но рискованный путь через технические лифты, где в каждом люке могло
теперь сидеть по стрелку, отпадал.
Эндрю поплыл вдоль стены центрального ствола, проверяя на лету
кислородные баллоны и другое вакуумное оборудование спецкостюма. Он
двигался в корму, к отражателю, где были контрольные люки.
Протиснувшись в шлюзовую камеру, Эндрю застегнул маску
спецкостюма, снял со стены маневровый пистолет, нацепил его на пояс и
рядом пристегнул карабин страховочного леера. Теперь нужно было
закрыть внутреннюю дверь. Эндрю протянул к ней руку, да так и застыл.
- Кто не успел, тот опоздал, - сказали ему.
В десяти метрах от него из стены торчал десантник с лазером в
руках. Судя по всему, он не мог целиком пролезть через горловину люка
в своей толстенной штурмовой броне. Даже шлем внизу оставил. Но и
того, что просунулось в разгруженную зону, вполне хватало для
убийства.
- Вот что мне не нравится в невесомости, - сказал десантник
меланхолично, - что всегда глаза на лоб и волосы дыбом стоят.
Проклиная все на свете, Эндрю нащупал за спиной аварийную скобу.
На случай отказа гидравлики в шлюзе стояли пиропатроны. На каждую
дверь - полсекунды. Успеет этот тип выстрелить? Скорее всего - да.
Пули Эндрю не очень боялся. А вот лазер...
- Ну, - продолжал десантник все так же спокойно, - плыви сюда,
дорогуша. Там уж тебя заждались.
Эндрю медленно потянул скобу, выбирая свободный ход. "До чего же
все-таки недалекие люди обожают упиваться агонией жертвы! Этот тип,
наверное, думает, что я от страха остолбенел...".
- Ага! - раздался голос издали, и через люк, что подальше,
высунулся еще один ствол, а за ним и голова. - Вот он, зараза! Давай,
лейтенант, сюда иди!
- А может, вы ко мне? - учтиво осведомился Эндрю, чувствуя, как
внутри закипает неведомая ему ранее смелость обреченного. Шансов уйти
живым из-под лазерного выстрела в упор было очень мало. Но в том, что
разгневанная пехота намерена отыметь его не только фигурально, Эндрю
тоже не сомневался.
- Даю тебе секунду, - ровным голосом произнес флегматичный
убийца. - Моя лапочка...
И тут "Декард" решил помочь астронавту. Он мощно передернулся
всем своим необъятным телом и с оглушительным хлопком катапультировал
реакторный отсек.
Центральный ствол заходил ходуном. Десантники в ужасе заорали.
Эндрю рванул скобу, увидел ослепительную вспышку, получил сильнейший
удар в грудь и бездыханным вылетел за борт.
На этот раз Эндрю очнулся от адской боли. Он болтался на конце
страховочного леера, вокруг был космос, под ногами - громада корабля,
а грудь раздирало чудовищное жжение.
Судя по всему, его разбудил спецкостюм, автоматически введя в
потерявший сознание организм лошадиную дозу наркотика. В который раз
уже космическая техника выручала Эндрю в безвыходной, казалось бы,
ситуации.
Выкрикивая ругательства сразу на трех языках, рыча и пуская
слюни, он схватился за грудь. Ничего особенного не нащупал, потом
догадался, что он в перчатках, нагнул голову, насколько позволял
воротник, и посмотрел. Мягкой обшивки спецкостюма больше не
существовало, а торчащий наружу кевларовый торс оказался сильно
оплавлен. Видимо, Эндрю, выпадая из люка, "поймал" случайное попадание
по касательной. Сомнений не было - еще минуту назад лейтенант Вернер
горел синим пламенем.
Кожу жгло так, что хотелось из нее выпрыгнуть. Перед глазами
плавали радужные круги. Третий за день приход в сознание был ужасен.
Эндрю даже не обрадовался тому, что все отлично помнит.
Наркотик действовал, боль постепенно отступала. Двигаться Эндрю
мог. Хотя это вовсе не означало, что он впоследствии не загнется.
Аптечку спецкостюма разрабатывали из такого расчета, что раненый
астронавт должен выполнить свою задачу. Может, он и смертельно ранен,
но какое-то время еще проживет. А там уж как-нибудь. Эндрю
перевернулся к кораблю спиной, взял маневровый пистолет и нажал на
спуск. "Хорошо, что леер не сгорел, - подумал он. - А то совершил бы я
на Марс посадочку... И вдвойне хорошо, что десантная броня такая
мощная. Не пролезть в ней в наши дырки. И это просто
за-ме-ча-тель-но!".
Из распахнутой двери шлюза на этот раз никто не торчал. Возможно,
десантники сейчас искали оставшиеся от команды спецкостюмы,
намереваясь завершить охоту в открытом космосе, но тут они не успевали
явно. Эндрю был в отключке всего-то несколько минут, больше ему
прохлаждаться не дала аптечка.
Несколькими импульсами он подогнал себя к "Декарду", прошел над
огромными десантными ботами и вдруг завертелся волчком. С трудом
погасил вращение и отцепил леер, выбравший длину и рывком остановивший
движение. Подлетел к штабному катеру, на котором сбрасывалось пехотное
руководство. Просочился внутрь через аварийный шлюз. Запутался было в
незнакомых лазах и коридорчиках, но вскоре добрался до рубки. Нырнул в
кресло и, превозмогая навалившуюся усталость, дал команду на сброс.
Катер спрыгнул с палубы "Декарда", повисел некоторое время в легкой
задумчивости и, дождавшись команды, рванул вслед эскадре Баскина.
Если бы Эндрю не ходил на скауте под началом Эбрахама Файна,
который любого члена экипажа на всякий случай учил "рулить"... Если бы
управление судов москитного флота не было оптимизировано до
крайности... Если бы эскадра задумала лихой обманный маневр с заходом
на другую сторону планеты... По крайней мере десяток весьма
специфических "если" мог в этот день оказаться против мастер-техника
лейтенанта Вернера. Но он подтвердил свою репутацию везунчика. На его
сигнал бедствия пошел не задрипанный файтер, а целый флагманский
мегадестроер (от того на самом деле, что Баскин не любил соваться в
пекло). Более того, Эндрю не умер. Он даже успел надиктовать в
бортовой журнал катера подробный доклад о том, что произошло на
"Декарде". И вышел из комы через каких-то три дня, живой, хотя и
малость сумасшедший после всего пережитого.
Ему прямо в клинику Пурпурное Сердце привезли.
Но он так и остался лейтенантом, и никаких особых поощрений не
получил. Сердце дали за ранение. А взамен Эндрю расписался в том, что
под страхом военного трибунала никогда и никому не скажет, что именно
произошло на "Декарде". Из официальной информации явствовало, что там
взорвал реактор марсианский диверсант. А лейтенант Вернер, который вел
профилактические работы на внешней обшивке судна, оказался
единственным спасенным после катастрофы. На самом же деле вице-адмирал
Баскин, прослушав доклад Эндрю, нашел его убедительным. И решил, что
раз живых офицеров на судне нет, то и разбираться больше не с кем. Он
подогнал флагман к беспомощно крутившемуся вокруг Марса "Декарду" и
устроил своим застоявшимся без дела стрелкам огневой тренаж.
Того, что у десантника посадочные средства в наличии, а значит и
люди все на борту, он, недолго думая, приказал стрелкам не видеть.
Позже с них особисты тоже взяли подписку.
В итоге Баскин получил от Дяди Гуннара нагоняй за большие потери
и орден за находчивость в трудной ситуации.
А Эндрю Вернер старался о "Декарде" никогда больше не вспоминать.
И не вспоминал - до того самого дня, когда Боровский прямо спросил,
что же там случилось.
И вышло, что в конечном счете, ничего там не случилось. Шрам на
руке, обожженую грудь, Пурпурное Сердце, полгода терапии - все это
Эндрю получил только за то, что сумел остаться в живых. Никому не
помог, никого не выручил, ничего не добился.
С такими мыслями он списывался вниз. То же самое думал, валяя
дурака на наземных базах. Примерно то же - в тюрьме. И если бы не
ощущение, что жизнь проходит зря, он точно не ввязался бы в авантюру с
работой на контрразведку. И был очень удивлен, когда понял, что именно
предательство дало ему новый шанс.
С подачи особистов Эндрю вырвался с Земли в совершенно новый
космос, не тот, какой он знал раньше. В космос группы F.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НА ЗЕМЛЕ.
Личное конфиденциальное послание от адмирала Успенского свалилось
на командира полицейской эскадры Рабиновича, как снег на голову. И
погрузило в глубокое расстройство. Во-первых, так и не удалось
выяснить, откуда именно на полицейский информационный бакен пришел
сигнал. Во-вторых, текст послания оказался до того неожиданным, что
Рабинович поначалу даже растерялся. Полицейский адмирал был реалистом
и хорошо знал, с кем имеет дело. Официальную версию, гласящую, что
Рашен сошел с катушек, он с ходу отмел, как несостоятельную. Узнав,
что группа F вышла из повиновения, Рабинович сразу понял, что старый
друг Алекс решил-таки наконец уйти в политику и захватить власть. По
мнению Рабиновича, демонстрация силы на Марсе означала вовсе не
сумасшествие Рашена, а просто начало его политической карьеры.
Как полицейский, Рабинович обязан был Рашена арестовать и предать
суду. Но как живой пока что человек, да к тому же еще и семейный, он
этого делать категорически не хотел. Поэтому, едва только с Земли
пришло распоряжение мятежного адмирала схватить, Рабинович занервничал
и принялся судорожно перемещать свои войска. Разукомплектованная армия
не была готова к серьезной межпланетной войне и едва-едва годилась
оборонять Землю. Единственной реальной силой, которая могла бы Рашена
укоротить, оставалась злосчастная эскадра Рабиновича.
Больше всего Рабиновича мучило недоверие к информации с Земли.
Гражданские власти, приказавшие ему арестовать Рашена, сообщали, что
тот сам явится к полиции в руки и первым стрелять не станет. В ответ
на резонный вопрос, а что еще Рашен будет делать в районе Пояса, если
не бить полицейских, толковых разъяснений не последовало.
Поэтому вице-адмирал не спал ночами, извелся сам и задергал свой
штаб. То ему казалось, что группу F следует накрыть упреждающим
массированным ударом, а далее выкручиваться сообразно обстановке. То
Рабинович требовал представить ему какой-нибудь план, по возможности
подлый и коварный, позволяющий выманить Рашена с "Тушканчика" и таким
образом мятеж обезглавить. Но все идеи по управлению огнем упирались в
проблему совершенного непонимания, в какую сторону придется стрелять.
А все коварные планы захвата оказывались на поверку слишком шаблонными
для того, чтобы быть достаточно подлыми.
И когда Рашен внезапно первым вышел на контакт, у Рабиновича
сначала от радости гора с плеч свалилась, а потом от удивления
заболела голова. Он ждал от Рашена чего угодно - предложения
сотрудничать, ультиматума, знаменитого русского "иду на вы", наконец.
Вместо этого он получил в руки спокойный и дружественный
информационный текст, внешне ни к чему не обязывающий. Рашен просто
сообщал, что произошло на самом деле, объяснял свои дальнейшие
намерения и ничего взамен не просил.
Худшего подарка он Рабиновичу сделать не мог. Теперь полицейский
должен был каким-то образом принять решение, причем всю
ответственность за него взвалить на себя. Борясь с желанием отдать
письмо Рашена психоаналитику, Рабинович принял таблетку от головной
боли и вывел на монитор сопровождающую текст картинку.
Внимательно просмотрев ее, он принял еще две таблетки. Потом
отправился в медпункт и реквизировал у доктора недельный запас спирта.
На следующий день Рабиновичу было очень плохо, и эскадра наконец-то
смогла от него отдохнуть. А еще днем позже он вызвал на флагман всех
старших офицеров эскадры и показал им запись, на которой огромные
блестящие загогулины чужих кораблей гонялись за маленьким земным
скаутом.
Когда в кают-компании утихли изумленные возгласы, Рабинович
поднял ладонь, призывая людей к порядку, и произнес характерную для
него речь, короткую и безапелляционную.
- Эта долбаная запись, мать ее так, подлинная, - сказал
вице-адмирал. - Работал Абрам Файн, опытный старый хрен, вы его, бля,
знаете. Алекса Успенского, чтоб ему провалиться, вы тоже знаете.
Никакой он, трам-тарарам, не псих. Нормальный русский, мать его так.
Говорит, с красножопыми его подставили. Замечательно. Пусть эти...
(набор эпитетов продолжительностью в минуту) ...гражданские
подставляют кого угодно, сто херов им в рот и якорь в жопу! Главное,
чтобы не подставили нас. А хотели... (еще минута раздумий вслух).
Воевать с этой трахучей группой F занятие для умственно отсталых, я
так считаю, чтоб меня... Понятное дело, никто здесь группы F,
трам-тарарам, не боится, мы ее вздрючим, трам-тарарам. Если
понадобится, эти военные у нас будут сосать, пока не подавятся. Но
сколько при этом они побьют нашей гребаной посуды, страшно подумать,
трам-тарарам. Я таких гнилых раскладов не хочу. Похоже и Алекс, мать
его, тоже этого не хочет. Он старый и умный русский мудак. Предлагает
разойтись, бля, по-хорошему. Так что в сложившихся педерастических
обстоятельствах беру всю ответственность на себя. А вы,
такие-разэтакие... (несколько минут задушевного рассказа об
особенностях интимной жизни подчиненных). Да, о чем это я?
- Вы сказали, что берете ответственность на себя, господин
вице-адмирал, сэр! - напомнил заместитель Рабиновича.
- А кто еще здесь на такое способен, ты, что ли? - осведомился
Рабинович, но ни одного крепкого слова к вопросу не присовокупил. Как
хороший командир, он никогда не ругал своего офицера персонально,
когда рядом были младшие по званию. Хотя при этом не стеснялся
материть всю свою эскадру оптом.
- Так вот, негодяи! - заключил он. - Приказываю всем быстро
рассосаться отсюда на хер, и носа блядского не казать, пока я не
разрешу. Может, Алекс и не врет, мать его, а может, тут какая-то
засада. Короче, план расстановки наших вонючих сил получите у
начштаба. После чего встанете по своим долбаным местам и будете тихо
стоять. Занимаем, мать ее, сферическую оборону. Я в центре жду Алекса,
он, зараза, должен подойти на двух кораблях. Но если он, паскуда,
задумал кинуть нам подлянку, так хоть вы, трам-тарарам, живы
останетесь. Всякие детали, подробности и прочие гребаные координаты
вам сообщат. Вот так-то, мать-перемать и все такое. Жду ваших сраных
вопросов, на хер!
- А как же насчет чужих, сэр? - спросил кто-то не в меру
любопытный. - В смысле - что мы с ними будем делать.
Вице-адмирал испепелил непонятливого офицера взглядом, крякнул и
с надеждой посмотрел на заместителя.
- Мы ничего не будем делать с чужими, - спокойно объяснил
заместитель. - Это задача армии. Поскольку от армии на сегодня не
осталось... - он слегка замялся, - почти ничего...
- Короче, нам этот русский траходактель со своей трахучей
бригадой нужен живой и невредимый! - заключил Рабинович. - И это ваше
мудацкое счастье, что он не псих и хочет по-прежнему делать свою
долбаную работу! Потому что, мать-перемать, если бы против чужих
выставили вас, трам-тарарам, мне даже страшно представить... (и так
далее). Короче, если с Алексом все нормально, мы его должны в жопу
поцеловать и не поморщиться!
- Вот именно, - поддакнул заместитель. - Именно это я и хотел
сказать.
* * *
- Включить позиционные огни, - приказал Рашен.
"Гордон" и "Тушканчик", бестелесные черные пятна на черном фоне,
вдруг превратились в две новогодние елки.
Полицейская эскадра, на экранах которой неожиданно соткались из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг