смакуя слова. Девушка отдалилась от него на пару световых лет. Мысль о
том, что нужно проявить участие и дотронуться до нее, приводила в
содрогание. "Какая дура!" - подумал он. Это была его маленькая месть.
Зоя была студенткой, а он - лицом без определенных занятий, пытавшимся
оказывать посреднические услуги в торговле автомобильными запчастями.
(Неискоренимый комплекс двоечника, при всей своей смехотворности, порой
давал знать о себе. И тогда Артур страдал - мелко, будто монах-мастурбатор.)
Деньги появлялись у него редко. Поневоле приходилось быть скользким.
Странно - он слегка возненавидел девушку за то, что пускал ей пыль в
глаза...
Он начинал замерзать в своей футболке с короткими рукавами и ярко-
красным стоунзовским "языком" на груди. Как ни крути, надо было
шевелиться.
- Вставай! - грубо сказал он и потянул Зою вверх за локоть, ощутив
пальцами "гусиную кожу".
- Артурчик, я устала!.. - по-детски захныкала она, но подчинилась.
Он случайно дотронулся до ее грудей - маленьких, круглых, упругих.
Никаких желаний. Он был опустошен и разрядился на ближайшие несколько
суток. Артур поднял легкий, как тряпка, рюкзак и повесил на левое плечо.
- Вперед! - приказал он и обнаружил, что ему это даже нравится.
То есть, почти все было погано, но вот именно это ему нравится. Ночь
поменяла их местами. Он приобрел власть над девушкой, немыслимую в
городе, а тем более - в каком-нибудь баре, где она строила глазки каждому
второму мужику...
Они снова побрели в направлении лунного пятна в облаках, хотя уже
вряд ли разглядели бы тропу под ногами. Артур был одержим желанием
двигаться. Оставаться на месте казалось невыносимым, потому что тогда
одолевали холод и пустота... Лес цеплялся за них черными многопалыми
руками, подстилал предательский ковер из спутанной травы, выдыхал
омерзительную сырость и что-то нашептывал вслед тысячами гниющих уст.
Артур поймал себя на раздвоении. Его нормальная и, как он думал,
лучшая половина находилась далеко отсюда, в теплой городской квартире с
видом на фасад кинотеатра "Салют", и тряслась от издевательского смеха.
Худшая часть - безумная и отупевшая - блуждала в пригородном лесу,
таская за собой не только груз своей беспечности, но и девку, которую
надо было доставить папочке и мамочке целой и невредимой...
Он увидел огни. Давно он не испытывал такой радости. Чистой и
незамутненной. Он даже остановился и обнял Зою. "Смотри!" - сказал он,
любуясь мерцанием далекого света. Конечно, это была не железнодорожная
станция. В той стороне было тихо, и огни находились очень низко над землей.
Артур пошел быстрее, не замечая мелких неприятностей в виде царапин
и веток, хлеставших по лицу. Зоя все больше отставала от него... Огни
разделились. Каждая пара располагалась симметрично относительно некоей
линии, параллельной горизонту. Через пять минут до Артура дошло, что они
отражаются в неподвижной воде. Лес не становился менее густым вплоть до
того момента, когда он увидел в просветах между стволами гладкое темное
зеркало, казавшееся твердым и мозаичным.
Все разъяснилось еще через десяток шагов. Он наткнулся на ограждение
из проволочной сетки, по обе стороны которого старые деревья были
вырублены, зато буйно разросся молодняк. На покосившемся ржавом щите,
очевидно, когда-то имелась надпись, теперь уже неразличимая. Что-нибудь
вроде: "Граница частного владения" или "Стой! Запретная зона". Артура
это не смутило. Плевать он хотел на частные владения и надеялся, что его не
сожрут сторожевые собаки, а тем более, не застрелит спросонья часовой.
Место выглядело заброшенным и безлюдным. Сетка была натянута между
деревянными кольями полутораметровой высоты. Артур прогулялся вдоль
ограждения и довольно быстро нашел в нем дыру. Поваленные колья наполовину
сгнили, а сквозь сетку, лежавшую на земле, пророс кустарник.
Он обернулся. Зои нигде не было видно. Он вдруг осознал, что не
слышал ее шагов.
- Эй! - позвал он робко и не очень громко. Его властолюбие куда-то
улетучилось. Чья-то рука легла на левое плечо, и он едва не подскочил на
месте. Колени дрогнули, желудок провалился вниз. Артуру вдруг стало
очень-очень жарко.
Девушка была совсем рядом. Он шумно выдохнул и еле сдержался, чтобы
не ударить ее. Не хватало только этих дурацких игр!.. Он поправил рюкзак
и двинулся к озеру.
Добраться до воды было не так уж просто. Густые заросли и упавшие
деревья превратились в настоящую полосу препятствий. Зато на другом берегу
были видны постройки, полускрытые деревьями парков. Роскошные двух- и
трехэтажные дома из белого камня, разделенные темными промежутками. Артуру
показалось, что он слышит музыку, доносящуюся с того берега. Звук на
пределе слышимости. Он подумал бы, что это журчит вода, если бы озеро не
было таким неподвижным. Но что-то определенно вибрировало в темноте...
Как ему захотелось оказаться под защитой каменных стен, человеческого
общества, в тепле и покое! Дома на том берегу дразнили желтым светом,
падавшим из окон; они излучали надежность и респектабельность. Артур
дернулся вправо, влево... Шансы были одинаковыми, как у буриданова
непарнокопытного. Определить форму озера и предпочтительную дорогу в
темноте было невозможно. Он схватил Зою за руку и потащил вправо,
руководствуясь своей недоразвитой интуицией.
Десять минут ходьбы по берегу... Незадачливые любовнички стучали
зубами от холода и быстро теряли надежду. Артур смотрел влево. Огни почти
не сместились, что было обидно. Озеро оказалось больше, чем он думал. Ему
хотелось выть и что-нибудь ломать; его переполняла энергия отчаяния.
Крутой спуск; под ногами захлюпало. Небольшой заливчик зарос камышом.
Артур не заметил бы лодку, если бы не врезался в борт ногой. Старая
плоскодонка лежала на берегу; весел не было, но он был готов грести руками.
Утопая в жидкой грязи, он столкнул лодку на воду, почти уверенный в том,
что ветхая посудина затонет через пару минут. На дне лодки плескалась черная
лужа, однако вода почти не прибывала. Он промочил ноги, и это троекратно
укрепило его решимость. По его расчетам, было далеко за десять часов вечера.
Он помог Зое забраться в лодку и бросил рюкзак ей на колени. Потом
оттолкнулся от берега и присел на корме.
* * *
Лодка медленно двигалась по узкой протоке, раздвигая корпусом камыши.
Артур цеплялся за стебли и тянул их на себя, пока не выбрался на чистую
воду. Здесь он огляделся по сторонам. Судя по озаренным луной верхушкам
деревьев, западная и восточная оконечности озера находились от него на
равном расстоянии. Темный горб впереди и справа мог быть островом...
Он начал грести ладонями; это согревало его, и к тому же, у него
появилась ясная цель. Прямо перед ним маячило серое испуганное лицо Зои.
Он осклабился, снова ощутив себя хозяином положения...
Вода была ледяной и показалась ему какой-то вязкой. Он непрерывно
работал руками в течение десяти минут. Берег отдалился и слился с темной
полосой леса. Лодка была крайне неустойчивой. Артур чувствовал себя мухой,
ползущей по поверхности зеркала. Очень ГОЛОДНОЙ мухой. Вода скапливалась
на корме и вскоре насквозь пропитала не только его кроссовки, но и джинсы.
Гениталии съежились до минимального и смехотворного размера. Артур
продолжал яростно грести, выдыхая ругательства вместе с воздухом.
Вдруг он заметил странную вещь: светящиеся прямоугольники окон не
приближались. Более того - их заволакивала туманная дымка, хотя раньше
не было и намека на испарения. Он никогда не слышал о НОЧНОМ тумане...
Бесформенные дымчатые клочья подтягивались со всех сторон к середине
озера. Это выглядело, как сжимающееся кольцевое облако, внутри которого
заблудился тусклый болотный свет. Вскоре оно поглотило последние
ориентиры.
Артура охватила легкая паника. Он облизал губы и попытался
сосредоточиться на своем однообразном и не слишком эффективном занятии.
Он думал, что его кисти потеряли чувствительность, но когда к его коже
прикоснулось что-то, он сразу же ощутил это. Плавающие водоросли? Гниющая
ветка? Дохлая рыба?.. Прикосновение повторилось еще дважды, прежде чем он
перегнулся через борт и стал всматриваться в глубину.
Его страх был неосознанным и до сих пор представлял собой некое
внутреннее неудобство. В воде мелькнуло что-то свинцово-бледное, похожее
на рыбий живот. Он все еще испытывал брезгливость, а не ужас... До той
секунды, пока белые и твердые, как фарфор, пальцы не обхватили его
запястье. Тогда он закричал, однако ватный туман поглотил все звуки...
Артур помнил перекошенное и смазанное лицо своей подружки. Возможно, она
тоже кричала, но он ничего не слышал...
Все перевернулось, и в холодном сумраке, озаренном сиянием умирающей
луны, он увидел совсем другое лицо.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Жена Гальберта почувствовала "легкое недомогание" после восьмой
(по приблизительным расчетам Стеклова) рюмки коньяку. Она предложила ему
осмотреть парк, выделив в качестве сопровождающего одного из своих
"мальчиков". Тот был моложе ее раза в два с половиной, но старушка
называла его не иначе, как Федор Михайлович. Стеклов чуть не поперхнулся
ледяным апельсиновым соком, услышав это.
Одухотворенное лицо Федора Михайловича не выражало ничего, кроме
скуки. Нижняя челюсть вяло двигалась, перемалывая резинку. К желанию гостя
спуститься на берег озера он отнесся вполне равнодушно, озабоченный лишь
тем, чтобы не испачкать брюки своего дорогого темного костюма. Ему были
известны гораздо более утомительные барские причуды, чем осмотр никчемной
лужи, не пригодной ни для купания, ни для рыбной ловли.
Парк был разбит на пологом склоне, понижавшемся к озеру, но от дома
оно не было видно, во всяком случае, летом. Кое-что здесь сохранилось,
вероятно, еще со времен Минакова: полузасыпанный фонтан с каскадом,
белокаменные чаши, статуи, покрытые коростой мха. Трава пробивалась сквозь
трещины в плитах, отвоевывая себе извилистые русла дорожек... Парк выглядел
неухоженным и заброшенным, однако умелый садовник мог бы превратить его в
райский уголок. Но Стеклов думал, не лучше ли оставить все, как есть?..
Наконец, впереди показалось озеро. В этот солнечный день оно было
удивительно темным, почти черным, как будто вода не отражала свет, поглощая
его без остатка. Опавшие листья застыли на ней бурыми пятнами. Борис подошел
настолько близко, насколько позволяли вывернутые обнажившиеся корни
деревьев. Белые мертвые сучья пронзали глубину...
Тишина здесь была необычной и угрожающей. Озеро казалось битумной
трясиной, над которой висела невидимая, но ощутимая аура смерти. Не было
слышно пения птиц и жужжания насекомых; даже лес шелестел как-то
приглушенно, оттеняя молчание...
Борис стряхнул наваждение, и сразу же все стало банальным и безобидным.
Федор Михайлович лениво жевал травинку, поблескивая стеклами солнцезащитных
очков. Стеклов, страдавший врожденным демократизмом, предложил ему сигарету,
но тот отказался, молча мотнув головой. Борис закурил сам и огляделся по
сторонам.
Слева был виден какой-то хиленький заборчик, обозначавший, по всей
вероятности, границу парка, а справа и этого не было - только совсем уже
одичалая растительность и неподвижные обнаженные фигуры на пьедесталах,
облитые сквозь листья зеленоватым трупным сиянием...
Впрочем, одна фигура двигалась. Голая девица грациозно бежала к озеру.
Ее сверкающее тело мелькало между стволов, однако слишком далеко, чтобы
Стеклов мог разглядеть подробности. Несколько мгновений - и она исчезла,
причем исчезнуть могла только в озере.
При одной только мысли о том, что можно окунуться в эту воду, холод
пробегал по спине. Борис не слышал ни всплеска, ни ударов весел. Он бросил
взгляд на охранника и наткнулся на два одинаковых пейзажа, отраженных в
стеклах очков. Если тот и заметил что-нибудь, то ничем этого не выдал.
Окрестности озера показались Стеклову уже не такими заброшенными, как
прежде. Появление обнаженной натуры оживляло ландшафт и придавало
незначительному эпизоду некоторую пикантность. Сочетание старого и юного,
возвышенной печали и легкомыслия незнакомой нудистки обещало хоть какое-то
разнообразие впечатлений. Борис был бы не прочь узнать что-нибудь о
ближайших соседях прямо сейчас, от Федора Михайловича, но привык во всем
полагаться на собственное мнение...
Что-то толкало его на нелепые поступки. Рискуя своим трехсотдолларовым
костюмом, он стал пробираться через завал из веток и корней. Приходилось
тщательно выбирать место, куда поставить ногу. Покров из полусгнивших
листьев был мягким и слишком податливым. Борис дважды опасно покачнулся,
прежде чем оказался на толстом стволе упавшего дерева. Крона была погружена
в воду. Глубина быстро пожирала свет, словно в ней находилась взвесь
черного порошка.
Стеклов опустил руку в озеро. Оно притягивало его, хотя не было ни
красивым, ни приятным, - как иногда притягивает отвратительное, играя на
струнах извращенного любопытства. Хорошо вылепленные облака проносились
над ним и казались Борису более живыми, чем он сам. Он превратился в часть
обстановки, идеального созерцателя, двойное отражение...
Он ощутил прикосновение к пальцам и медленно перевел взгляд на свою
руку, погруженную в воду до кожаного ремешка часов. Белые сучья были словно
кости гигантского зверя, обглоданные дождями. Все дышало умиранием, и
отовсюду выглядывала смерть. Такая же неуловимая, как переход от
бледно-кожистого к мглисто-серому, гнилостно-коричневому,
заплесневело-болотному, зеркально-черному и, наконец, неотличимому от
бесцветной темноты жидкой субстанции...
Еще одно прикосновение. Ледяное, жесткое... или ему показалось? Он
украдкой посмотрел по сторонам. Неизменность была ему ответом. Неприятная и
завораживающая. Где же голая брюнетка, еще не впавшая в маразм? Вверху, на
виду у солнца и теряющих чувство реальности художников, или уже превратилась
в кусок мяса под слоем текучего льда?..
Он резко выпрямился, и ствол тяжело осел под ним. Он ступил на берег и
оглянулся. Слабые волны быстро затухали; в воде покачивалась разбитая
мозаика отражений.
Стеклов снова стоял на травяном ковре. К подошвам туфель прилипла
вязкая грязь. Рука оставалась холодной, как будто была погружена в ведерко
со льдом. Он посмотрел на пальцы - впервые в жизни они показались ему
чужими, голубовато-белыми, принадлежавшими одной из статуй, с которой он
поменялся конечностью... "Черт, как легко сдвигается крыша!" - подумал
он, уверенный в том, что по большому счету с его головой все в порядке. Не
в порядке был единственный орган, не поддающийся локализации и отвечающий
за адекватное восприятие действительности. Блуждающий орган, чаще
гнездившийся рядом с глазами, но порой опускавшийся ниже живота. Орган,
бесконтрольно истекавший энергией, словно ядом.
Впервые за долгое время Бориса потянуло выплеснуть ее из себя. В этом
смысле творчество напоминало процесс выделения или мастурбацию, подменявшую
подлинное слияние жалкими потугами воображения. Смерть была абстракцией и
его чувства тоже были абстракцией; ничто не могло выразить их лучше, чем
плоское убожество геометрии.
В момент личного упадка он почувствовал некое оправдание своим
картинам. Действительно, что есть более неопределенное и тупиковое, чем
черное пятно на безликом фоне? И, как бы не бесились апологеты реализма по
поводу беспредметного искусства, в головах у людей, в сущности, царит
беспредметный ад: серая смазанная решетка мыслишек, зловонные кляксы
отчаяния, алые туманы гнева... Поток сознания - всего лишь бесконечно
разматывающийся и очень узкий холст. Беспредметность была изначальным
океаном, в котором застывал ненадолго (всего лишь на одну жизнь) полярный
ледник реальности...
Не изменив своего решения купить дом, Борис вернулся обратно - в
прибежища тоски и избитых фраз. Все говорило о зловещей тайне, возможно,
неизвестной нынешним хозяевам. Это не пугало его. Он был согласен на что
угодно, лишь бы не продолжалась та тупая, бессмысленная жизнь, которую он
вел до сих пор.
Старушка уже удалилась в свою спальню. Стеклову внезапно показалось,
что никакого Гальберта не существует. УЖЕ не существует. Чувство было
мимолетным и абсолютно иррациональным. Он оставил записку светилу хирургии;
детали предстояло обсудить и уладить адвокатам. Еще какая-нибудь пара
недель - и он переберется на новый остров существования в океане дерьма.
Он надеялся, что этот остров окажется куда удобнее, чем тот обломок
крушения, на котором он пытался удержаться до сих пор.
* * *
Он вел свой "фиат" медленно и неуверенно, потому что был неопытным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг