воде.
("Отражение" - это был ключевой образ. Дьякон еще не подозревал, до
какой степени близок к истине.)
Его искусство стрелка не оказало никакого влияния на движение
массивной фигуры. Она приближалась, ступая бесшумно и уверенно. Приглядевшись
к ней, дьякон начал молиться. Про себя. Его молитва снова была
своеобразным кощунством. В ней попадались матерные слова.
От удара Самсона слегка контузило, в противном случае он бы уже слышал
красноречивый звук, напоминавший свист зубоврачебного бора, только
грозивший ему гораздо большими неприятностями... Он не сразу узнал свое
лицо, но когда все же узнал, то мгновенно понял причину зловещей
трансформации.
Зверь явился ему - зверь в новом образе, предпринявший тщетную
попытку свести его с ума. Тварь "надела" его лицо - точную копию, вплоть
до сложного рисунка шрамов на щеках и подбородке. После выстрелов оно почти
мгновенно восстановилось, бесследно и безо всякого вреда для себя поглотив
кусочки свинца. Разбитая пулями мозаика снова сложилась единственно возможным
образом; это не имело отношения к биологии; тут, скорее, попахивало каким-то
жутким и самоубийственным искажением человеческого восприятия, изменой
органов чувств... Дьякон даже потрогал собственную, заросшую щетиной и
опухшую рожу, чтобы убедиться в том, что кожа все еще на месте и никто не
содрал ее с его головы, как были содраны с ладоней кресты и линии жизни.
Содрал и сделал зловещую маску...
Могила расстрелял обойму до конца - с тем же результатом. От
кошмарного двойника его отделяло не более трех метров. Холодный рассудок
не сдавался. Теперь дьякон надеялся на то, что все это окажется сном.
Дьявольским наваждением. Искушением. Обещанием бессмертия. Новым способом
вегетативного размножения...
Но даже во сне он вытащил из ножен свой нож с клинком, имевшим
полуторную заточку, которым можно было без труда рубить кровельные гвозди.
Дьякон крайне редко пользовался этим инструментом. Обычно он решал все
проблемы с помощью пилы.
Он старался не смотреть "себе" в глаза. Потом его взгляд невольно
притянула дисковая пила в правой руке глюка. Диск вращался с немыслимой
скоростью. Подшипникам полагалось испариться. Диск казался прозрачным и
сверкал чистым, ярким светом, будто был сделан из тончайшего отполированного
алмаза. Сквозь него дьякон видел пальцы двойника, абсолютно похожие на его
собственные. На них остались следы от сведенных наколок. Когда-то он
пытался исправить ошибки юности.
...Что делать, если твоя ненависть, безжалостность и неумолимость
оборачиваются против тебя же? Если предопределенность и твой приговор
написаны на твоем же лице, и ты вдруг осознаешь, что мог бы справиться с
чем угодно, только не с ЭТИМ? ("Проклятье! - подумал Самсон. - Сейчас
ОНО меня выпотрошит!") Это капкан судьбы, окончательная ловушка, самая
грязная шутка, которую может сыграть с тобой твоя извращенная природа.
Особенно, если помочь ей, сотворив идеальное отражение...
Двойник улыбался. Дьякон ударил, разделив улыбку пополам и
зафиксировав нож только внизу живота. Вместо крови из разреза хлынул поток
слепящего света. Чистейшее сияние солнца в летний полдень... Самсон
зажмурился, чтобы свет не выжег ему глаза. Когда он открыл их, двойник
частично слился с ним, перетекая из формы в форму, словно масса, состоящая
из расплавленного золота. Руки... Вначале соединились их руки.
Он подозрительно долго не чувствовал боли, как будто конечность была
поражена гангреной. А может быть, время чудовищно растянулось. Что это?
Медленное изменение сущности? Может быть, ему предстояло стать плотью мышей,
змей, лисиц, листьями травы и придорожной пылью. Или прахом в полном смысле
слова. Исчезнуть бесследно. Очиститься. Пройти фильтрацию в теле
матери-земли. И обрести жизнь вечную. Разве не для этого был предусмотрен
круговорот веществ в природе?..
Из глаз двойника бил слепящий свет. Дьякон ударил его левой рукой, и
кулак врезался в стеклянную голову, разлетевшуюся на тысячи осколков, как
ваза, но каждый летел по невероятной орбите, возвращавшей его в место
пересечения и слияния. За сотые доли секунды лицо было слеплено снова - из
идентичных фрагментов, тканей, ДНК, атомов...
Это очень напоминало цепенеющему дьякону чертов детский конструктор.
У его шестилетнего сына был именно такой. И он сам не раз собирал дурацких
роботов-трансформеров из тысячи и одной детали...
Все случилось настолько быстро, что дьякон не был уверен, произошли
ли в действительности распад и слияние. Он мог быть уверенным лишь в том,
что его руки, одна из которых все еще сжимала рукоятку ПМС с пустой обоймой,
уже не вполне принадлежат ему. И только тогда возник зуд, будто нервы
реагировали с заметным опозданием на проникновение извне чего-то чуждого.
Несмотря на запредельную, испепеляющую боль, дьякон молчал, сцепив
зубы, и бил снова и снова. Неуязвимый двойник уже не обращал внимания на
его удары. Это было похоже на бой со связанными руками против тени или
голограммы, только тень, несомненно, нарастила плоть. Более того, она держала
эту самую плоть под немыслимым контролем, который Могиле и не снился. В
сравнении с этим любая магия или телепортация были детским лепетом...
Зверь одерживал верх. Самсон почувствовал себя голым, как младенец.
Это было иррациональное ощущение растворения одежды, а затем и самой кожи.
Податливая нагота, полная беззащитность... Он прекрасно помнил, что сам не
раз цитировал Йова, просвещая своих тупых прихожан: "...нагим я вышел из
чрева матери моей, нагим и возвращусь. Господь дал, Господь и взял..."
И вот, спустя секунду, он действительно услышал СВОЙ шепот - глухой
и тяжелый, восторженный и торжественный, осыпавшийся, словно влажная
земля, но несомненно принадлежавший ему.
"Нагим я вышел..." - прошептала тварь, будто УТЕШАЛА его, и слилась
с ним полностью.
Самсон завыл. Глюк был внутри него и совершал странные эволюции. Это
слегка напоминало перетекание искрящейся жидкости внутри сообщающихся
сосудов. Охотника особенно интересовало все, что могло иметь отношение к
клонированию.
Пока он оплодотворял яйцеклетки, извлеченные из женской матрицы, у
дьякона было время подумать о том, куда же подевалось его совершенство?
Его неуязвимость? Его воля к жизни? Бумажная броня его спокойствия?.. Все
забрала себе эта тварь. Высосала вместе с остатками воздуха из легких.
"Отражение" - главное слово, мать его так! Тварь была зеркалом, впитавшим
отражение и уничтожившим зазеркалье. Дьякон только что "переселился".
Он сам стал матрицей.
И тут на него снизошла неземная отстраненность, благодать
бесчувственности, которую можно было ошибочно принять чуть ли не за
святость. Он смирился с непоправимыми вещами. Он разделил восторг зверя,
почти утолил ненависть к греху, почти постиг СМЫСЛ своего изменения... Но
не до конца.
Утолив информационный голод, глюк занялся всем остальным. Глазными
яблоками, зрительными нервами, слуховыми рецепторами, речевым аппаратом,
насосом, перекачивающим кровь...
* * *
Глюк не удовлетворился этим. Освободив дьякона, он отправился к
автопоезду и вскрыл оба контейнера при помощи дисковой пилы. Были и другие
способы, но он берег энергию.
То, что находилось внутри, превзошло все его ожидания.
* * *
Охотник мчался по шоссе в сторону города. Под ним ровно рычал
лаково-черный "кавасаки-малышев" - довольно дурацкое и шумное средство
передвижения, хотя и не лишенное определенной эстетической ценности. Вокруг
клубилось седое утро. Холодный огонь сверкал впереди.
Глюк воспроизводил странные образы, вспыхнувшие в мозгу последней
матрицы перед самым "переселением". Он не понимал, почему в сознании
матриц иногда оставалась беспредельная, гнетущая ненависть к Ангелу
вместо любви и благоговения; почему всякая мысль о Нем сопровождалась
мраком отчаяния и безысходности.
По мнению охотника Темный Ангел вовсе не был темным. Он излучал даже
слишком много света. Его сияние ослепляло. Он был поистине светоносным.
Его эманации были настолько многообразны, сложны, всепроникающи и
вездесущи, что узреть истинный лик Создателя казалось абсолютно невозможным.
Его суть была растворена во всем, но сам Он ускользал от прикосновений.
Он таился в блеске своей славы.
...Остановившись на вершине холма, глюк обвел взглядом изломанную
линию горизонта. На западе лежал тревожный отсвет. Ветер терзал тополя,
растущие вдоль дороги...
Охотник поднял лицо к небу. Он знал: за плотным занавесом туч были
ледяные россыпи утренних звезд. Где-то там, среди них, находилось невидимое,
но всевидящее око Ангела, распростершего крылья над миром. Охотнику этот
мир казался верхом совершенства. В нем было все, что нужно смертному:
Бог, вечность, время, судьба и тайна.
Он двигался налегке, оставив дьякону его смешное оружие. Не было смысла
в декорациях. Клоны - его потенциальные жертвы - сами выбирали способ
казни, сюжет гибели, мотив уничтожения и... путь к спасению. Каждое существо
носило закодированный в сознании рецепт своей смерти. Почти все пути
оканчивались тупиками. Повсюду стерегли призраки счастья. Иллюзии,
фальшивые ценности и ложные фетиши заставляли бросаться в бессмысленную
погоню, растерянно блуждать или вовсе замирать в тупой неподвижности. Но
глюк знал один путь, который точно вел к свету.
* * *
...Невозможно описать то, что он почувствовал, когда увидел город.
Лабиринт, где ему теперь предстояло охотиться и освобождать. Место, полное
чуждой жизни. Черная луна, погруженная в тень большой планеты, висела над
ним, как старое запылившееся зеркало. Из щелей в стенах лабиринта
просачивалось замороженное сияние...
Внизу были огни, тоже указующие путь, но разительно отличающиеся от
тех, недоступных, сияющих вверху, в вечной мерзлоте открытого космоса.
Жуткие башни - иногда пустые, иногда пронизанные неестественным
излучением, - торчали на горизонте. В геометрически правильных пещерах
копошились примитивные организмы, объединенные в непостижимо сложный
механизм. И еще в сердце города была энергия, так похожая на энергию
Светоносного. Глюк ощущал ее. Это было как птичий гомон, несмолкающий,
сводящий с ума; налет невидимой стаи; атака сотен тысяч клювов, одновременно
долбящих по черепу. Но он быстро научился ставить защиту.
И еще одно: теперь он стал в десятки раз сильнее. Он больше не нуждался
в непрерывном формирующем излучении "Абраксаса". Он сделал первый шаг на
пути регресса. При необходимости глюк мог совершить почти мгновенную обратную
эволюцию от энергетического сгустка до любого биологического существа.
Ему достался практически неисчерпаемый источник энергии, который мог
обеспечить его автономное функционирование в течение невообразимо долгого
срока. При всем том источник имел смехотворно малые размеры. Он был похож
на очень тяжелую сигаретную пачку. На всякий случай глюк взял себе несколько
таких "пачек". Этого должно было хватить ему примерно на шесть миллионов
лет.
Он был бы рад поделиться своей добычей с Ангелом. И когда-нибудь
обязательно сделает это. Таким способом он вернет создателю ничтожную часть
долга. Это будет его жертвоприношением на алтарь их цивилизации.
...Двое, составляющие одно. И больше никого в целом мире. В новом мире.
Это касалось исключительно его и Ангела.
Если только им не помешают проклятые клоны!..
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пройдись по разрушенной улице и
посмотри на смятенных владельцев
развалин... Разбей земляного идола,
чтобы увидеть лица других идолов.
Джалаледдин Руми
Вечером они пересекли границу исламских и православных территорий
Черноморской коалиции. Старик сразу же почувствовал себя лучше. Спокойнее,
что ли, хотя вряд ли опасность миновала. Скорее, наоборот. Приближалась
запоздалая кульминация, а для многих вслед за кульминацией мгновенно
наступает развязка. Развязка жизни - это, как ни крути, смерть. У старика
и без того было стойкое ощущение, что он получил десяток лет взаймы.
Он все еще предпочитал "западные ценности", но не вполне отдавал себе
отчет в том, что же это такое. Может быть, он просто рассчитывал, что
православные казнят его более гуманным способом?
Его спутники вообще ничего не почувствовали. Граница была воображаемой
линией, абстракцией, существовавшей лишь в захламленных человеческих
мозгах. Однако многие умирали из-за подобных абстракций. Мальчик знал это
прекрасно, несмотря на отсутствие личного опыта. Он получал информацию от
своих медиумов, и поэтому жил, не совершая пагубных ошибок.
Третьей была девушка, которая шла в двадцати шагах впереди мальчика, -
его недавнее приобретение. Медиум номер два. Старик неизменно оставался
номером первым. Генетическая память обеспечила ему преимущество. Пока
мальчику хватало этих двоих. Роли были распределены: старик - гид, ходячий
путеводитель по городу и окрестностям; девушка - телохранитель и исполнитель
приговоров. Мальчик был не жаден до живых игрушек. Но никто не знал,
насколько велик аппетит его "брата".
В этой троице было что-то противоестественное. Они не могли составить
полноценную семью, и в их отношениях не было и намека на равноправие.
Посторонний вряд ли понял бы, кто на самом деле возглавляет группу. На
первый взгляд они двигались хаотически. На тот же первый взгляд они были
бродягами и случайными попутчиками. Ни один из них не тянул на преступника
или изгоя. Но все трое были подозрительно чисты и здоровы - по крайней
мере, внешне.
Мальчик выглядел лет на шесть. Очаровательное личико было свежим и
покрытым пухом, как спелый персик. Большие серые глаза смотрели пытливо
и открыто, а маленькие губы часто складывались в трогательную и обманчивую
гримасу беззащитности. Это был развитый ребенок. Вероятно, даже слишком.
Он думал о конце света больше иного пророка. Изведал он тоже немало.
Он уже знал, что это такое - забрать жизнь из сострадания. Еще он знал, как
манипулировать людьми. И не только людьми. Его научили всему - лишь бы он
дошел и сделал то, для чего его послали.
Старик, который фактически являлся его "отцом", подозревал, что на
самом деле мальчику около тридцати лет. Так выходило, если Земля все еще
крутится вокруг Солнца, а в году триста шестьдесят пять дней. Но старик не
был УВЕРЕН в этом, потому что с некоторых пор не был уверен ни в чем. Точнее,
с тех самых пор, как мальчик, бросая игральную кость, выбросил шестерку сто
раз подряд. На спор или просто так. Похоже, все-таки на спор. Это случилось
давным-давно, в каком-то притоне под Зенджаном, и чуть не стоило им жизни.
Мальчик действительно был тогда слишком юным, наивным и не мог удержаться от
дешевых фокусов.
"Но что ты скажешь о его фокусах сейчас, старая задница?" - подумал
старик, не жалея яда.
При этой мысли его охватила жуть, и он обрадовался. Жуть он испытывал
от того, что был свидетелем всего происходящего вокруг мальчика, а
обрадовался тому, что был способен издеваться над собой. Старик цеплялся
за самоиронию, как иные в его возрасте цеплялись за кислородную подушку. Для
него самоирония являлась одним из признаков того, что он еще не до конца
превратился в ходячий труп.
У мальчика не было человеческого имени. В монастыре Ордена "Револьвера
и Розы" клонам присваивали арабские имена звезд. Того, который вел старика
в город, называли Мицаром. Когда-то старик имел глупость придумать ему имя
попроще. Но теперь даже в своих скудных воспоминаниях он называл мальчика
не иначе как "малыш". Это было похоже на примитивную попытку бороться с
ураганами и демонами, давая им ласковые прозвища. По правде говоря, слово
"Мицар" просто стерлось из памяти старика - еще одна бесполезная
абстракция, от наличия или отсутствия которой ничего не менялось. Более
того - старику становилось не по себе, когда он вспоминал о своем
отцовстве. Рядом с мальчиком он давно казался безмозглым младенцем.
Сейчас мальчик был точной копией его чудом сохранившейся детской
фотографии. Что же это, если не чрезвычайно замедленный процесс старения?
Монахи убеждали старика в том, что продолжительность жизни клонов составит,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг