давно. Я училась в Авалоне, в Академии Любви, выстроенной твоими руками.
Твои колонны и зимние сады научили меня большему, чем все старые гетеры и
отставные гимнасты. Когда живешь в таком доме, хочется быть совершенством.
- Ее холодные хризолитовые глаза истерически сузились - очевидно, она
никогда в жизни не знала отказа своим желаниям. - Ты бог. Ты создал меня.
Сегодня я принесу себя на твой алтарь.
- Может случиться наоборот,- еле вымолвил Вирайя, польщенный в тысячу
раз более, чем похвалами всей Коллегии архитекторов.
- Ты ешь пока, бог, - рассудительно посоветовал Шаршу, - а то потом
Аштор останется недовольна тобой. Вот, между прочим, фазанье мясо,
перемешанное с ветчиной, - за рецептом ко мне приезжал повар иерофанта,
наместника столицы...
Вирайя был изрядно голоден, поскольку специально не пообедал дома,
зная кулинарные склонности Шаршу, а потому смущенно улыбнулся гетере и
приступил к еде. Врач сам налил ему домашнего вина.
Жирный, одетый с безвкусной роскошью старик - надзиратель пригородной
зоны виноградников, адепт среднего посвящения,- прохрипел, оборачиваясь к
Аштор с бокалом в огромной, как подушка, лапе:
- К сожалению, дома, выстроенные посвященным Вирайей, не на всех
влияют положительно... Уж как хорош летний дворец моего соседа, Мана
Парсейи, а вот...
Судя по скорбной мимике старца, по тяжеловесному покачиванию головы,
событие было печальным. Гости, ничего не спрашивая, разом оставили веселую
болтовню и возмущенно забормотали, дивясь неслыханному злодейству. Вирайе
даже показалось, что в этом возмущении был немалый элемент нарочитости, -
как будто каждый боялся, что остальные заподозрят его в недостаточном
рвении. Только Шаршу молчал, набычив голову с тугими кудряшками вокруг
лысины. Тогда архитектор стал оправдываться, устыдившись своей
неосведомленности:
- Я живу затворником, посвященные. Я, как вы, может быть, знаете,
занят сейчас Дворцом Коллегий Внешнего Круга (не утерпел - покосился, как
реагирует Аштор)... так устаю, что даже сводку новостей не всегда читаю...
- Это непохвально! - ответил надзиратель виноградников. - Впрочем,
вина твоя невелика, поскольку сообщение появилось только в нынешней
сводке... Одним словом, мой сосед Ман был вчера убит собственной рабыней.
Убит в летнем дворце... твоей постройки, посвященный Вирайя!
Снова общий гневный ропот. Только Шаршу сказал, преспокойно отправляя
в рот кусок мяса, который он до сих пор тщательно поливал несколькими
соусами:
- Ты так говоришь, Ицлан, как будто Вирайя соучастник, - видишь, он
даже побледнел...
- Да ну тебя, - отмахнулся Вирайя.- Действительно, ужасный случай,
наверное, тысячу лет такого не было...
- Ужасный, - серьезно ответил Шаршу.- А какова причина убийства,
интересуешься?
- Интересуюсь, - не подумав, сказал Вирайя. Тут же старый Ицлан воздел
глаза к потолку, отвернулся и плюнул.
- Да, причина! - твердо повторил Шаршу. - Хотя ты, Ицлан, считаешь
кощунством говорить о чем-либо, кроме самого факта убийства, я все-таки
скажу тебе и всем вам, друзья мои: достойный Ман Парсейя затравил сына этой
рабыни гепардом!
- Ну и что? - спросил Идлан. - Значит, виноват был!
- Да не был он ни в чем виноват! Для развлечения своего затравил... -
Шаршу отер пот со лба, нехорошо усмехнулся. - Вместо порадоваться, что ее
отпрыск потешил хозяина, - раскроила ему череп какой-то статуэткой!..
- Напрасно ты смеешься, - угрюмо упорствовал Ицлан. - Некстати!
- Отчего же, смеяться всегда кстати...
- Шаршу! - крикнул надзиратель, багровея и приподнимаясь на локте.
Врач тоже приподнялся и заорал так, что рабыни испуганно замерли - кто с
подносом, кто с кувшином:
- Я не смеюсь только над правом матери мстить за сына! Мстить подлецу
и садисту, Ицлан!
Вирайя, хорошо знавший врача, почувствовал, что разгорается один из
тех скандально-острых споров, которые так будоражат нервы в доме Энки.
- Назови меня недостойным имени Избранного, но я считаю, что раб может
испытывать те же чувства, что и мы с тобой. Надо уважать в нем человека!
Вот это опаснее всего. Шаршу не признает авторитетов, глумится над
общепринятыми взглядами... Сколько раз давал себе слово Вирайя не бывать
здесь - и снова ехал в салон, навстречу греховной сладости вольных споров.
Насколько было известно Вирайе, вольнодумию врача положила начало
некая юношеская любовь к столь же юной рабыне, а может быть, просто первая
влюбленность, но необычайно светлая, такая, о которой до конца дней сладко
щемит сердце. И что-то ужасное случилось с этой девочкой... Что-то, в чем
был вынужден принять участие сам Шаршу. Потом, как говаривал Энки, идею
равенства человеческого укрепила в нем работа медика. "Внутри-то у всех все
одинаково... что у последнего раба, что у иерофанта... Все болеют, все
жалуются, все, если больно, на тебя по-собачьи смотрят: помоги! Какие уж
там посвящения..."
- Конечно, коротконосые лишены нашей утонченности, но зато чувства у
них ярче и сильнее.
Ицлан побагровел так, что стало страшно за него, и не смог сказать
больше ни слова. Вмешалась маленькая, подвижная женщина с обезьяньим
личиком под сиреневой челкой - жена инспектора колониальных
распределителей, ныне пребывавшего у Ледяного Пояса:
- Не знаю, сильнее ли у них чувства, - за своего сына, спаси его
Единый, я бы любому перегрызла горло! Но ты, Шаршу, должен быть
последовательным. Если уж рабы - такие же люди, как мы, то почему ты не
отпустишь на волю своих?
- Я думал об этом, Танит. Это наивно. Во-первых, никто не включит их в
систему распределения. Если не моими, то чьими-нибудь рабами они станут.
Во-вторых... они все-таки не совсем такие, как мы. Слишком велика
дистанция.
Подозвав жестом одну из северянок, Шаршу заставил ее сесть рядом и
обнял за плечи. Ловкая, прекрасно сложенная, эта крепкая курносая девушка
не слишком проигрывала даже в обществе красавицы Аштор. Пушистые, ресницы
былл в страхе опущены, но из-под них то и дело вспыхивала чистейшая
голубизна.
- Вот,- сказал врач, - смотрите, какое чудо! Она родилась там, где
никто и не слыхал о нашей стране. Зато каждый ребенок из ее племени знает,
что несколько раз в год прилетает громадный дракон и уносит самых здоровых
парней и девушек. Она перепугана раз и навсегда. Я долго отучал ее дрожать
перед любым механизмом. Будь я проклят - она удирала от водослива в отхожем
месте! Если я ее отпущу, она заблудится на Парковой горе. Раб не может
покинуть пределы метрополии. Даже если я уговорю "дракона" отвезти ее
домой, она не сумеет показать, куда надо лететь. А здесь ей совсем неплохо.
Во всяком случае, как бы я ни напился, я не заставлю ее драться насмерть на
ножах с другой такой же девчонкой... И не буду ломать ей пальцы щипцами для
орехов, как любят в Висячих Садах!
- Кто говорит о крайностях? - немного успокоившись, запыхтел Ицлан.-
Пусть я не считаю раба человеком, но наслаждаться его муками я тоже не
стану. Я даже животных никогда не мучил... Не думай, что я оправдываю
покойника Мана. Но согласись, что раб должен знать свое место, иначе завтра
он поднимет руку на Избранного по меньшему поводу, а послезавтра - из-за
плохого настроения...
- Ты прав, - грустно сказал Шаршу. - Такая уж система. И эту рабыню
надо казнить... Надо, ничего не поделаешь. Но я бы установил какую-нибудь
ответственность и для Избранных... Хотя бы за чрезмерную жестокость! Караем
же мы отца или мать, искалечивших свое дитя. А рабы - наши дети.
Он убрал руку с плеча девушки, и она неслышно ускользнула.
- Но почему же это так? - заговорил Хассур, блистая впалыми глазами и
назидательно подняв костлявый палец. - Почему коротконосые, существуя на
свете столько же, сколько Избранные, не создали своей культуры, городов,
машин? Разве это не говорит о врожденной неполноценности коротконосых? О
том, что сам Единый установил неравенство рас, а значит, и рабство?
Из-под башенного лба Шаршу словно выстрелы сверкнули. Он окончательно
сорвался и налетел на Хас-сура:
- У тебя достаточно высокое посвящение - читай хроники! Мы сами, сами
делаем их неполноценными. Держим весь мир в невежестве и нищете - пусть
плодится дешевая рабочая сила! Ни одна машина не может быть вывезена за
пределы Островов Избранных - кроме вооружения для постов! Ни один раб,
побывавший здесь! Священная необходимость? Нет! Страх обзавестись
соперниками!
Вирайя понял, что Шаршу потерял контроль над собой и теперь наговорит
такого, что не годилось бы слушать людям низших посвящений - например,
Аштор. А ей хоть бы что - глаза горят вниманием и любопытством...
- Читай хроники, говорю тебе! Знаешь, как возникали города и царства
на великих реках, на Внутреннем море, в Восточном океане? Где они теперь,
а? Потомки тех народов до сих пор бредят божьим гневом. Слыхал про Сестру
Смерти? А они ее видели...
- Шаршу, - предостерегающе шепнул Вирайя, погладив его плечо.
- Все это логично, - увернулся Хассур, - но ты, кажется, сомневаешься
в справедливости воли Единого? Согласно ли это с учением Ордена?
И наступила тишина, нарушаемая только плеском воды. Скульптор,
кажется, сам испугался своих резких слов, их неожиданно грозного звучания.
- Об этом ты поспоришь со священниками, - хрипло ответил врач, наливая
себе кубок вина. И тут Аштор гениально разрядила напряжение, грациозно
подобрав ноги и протянув руку в ожидании опоры. Вирайя вскочил пунцовый, со
слезами на глазах и неистово бьющимся сердцем. Все высокие материи разом
вынесло из сознания. Аштор балетным движением перемахнула канал, подала
руку архитектору и таким взглядом обвела гостей, словно вполне отчетливо
сказала: "Советую всем заняться тем же..."
Танит с сиреневыми волосами засмеялась и крикнула:
- Вот кто мудрее нас всех! Браво, Аштор, мы просто болтуны! Шаршу, нет
ли среди твоих полноценных рабов красивого молодого мулата?
- Поищем, - улыбнулся, принимая игру, хозяин дома. - Ты сама проверишь
его полноценность!
Ицлан добродушно похохатывал; только Хассур мрачно блестел глазами.
...Он догнал Аштор в самой глубине аркады, где лишь две-три свечи
роняли тусклый свет на расстеленные шкуры. Гетера стояла перед зеркалом,
сбросив безрукавку и разглядывая свои круглые молочно-белые груди. Заслышав
шаги Вирайи, не обернулась, только сказала:
- Надо бы загореть. Я слишком много сплю днем. - И медленно
расстегнула широкий ремень, шитый золотом и бисером.
Вирайя сел на шкуру. Она прилегла рядом, не прижимаясь, давая себя
осмотреть. Ногтями поиграла с нагрудным знаком Вирайи:
- О чем ты думаешь? Ты какой-то грустный.
- Ты могла бы мучить раба? - спросил он, потому что от ее ответа, как
ни странно, что-то зависело в предстоявшем любовном сближении. Аштор
ответила без удивления:
- Не бойся, не могла бы. Я никого не могу мучить, даже когда меня об
этом просят.
- Просят?
- Да, есть и такие.
Она придвинулась ближе, подтянула колено к животу и обхватила его
руками.
- Может быть, ты недоволен, что я увела тебя из зала?
- Что ты!
- Не знаю. Есть мужчины, которые любят все делать на виду у гостей.
- Они неполноценные, - сказал Вирайя, и оба рассмеялись, припомнив
сегодняшние разговоры.
Странно - ему не хотелось бурных ласк. Эта женщина, такая царственно
прекрасная, вдруг показалась Вирайе нуждающейся в жалости и защите. Он
привлек ее голову к себе на грудь. Она охотно прильнула и сказала,
вздохнув:
- Вот ты какой, бог...
Он поднял голову, почуяв чье-то присутствие.
Под аркой, на берегу канала, стоял и внимательно смотрел на них
человек, обтянутый черной кожей, с золотым крылатым диском на груди, в
зеркальном шлеме. В левой руке у него был красно-белый полосатый жезл, на
поясе - радиопередатчик и пистолет. Вестник Внутреннего Круга в полном
облачении, торжественно окаменелый.
Аштор, вскрикнув, отпрянула и попыталась прикрыться шкурой - только
глаза блестели. Вирайя встал на ватных ногах, выпрямился.
- Именем Священного Диска! Вирайя Конт, адепт малого посвящения
Внешнего Круга?
- Я.
- Слава Единому, жизнь дающему, вечному.
- Слава Никем не рожденному,- ответили губы Вирайи.
- Посвященный, следуй за мной.
Гости лежали, уткнувшись лицом в ковер. Валялись надкушенные фрукты,
перевернутая посуда. Архитектор, проходя мимо, подумал: "Как забавно торчит
кверху зад Шаршу, обтянутый домашним халатом".
III
Тяжелый, хмурый затылок. Затылок-груша, воспаленный, розовый, словно
опухоль. Затылок, выразительный, как лицо, - глубокая поперечная складка
напоминает неумолимо сжатый рот.
Затылок выплывал из темноты, как мертвое багровое солнце. И опять рука
Орианы хватала бронзового дельфина. И край массивной подставки, словно в
пирог с твердой коркой, проваливался в лысину.
Не было больше страха. А может быть, его вовсе не было? Убив, она
стала сама как мертвая. Собрала в сумку свои нехитрые пожитки, надела обувь
покрепче, закуталась в покрывало и ушла. Ни о чем не думая, никого не
замечая, добралась по дороге до столицы. На контрольном пункте ее окликнули
"голубые". Наверное, она производила впечатление помешанной - смеялась им в
ответ, махала рукой. Пропустили с прибаутками, один даже сделал вид, что
собирается облапать. Она побежала, солдаты хохотали.
Села отдохнуть в подвале пустого портового склада - и поняла, что
дальше идти не сможет. Затылок, седой и розовый, наплывал, рождая
нестерпимую тошноту. Она била по нему, проламывала, и все повторялось
сначала.
Она корчилась в судорогах рвоты, когда со ступеней ослепил ее луч
света. Ориана ползком попыталась выбраться из него, как из ловушки, но луч
преследовал ее, пока не загнал в затхлый мокрый угол. Пожилой широколицый
офицер в голубой каске присел на корточки рядом с ней и стал сипло,
добродушно уговаривать.
- Ну, хватит, хватит... Я понимаю - шутка ли, убить Избранного!
Она немигающими глазами уставилась в морщинистое лицо, по которому
струйками стекал пот из-под каски.
- Зверек, ну право слово, кролик! - умилялся офицер, обращаясь к
напарнику, тому, что держал фонарь. - Просто не верится, что такая вот
могла... Давай-ка посмотрим спинку, единственно для очистки совести.
Напарник мигом расстегнул пряжку на плече Орианы, оголив татуировку.
Офицер развел руками, вставая:
- Все правильно, голубушка. Ман Парсейя, дата и личный номер. Сами
пойдем, красавица, или помочь?
Ориана послушно встала.
В закрытой голубой машине, пропахшей табаком и блевотиной,
сопровождавшие стиснули ее с двух сторон плечами. С переднего сиденья,
отделенного решеткой, обернулись водитель и еще один стражник: смотрели,
как на невиданного зверя.
Человеческое присутствие избавило Ориану от налетающего затылка.
Осознав это, она благодарно прижалась к шершавому, с холодной металлической
нашивкой плечу офицера. Кто-то хихикнул, другой сказал: "Дурочка". Блаженно
улыбаясь, любовалась она озаренной прожекторами жизнью порта. Что-то чуждое
людям виделось ей и в растопыренных, как пауки, черных кранах на пирсе и в
величавом движении огней на рейде. Над скопищем мелких судов полыхала
трескучая звезда дуговой сварки: два раба, стоя в дощатой люльке, латали
корму транспорта.
Яркий, веселый свет звезды поманил Ориану, и она машинально протянула
руку к стеклу. Молодой стражник, словно кот подвешенную бумажку, легко
перехватил ее руку и выкрутил в кисти. Она забилась от боли.
- Легче все-таки, мясник!- проворчал офицер, укладывая безжизненную
голову Орианы на спинку сидения.
- А, ладно, все равно ей крышка, - беспечно ответил напарник, сжимая и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг