А весной 1250 года свершилось неслыханное: Людовик Святой попал в плен к
султану и только спустя год был за немыслимый выкуп отпущен на свободу.
Опозоренный, но не сломленный король вернулся к войскам. Над крестоносцами
нависла угроза поражения. Из орды прибыли худые вести. На помощь монголов
рассчитывать не приходилось. Тогда-то у французского короля и созрела мысль
о союзе с могучим пресвитером Иоанном, владения которого, по полученным
сведениям, находились в стране Кашгар - в центре монгольской империи. На сей
раз посольство готовилось втайне. Требовалось, усыпив бдительность монголов,
проехать по их обширным владениям якобы в резиденцию великого хана, на
полпути свернуть с дороги и в обход монгольским заставам проникнуть в
неведомый Кашгар. Для выполнения тайного и опасного поручения вполне хватало
одного верного человека. Выбор пал на францисканского монаха Альбрехта Роха.
Серебряная дощечка, выданная монгольским наместником, открывала
беспрепятственный проезд на восток. Путь лежал по землям истерзанной и
поруганной Персии. Сожженная, но непокоренная страна продолжала сражаться.
Молниеносные всадники вихрем налетали из засады на монгольские отряду и
после смертной сечи исчезали в неприступных горах. Альбрехту Роху оставалось
несколько дней до Каспия, когда на узкой горной тропе его остановили
персидские повстанцы. Охранная грамота, выданная монголами, была равносильна
смертному приговору. Монаха не выручал ни статус посла, ни европейское
происхождение. Но он прочитал несколько строк из Корана и тем спас свою
жизнь. Пленника, связанного по рукам и ногам, доставили в горную крепость и
бросили в гнилое, вонючее подземелье.
Узник оказался не один. В темном углу на прелой соломе, прикованный цепью
к стене, сидел седовласый старик в истлевших лохмотьях. У ног его горел
светильник, и чуть живой язычок пламени слабо освещал пустые глазницы на
изуродованном восковом лице. Альбрехт Рох пробовал заговорить со слепым, но
тот упорно молчал, то ли был глух, то ли не понимал по-арабски. Тусклое
пламя светильника горело день и ночь. Ежедневно однорукий тюремщик,
приносивший в подвал воду и заплесневелые лепешки, почтительно наполнял
светильник маслом из медного кувшина. От сторожа Рох узнал, что слепой
старец - язычник, поклоняющийся огню. Житель далекой горной страны и глава
какой-то тайной секты, он был обманом захвачен и доставлен сюда, в замок.
Пять лет шейх, хозяин замка, подвергал старика ужасным пыткам, стараясь
выведать у него какую-то языческую тайну. Пять лет молчал старик. Ему
выкололи глаза, хотели сжечь живьем на медленном огне, но в конце концов
бросили заживо гнить в подземелье замка, Если у старца отбирали светильник
или не подливали туда масла, слепой отказывался от еды и питья.
Однажды снаружи раздался необычный шум. Целый день пленникам не приносили
еды. А ночью стены и своды начали сотрясаться от мерных глухих ударов,
словно кто-то бил с размаху по земле гигантским тяжелым молотом. Той ночью
монголы, уже неделю осаждавшие замок - последний оплот разгромленных
повстанцев, - начали забрасывать крепость камнями из метательных орудий и
долбить ворота стенобитными машинами. Под утро после отчаянного штурма замок
пал. Когда трое забрызганных кровью монголов ворвались в подвал, где
томились изнуренные узники, имелась только одна сила, способная
предотвратить расправу. Спасение в виде серебряного пропуска хранилось
завернутым в тряпицу на груди у Альбрехта Роха. Послов к великому хану
запрещалось трогать под страхом смерти.
"А этот?" - спросил через толмача приглашенный тысяцкий, указывая плетью
на слепого огнепоклонника. Что-то екнуло в сердце королевского посла. "Это
великий прорицатель и маг, о мудрый и добросердечный господин, - отвечал
монах. - Его необходимо целым и невредимым доставить в ставку великого
хана". Тысяцкий поверил и повелел выдать Альбрехту Роху новую охранную
грамоту и двух шелудивых мулов.
Когда крепостные стены остались далеко позади, а ветер, дувший в спину,
больше не доносил запаха гари, старик, который, умело сидя в седле, послушно
следовал за Рохом, неожиданно спросил по-арабски: "Где ты собираешься
бросить меня? И что тебе нужно у монгольского хана?" Монах признался, что
ищет дорогу в Кашгар, где, по сведениям французского короля, находится
могучее христианское государство. "Кашгарское царство расположено дальше тех
мест, где живу я, - сказал старец. - Помоги мне добраться до дому, и ты
получишь проводника". Монах согласился.
Много пролетело недель, прежде чем путники добрались до далекого кишлака,
затерянного среди гор, недосягаемых для монгольской конницы. Здесь жили
приверженцы слепого огнепоклонника. Пересев на маленьких длинношерстных
быков, недавние узники в сопровождении вооруженной свиты двинулись по
ветреным ущельям и перевалам Памира. Долго двигался караван, пока невидимая
тропа не привела к водопаду, преграждавшему путь по ущелью. Один из
погонщиков отвязал от седла фыркавшего быка длинную причудливую трубу,
возней ее прямо над головой. Медный протяжный звук разнесся по ущелью,
звонким призывом прорвался сквозь шум воды. Монах не понимал смысла
странного обряда. Слепой слушал с непроницаемым лицом, в пустых глазницах,
как слезы, блестели брызги воды.
Вдруг над гребнем стены появились две человеческие головы, и вниз легко
заскользила громадная корзина. В мгновение ока она мягко опустилась рядом с
путниками. Двое провожатых подхватили старца и посадили в корзину, тот
жестом дал понять, чтобы подвели Роха. Монах приблизился. Старик указал на
место возле себя: в корзине, сплетенной из широких сыромятных ремней, могло
уместиться двое или трое. Как только Альбрехт Рох ступил на зыбкое дно,
ременный короб, плавно покачиваясь на двух толстенных канатах, пополз вверх.
От высоты и близости клокочущей воды кружилась голова. Королевский посол
беспомощно вцепился в тонкий борт плетенки, не решаясь взглянуть ни вниз, ни
вверх.
У края пропасти корзина остановилась. Канаты, привязанные к металлическим
кольцам, тянулись по желобам, густо смазанным жиром, к массивному
деревянному барабану, наглухо насаженному на бревно. Нехитрый, но громоздкий
механизм приводили в движение четыре яка, понуро стоявшие здесь же.
Несколько косматых чернобородых людей в одежде из вывернутых наизнанку шкур
вытянули старца за руки и пали перед ним ниц. Альбрехт Рох выкарабкался сам.
Впереди, в котловине, пепельно-тусклым блеском запыленного зеркала играла
вода. В воздухе кружили птицы. Слева, далеко отступив от воды, поднимались
скалы, в вышине они незаметно переходили в обледенелый кряж, который уползал
по границе озера и на той, невидимой, стороне смыкался с белым оскалом
дальних хребтов.
На берегу озера, поросшего пышной травой, копошились человеческие фигуры,
бродили яки, козы, овцы, с лаем носились собаки. Нигде никаких построек. Но
над всем мирным пейзажем разверзлась чудовищная пасть громадной пещеры. Она
словно готовилась проглотить загадочно-угрюмые воды. Исполинским глазом
циклопа у входа в пещеру странным синеватым пламенем светился огонь большого
костра.
Здесь, в недосягаемой высокогорной долине, на берегах Теплого озера жили
последние огнепоклонники, немногие из уцелевших приверженцев учения
Зороастра, легендарного пророка, основателя древней религии персов и всех
среднеазиатских народов. Ее господствующая роль была давно утрачена, не
выдержав противоборства с исламом, когда во времена мусульманского нашествия
под копытами арабских лошадей пали растоптанными и былая гордая слава
Персии, и святилища зороастрийцев. Слепой старец был верховным жрецом
огнепоклонников, один из немногих, кто имел доступ к сокровенным памирским
тайникам. "Вы, франки, - сказал он оробевшему монаху перед входом в пещеру,
где жутким синим пламенем без дров и угля гудело пламя костра, - вы больше
других кичитесь мудростью, которой у вас нет. Вы как дети, зная немногое,
полагаете, что знаете все, и как базарные нищие довольствуетесь жалкими
крохами, доставшимися от знаний неведомых народов. Нам же известно такое, о
чем тебе не пригрезится я во сне".
Седобородый волхв уверенно вступил в непроглядную черноту пещеры, а
монах, положив руку на его высохшее плечо, сам, словно слепец, послушно
побрел за поводырем. Их охватила мгла. Шли долго, и Альбрехт Рох потерял
счет минутам. Коридор вел чуть под уклон, плавно сворачивал то в одну, то в
другую сторону. Покатый пол, казалось, сам толкал вперед. Почти физически
ощущалась гнетущая теснота каменного мешка. Но вот за поворотом засерело, и
в леденящей мгле подземелья вдруг дохнуло теплой влагой. Стало просторно.
Потолок ушел в вышину и исчез. Сверху слабо струился рассеянный дневной
свет, с трудом пробивавшийся сюда сквозь щели, затерянные где-нибудь на
склоне горы. Королевский посол и его вожатый очутились на берегу подземного
озера, охваченного куполом громадной пещеры. Само озеро было невелико. От
воды поднимался легкий пар, и над неподвижной гладью точно причал в торговом
порту, возвышалась ровная каменная терраса. Она шла по-над берегом, местами
нависая над водой, местами распадаясь на широкие ступени, которые уходили
прямо в глубь озера. Повсюду на террасе ровными рядами были разложены сотни
и сотни огромных плотных свитков, издали напоминавших небольшие бочонки с
вином или китайским порохом. Впервые с начала сошествия в прибежище князя
тьмы слепой жрец нарушил молчание: "Ты видишь перед собой, франк, рукопись
священной Авесты - самой великой и древней книги на земле. Ни беспощадное
время, ни жестокосердные деспоты, ни ненасытные завоеватели не властны над
истиной, поведанной великими богами. То были прекрасные и жизнедарящие боги
- не чета той нелепой, безликой силе, которой ты молишься денно и нощно. Что
значит вера в сравнении со знанием? Черная безлунная ночь, затмившая
ослепительный свет ясного солнца; вонючая грязь болота, пожирающая
хрустальные струи горного ручья. Но вы предпочитаете тьму свету,
придумываете несуществующих небесных владык и молитесь пустым, никому не
принадлежащим именам. А я призван хранить знание, которое жившие в прошлом
передают тем, кому еще предстоит жить в будущем. Вот ты, франк, знаешь ли, в
чем смысл твоей жизни?" - "Знаю! - убежденно заявил монах. - В том, чтобы
праведной и богоугодной жизнью заслужить потустороннее блаженство и
бессмертие!"
"Ты глуп, франк, - беззлобно засмеялся огнепоклонник, - но еще глупее то,
о чем помышляешь ты и миллионы других неведающих, какие неисчислимые беды
может принести то, о чем вы мечтаете. Люди, как заклятием, обременены
незнанием, что бессмертие хуже всякой смерти, что оно есть величайшее зло
для живого. И как хорошо, что безумцы, подобные тебе, могут лишь грезить о
бессмертии, не владея его тайной". - "Я заслужу бессмертие там!" - Альбрехт
Рох указал перстом на туманные лучи, струившиеся из-под свода пещеры. "Ты
мог бы получить его здесь, но навеки проклял бы день и час, когда согласился
бы стать бессмертным. Сойди вниз до последней ступени", - вдруг
повелительным тоном приказал маг.
Королевский посол послушно спустился к самой воде. В лицо пахнуло
теплотой парного молока и ароматом первых весенних листьев. На последней
ступени, широкой, как палуба боевой галеры, возвышался огромный золотой
сосуд, по форме напоминающий церковную купель и разукрашенный узором из
треугольников. На дне драгоценного сосуда прозрачно-зеленым изумрудным
отливом блестела густая жидкость. "Спустился? - раздался сверху властный
голос жреца. - А теперь взгляни, что будет с тем, кто задумает стать
бессмертным", - торжествующе и зловеще проговорил слепой маг, почти
невидимый в темноте, и неожиданно крикнул что-то на неизвестном гортанном
языке. И тут же вода в озере забурлила, заклокотала, всплеснулась дрожащей
волной, и из облака пены, пузырей и брызг возник ужасающий лик.
Омерзительная змеиная морда, покрытая чешуей, которая местами отставала
от кожи и топорщилась, как у дохлой рыбы, Чудовищная безгубая пасть с
мертвенным оскалом. Меж редких истертых зубов проглядывал черный слюнявый
язык. Немигающие, налитые кровью глаза смотрели жадно и недобро. Глубокие,
близко посаженные ноздри на конце тупой морды хлюпали и шипели, расширяясь
при вдохе и сужаясь при выдохе. От низко надвинутого лба шел, исчезая в
воде, гребень из наростов, острых шипов и бородавок. Морда тяжко вздохнула,
потом жалобно всхлипнула и вдруг, открыв во всю ширину бездонную зубастую
пасть, нечленораздельно и сдавленно рявкнула, распространяя смрадное
холодное дыхание.
Это было последнее, что увидел и запомнил Альбрехт Рох. Голова пошла
кругом, ноги подкосились, и он, потеряв сознание, рухнул на каменные плиты.
Неизвестно, сколько времени провел он в беспамятстве. Когда очнулся, вокруг
не было ни подземной пещеры, ни слепого мага, ни устрашающей морды. Альбрехт
Рох лежал у подножия черной стены вблизи ревущего водопада. Над ним
склонились угрюмые бородатые лица погонщиков яков, а вверх, к далекому краю
пропасти, уплывала пустая плетеная корзина...
ТАЙНА ОГНЕПОКЛОННИКОВ
По мере приближения к кульминационному моменту своего рассказа Керн все
более воодушевлялся. Он с такими подробностями описывал события более чем
семивековой давности, словно сам был их участником. Прошлое и настоящее
сплелись в одно целое. Даже видение францисканского монаха воспринималось
как наяву. Но что же это было за видение? Я спросил об этом Керна. Тот
загадочно улыбнулся:
- Вот давайте и разберемся, где правда, а где вымысел.
- Значит, рукопись с вами? - не понял я.
- Нет, конечно. Она там, где я оставил ее весной сорок пятого, - в
подземном бункере. В рукописи Альбрехта Роха сообщался один факт, который
заставил меня пренебречь опасностью и пробраться в разрушенную часовню.
Монах писал, что, отбывая в райские кущи, берет с собой не только подробное
жизнеописание, но и таинственный светильник, испещренный дьявольскими
письменами, подаренный ему слепым огнепоклонником. Я нашел его в куче
мерзлой трухи. Но был обнаружен и взят в плен советским офицером. Вот почему
бронзовый светильник оказался у меня, а рукопись осталась там, в бункере.
Дважды за эти годы я приезжал в Советский Союз с делегацией ученых ГДР, но
побывать в местах, где прошли детство и юность, так и не удалось. И вот
теперь, - заключил Керн, - газетная публикация о памирской находке заставила
меня бросить все и приехать в Москву.
Да, стоило над чем призадуматься. Я верил и не верил, хотел и не мог.
Чтобы поверить в сказку, нужно или быть ребенком, либо же родиться лет на
триста раньше. И все же волей-неволей я целиком и полностью оказался во
власти этой бредовой, колдовской, ошеломляюще страшной, сверхчеловеческой
идеи БЕССМЕРТИЯ. Она проникла в мозг, как зазубренная стрела с медленно
действующим ядом, которая вонзается в тело и постепенно парализует организм.
Несомненно одно: сведения монаха-францисканца требовали внимательного
изучения, уточнения, сопоставления, чтобы убедиться в их правильности.
Поэтому предложение Керна поехать в Прибалтику представлялось вполне
естественным, хотя никто и не был уверен, сохранилась ли в лесном подземелье
исповедь Альбрехта Роха. Да и уцелел ли сам подземный бункер - старая язва
войны?
Впрочем, тем, кому случалось бывать в районе Калининграда, на территории
бывшей Восточной Пруссии, хорошо известно, сколько тайн военного прошлого
хранит эта земля. На разветвленную сеть секретных подземных баз, заводов,
складов, аэродромов неподалеку от границ Советского Союза во времена второй
мировой войны делалась особая ставка. Многое было уничтожено в ходе боев,
взорвано отступавшими войсками, обнаружено и ликвидировано после войны.
Однако немало еще неизвестных тайных убежищ и хранилищ скрыто в тенистых
лесах и посреди топких болот. Так или иначе, приходилось ехать. Весьма
кстати подвернулись и два выходных дня, и автомобиль Керна, на котором он
прибыл из Иены.
Мы выехали, когда на небе таяли последние звезды. С Керном было легко как
с давним знакомым. За время пути к Калининграду я успел проникнуться
доверием и уважением к пожилому невозмутимому немцу, о чьем существовании
еще накануне не подозревал. Мне нравилась его манера вести беседу
размеренно, неторопливо, но образно и убежденно. Ни тени позерства, ни нотки
пренебрежения, никакого желания подавить собеседника мнимым превосходством и
потоком книжной информации - нестерпимая черта эрудированных болтунов. Наши
отношения быстро приобрели тот особый оттенок, который подчас наблюдается
при сближении людей, совершенно различных по характеру, взглядам или
возрасту, но испытывающих симпатию и стремящихся к развитию товарищеских уз:
Керн шутливо покровительствовал мне, я же, не тяготясь подобной опекой,
не оставался в долгу и не упускал случая или подковырнуть его, или беззлобно
уязвить. Не сговариваясь, мы взяли за основу наших отношений простую
житейскую заповедь: посеешь непринужденность - пожнешь дружелюбие.
Вечерний Калининград встретил нас оживленными улицами и просторными
бульварами. Керн медленно вел машину, не узнавая изменившегося города.
Переночевав неподалеку от порта, мы тронулись в путь с первыми лучами
солнца. Отъехав от города с полсотни километров, автомобиль свернул на
просеку и остановился в редком орешнике.
- Здесь недалеко, - объяснил Керн. Он достал из багажника подвесной
фонарь и зашагал легкой походкой в низину, поросшую ольхой, а я, захватив на
всякий случай лопату, бросился вслед за ним.
Миновав тенистый ольшаник, мы пошли оврагом, по топкому дну которого
бежал грязный ручей, похожий на сточную канаву. Быстрый бросок, и вот в
окружении могучих сосен возник пригорок, по форме похожий на курган, а на
его вершине - бесформенные очертания руин. Часовня совсем развалилась.
Остатки каменных стен замшели и заросли. Почтив молчанием остатки седой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг