствол пальмы от этих почти не ощутимых
прикосновений океана к ее корням.
Френк встрепенулся. До его слуха донесся легкий шорох песка.
- Лиз!
- Это я, Френки!
Френк побежал между песчаными холмами ей навстречу...
- Идем к Розе и Марии. Я люблю слушать, как бормочет море, - прошептала
Лиз.
- Вот мы снова здесь вместе с тобой, - сказала Лиз, вытягиваясь на теплом
песке. - Только такие сумасшедшие физики, как ты, не видят в этом ничего
значительного.
Френк наклонился и в темноте нашел ее губы.
- Френки, очень хорошо с тобой. Я последнее время постоянно мечтаю о том,
чтобы мы были всегда вдвоем, а вокруг тишина, голубое море, белые чайки в
безоблачной синеве и на берегу наши дети... Наши с тобой, Френки... - Лиз
крепко прижалась к нему.
Френк едва дышал и, казалось, вот-вот в нем что-то взорвется, и он забудет
все на свете... Но где-то глубоко, в самых затаенных уголках его души
всплыли неясные образы уродливых чудовищ, ползающих на четвереньках,
поднимающих головы вверх к солнцу, которого они не увидят...
- А что, если у нас родятся дети-уроды? - прошептал он.
Лиз вскочила на ноги. В тишине, едва нарушаемой легким плеском воды, было
слышно, как порывисто она дышала.
- Что ты говоришь, Френки?
- Нет, ты отвечай прямо! А что будет, если у нас будут рождаться уроды?
Дети с двумя головами, с одной ногой, обросшие шерстью, гермафродиты...
- Боже мой, перестань! Умоляю тебя, перестань, Френк.
Она опустилась на песок и тихонько заплакала. Френк закурил. Тишину
прорезал дробный стук насосов на компрессорной станции. Ему стало очень
жалко Лиз.
- Прости меня, я не могу отделаться от мыслей, которые вселились мне в
голову после статьи в "Биологическом обозрении"... Наука всегда несла
людям счастье... Когда я был мальчишкой, я думал, так будет всегда...
- Я об этом думала, Френк. Почему у нас все время говорят о том, что вы,
современные физики, принесли человечеству несчастье? И почему, когда здесь
у нас говорят о русских ученых, подчеркивают, что все свои открытия они
стремятся приспособить для того, чтобы люди жили более счастливо? Неужели
их физики не такие, как вы?
- Они такие же, как и мы. Но... одно и то же открытие можно превратить в
добро и зло...
... После долгого молчания Френк спросил:
- Лиз, а ты бы согласилась быть женой убийцы?
- Боже мой, что с тобой, Френки?
- Ты отвечай... Для меня это очень важно...
- Убийцы? Конечно, нет. Боже, тысячу раз нет, если бы это был даже ты,
Френк! Неужели тебя заставляют... О, этого не может быть... Ты никогда не
согласишься!
Лиз снова прижалась к нему, часто вдыхая прохладный соленый воздух.
Откуда-то набежал легкий порыв ветра, и листья Розы и Марии зашелестели.
- Мне страшно, Френк. Мне кажется, что сегодня мы видимся последний раз.
Море зашевелилось, в городке завыла сирена - мотоциклисты объезжали здания
ядерного центра.
- Не надо, Лиз, - сдавленным голосом прошептал Френк. - Если бы я не любил
тебя так, как я люблю... Лучше уйдем отсюда... Уйдем.
Они встали и пошли через песчаные дюны. Они шли прижавшись друг к другу. И
то, что они ощущали теплоту друг друга и чувствовали дыхание друг друга,
казалось им самым большим счастьем. И еще с этого момента они поняли, что
большое человеческое счастье должно быть как-то завоевано, иначе его не
будет.
4.
Френк резко поднялся с постели, отдернул штору и через окно посмотрел на
асфальтовую дорогу и дальше, на море. Оттуда доносился глухой рокот
прибоя, а если внимательно вглядеться в темноту, можно было увидеть
светящиеся голубоватым светом пенистые волны, накатывающиеся на песчаный
пляж. На фоне голубого мерцания медленно двигался силуэт часового с
автоматом в руках... Он олицетворял тревогу и недоверие, царившие в мире.
Он напоминал, что среди людей все еще господствуют страх и вражда.
Этажом ниже, в квартире Родштейна, стенные часы пробили три. Родштейн
любил эти часы и часто говорил Френку, что при каждом бое он просыпается и
сладко потягивается. Френк представил себе этого толстого немца с
виртуозными руками. Сейчас он вытянул свои короткие ноги и сладко зевнул.
Счастливый человек! Его не мучают никакие вопросы. У него есть хоть и
примитивная, но все же философия. А какая философия жизни у тебя, Френк?
Ночью людям в голову приходят самые неожиданные идеи. А что, если
разбудить Родштейна? Френк натянул на себя халат, спустился по ярко
освещенной лестнице и постучал в дверь.
- Кто там и что нужно?
- Род, это я, Френк.
Дверь отворилась, и он увидел Родштейна в длинной ночной сорочке.
- Я всегда думал, что вы психопат и рано или поздно плохо кончите. Входите.
- Спасибо за правду, Род. Меня разбудил бой ваших часов. Я решил
посмотреть, как вы потягиваетесь в постели...
Родштейн, не отвечая Френку, пошел в глубь квартиры, на ходу поворачивая
выключатели. В квартире Родштейна царил безнадежный, пропитанный сигарным
дымом беспорядок.
- Садитесь, - сказал Родштейн, указывая Френку на диван. - Что будете пить?
- Что угодно.
- У меня есть замечательный ром. Хотите крепкого чаю с ромом? Я сейчас
заварю.
- Хорошо. Признаться, хочу.
Родштейн зашаркал туфлями и скрылся на кухне.
- Я, между прочим, придумал, как лучше эвакуировать газ из инжектора, -
сказал Родштейн.
Френка всегда восхищала особенность немца говорить о самых интересных
вещах сонным, будничным тоном.
Родштейн налил два стакана очень крепкого чаю и влил в каждый из них по
стопке рома.
- Пробуйте. По-моему, здорово.
Френк жадно хлебнул сладковато-горькой горячей жидкости.
- Ну, как? - спросил Родштейн.
- Хорошо. Мне повезло, что вы мой сосед. Плохо, когда соседи трезвенники.
- Когда вы обзаведетесь детьми, вам будет все равно, кто у вас соседи.
- Род, а вы верите в бога? - спросил Френк.
- Типичный вопрос полуночника. Во время бессонницы в голову приходят
идиотские мысли.
- Все равно. Скажите, вы верите в бога?
Родштейн пожевал кончик спички.
- Нет, не верю, - сказал он.
- Почему?
- Потому что я не знаю, для чего он нужен. С меня достаточно того, что в
природе все подчинено строгим законам.
- А вам не кажется, что кто-то эти законы установил?
- Нет, не кажется. Если бы их устанавливал какой-то высший разум, они были
бы значительно умнее. Я не могу согласиться с мыслью, что высший разум,
бог, создал людей для того, чтобы они посвящали свою жизнь поискам средств
убивать друг друга. Здесь нет логики.
- Когда вы говорите о логике, вы имеете в виду нашу, человеческую логику.
А может быть, есть другая, высшая логика, - сказал Френк. - Может быть,
логика во втором начале термодинамики: хаос должен восторжествовать. Для
торжества великого хаоса нужен примитивный человеческий разум. Вы поняли?
- Ерунда. Логику мы не придумываем. В нашу голову ее вложила природа.
Френк пожал плечами и выпил несколько глотков чая. Потом вдруг спросил:
- Как вы думаете, страшно умереть?
Родштейн перестал пить.
- Вам, Френк, нужно хорошенько отдохнуть. Почему вы об этом думаете?
- Не знаю, не знаю. Может быть, просто потому, что мы так часто смотрим на
нашу смерть, которая непрерывно колеблется там, в этих проклятых магнитных
ловушках. Иногда я думаю, что было бы, если бы кто-нибудь взорвал
электростанцию на Овори или просто выдернул рубильник, который подает
энергию на наш остров.
- Послушайте, Френк. Я не знаю, к чему вы затеяли этот разговор. Мне
только известно, что не стоит взрывать электростанцию на Овори. Ведь
рубильник, питающий ловушки, в нашей лаборатории. Если у вас в мозгу
завелись такие мысли, лучше откажитесь от работы. После разговора с вами
мне не очень нравится, что вы хозяин рубильника, который питает хранилища
с антивеществом.
Френк засмеялся.
- Вы трусите, Род?
- Нисколько. Я не верю, что вы когда-нибудь решитесь выдернуть рубильник.
Вы слишком сильно любите жизнь и свою Лиз. Влюбленные всегда трусы.
- У вас странная логика, Род, - сказал Френк немного подумав. - То вы
выражаете опасение, что я хозяин ловушек с антивеществом, то вы дразните
меня тем, что я влюбленный трус.
- Выпейте, Френк, - сказал Родштейн. - Выпейте и перестаньте болтать
чепуху. Я уверен, Что завтра утром вы будете смеяться над собой. Вы
встретитесь с Лиз и начнете мечтать о коралловом острове в Тихом океане...
- А что скажут другие люди? - вдруг спросил Фреик. - Вы бы хотели быть
проклятым миллионами людей?
Родштейн встал.
- Советую вам взять отпуск. Совершите путешествие. Пусть Лиз забеременеет.
И только после этого возвращайтесь к работе.
Френк тоже встал.
- Я подумаю. Может быть, я так и сделаю.
И Френк поднялся в свою квартиру и несколько минут смотрел в окно. Яркий
электрический свет освещал асфальтовую дорогу и участок берега,
огороженный колючей проволокой. На той стороне ограды стоял солдат с
автоматом и смотрел в его сторону.
ТУМАН НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
1.
Открытия планировать невозможно. Если бы можно было составить план
совершения открытий, то как бы сложен он ни был, над ним стоило бы
потрудиться.
Открытия, как правило, стоят вне столбовой дороги науки. Очень часто
современнику они кажутся мелкими и незначительными, и на них просто никто
не обращает внимания.
После того как открытие сделано, оно переходит в стадию "разработки", из
него извлекают все, что можно извлечь, из него делают все возможные прямые
и косвенные выводы, оно становится на магистральный путь науки и
постепенно теряет свою новизну. Его используют на практике.
Профессор Котонаев заблуждался, считая вполне достаточными для создания
антивещества уже известные в науке данные. Тысячи опытов по рождению
античастиц гипнотизировали и создавали иллюзию легкости проблемы. Котонаев
настаивал, и в Рощине было решено взять крепость приступом.
Так было со многими проблемами прикладной физики. Все было логично и
одновременно неверно. Неверно из-за неполноты человеческих знаний и, может
быть, из-за самой логики, в которой всегда есть положения, которые нельзя
ни доказать, ни опровергнуть. В этих случаях нужны новые, ранее не
известные факты, требуется новое открытие.
Микроскопические доли антижелеза, получаемого в рощинском институте,
упорно рассасывались. Удалось примерно на порядок увеличить
производительность космотронов, но это не спасло положения. Измерения,
которые провела Нонна Кириллина, показали, что скорость рассасывания
антивещества растет пропорционально его количеству.
Нонна и Николай Молчанов сидели в лаборатории и неподвижно смотрели на
прямую линию скорости аннигиляции антижелеза. Красная линия выносила
страшный приговор проделанной работе. Десятки тысяч приборов, десятки
грандиозных зданий и сооружений, миллионы киловатт энергии - все напрасно!
Напрасно ли? А может быть, так и нужно? Может быть, иначе нельзя! Разве
открытия планируются? Разве можно было так просто, сидя за письменным
столом и делая вычисления, предвидеть все это?
- Так что же теперь делать? - спросила Нонна. - Знаешь, мне хочется
плакать...
Молчанов невесело улыбнулся.
- Конечно же, не реветь. Нужны новые идеи...
- Котонаев вдолбил нам в голову свой план, и теперь, кроме него, ничего
нет. Встречные пучки вытеснили все. Мне иногда кажется, что для решения
проблем, вроде нашей, лучше не знать этого метода или, во всяком случае,
все забыть и начать на пустом месте. Очень трудно отделаться от привычного
образа мышления, особенно, когда знаешь, что так думает каждый, кто здесь
работает.
Профессор Соколов вошел неслышно и некоторое время тоже рассматривал
прямую линию в рабочей тетради Кириллиной. Николай и Нонна растерянно и с
надеждой посмотрели в его усталые глаза.
- Вы только не сердитесь на профессора Котонаева, - тихо сказал Соколов. -
Он сделал все, что мог. Ему и его группе сейчас тяжелее всех. Котонаев -
замечательный физик, выдающийся ученый. Но мы не вправе требовать от него,
как впрочем и от всякого ученого, чтобы он все предвидел.
- Но кто-то же виноват! - не выдержав, воскликнула Нонна.
- Никто не виноват! В науке всегда так. Есть проблемы, которые не решаются
известными методами.
Молчанов понял, что необходимо что-то делать, что-то срочное, немедленное,
что угодно, только не сидеть вот так, сложа руки.
2.
В мире, достигшем небывалой возможности концентрировать в небольшом объеме
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг