АНДРЕЙ ДАШКОВ
УМРИ ИЛИ ИСЧЕЗНИ!
(фрагменты)
Пролог
Часть I. Мгла
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Часть II. Сумерки
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Часть III. Рассвет
Глава 47
Глава 48
Глава 49
Глава 50
___________________________________________________________________________
Ушедшим на ту сторону
с надеждой на снисхождение
А.Д.
В поле не видно ни зги.
Кто-то зовет: "Помоги!"
Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
Как помогу?
Кто-то зовет в тишине:
"Брат мой, приблизься ко мне!
Легче вдвоем.
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути,
Вместе умрем!"
Федор СОЛОГУБ
Поэтому пугаете напрасно
Тем, что миры безмерны и безгласны
И небеса мертвы. Здесь, за дверьми,
Пространства столь же пусты и ужасны.
Роберт ФРОСТ. Пространства
Пролог
Рано или поздно почти у каждого человека возникает впечатление, что
весь мир сошел с ума. Вы то и дело слышите о чудовищных преступлениях,
кажущихся бессмысленными, кровавом терроре, радиоактивном заражении, и о
тысячах людей, медленно умирающих от белокровия. Из утренних новостей вы
узнаете о взрывах поездов, отрезанных головах и вспоротых животах
беременных женщин, о том, что еще пять тысяч восемнадцатилетних солдат
стали вчера пушечным мясом... Кто-то невидимый дергает за веревочки, и
кого-то выбрасывают из окна; чьи-то грязные и мясистые пальцы касаются
красивого и нежного, оставляя жирное пятно... Добропорядочные отцы
семейств оказываются насильниками и убийцами малолетних, а милая пара
пенсионеров - каннибалами, предпочитающими всему остальному нежное мясо
школьников... На вокзалах находят трупы замерзших минувшей ночью... Все
это еще очень далеко от вас и даже не вызывает содрогания.
Тихий бедный человек из соседнего подъезда. Он оказался в
неподходящем месте в неподходящее время, и его убили, выпив затем над
телом бутылку "столичной" водки. Сорок ножевых ран... Внимание! Ваш страх
должен напомнить вам о чем-то, но вы еще не знаете - о чем. Приближается
что-то жуткое. Оно ближе и ближе. Вы - как слепой котенок на маленьком
острове, а вода все прибывает. Это означает удушье и холодную мокрую
смерть...
Кто-то изнасиловал вашу тринадцатилетнюю дочь. Теперь уже постоянная
боль не дает вам уснуть. Откуда пришло это нечеловеческое зло? Вам
казалось, что его раньше не было здесь. Боль, боль, разрывающая сердце...
Как долго можно жить с этим?..
Ваши запасы амитриптилина стремительно убывают, но прием психотропных
средств означает, что ваш мозг превращается в адскую машинку. Вы думаете,
что в нем уже поселились химеры? Они всегда были там.
Потом - в лучшем случае - оказывается, что все это было ночным
кошмаром, сном, оставившим тяжелый осадок. Но будьте осторожны! Может
быть, сейчас, в эту самую минуту, когда вы спокойно лежите в своей
постели, слушая, как Джо Кокер поет "Night Calls", ваш двойник, ваше
настоящее "я" в другом мире стремительно приближается к смерти. Его
секунды сочтены. Жернова неведомой судьбы уже начали неумолимо
вращаться...
Все, что вы можете, это плакать от бессилия или кричать от боли.
Поздно. Прежде чем вы умрете, вас ожидает непрерывное страдание. Такова
цена неведения. Зло приходит с изнанки жизни...
Ваш двойник бредет за вами по темной стороне улицы, и если он бывает
раздавлен чем-то неописуемым, знайте - пришел и ваш черед. Это просто, как
все непостижимое. Те, кто принимает это, как должное, гибнут молча и,
может быть, рождаются вновь. Есть такие, которые умирают, недоумевая. Они
пожили бы еще. Они думали, что это зависит от них хоть в малейшей степени.
Примерно так же воспринимают мир коровы, которых ведут на убой...
Но есть и те, кто по неизвестной причине получил возможность
заглянуть в мир вечных сумерек и окунуться в теплые течения жизни и
ледяные течения смерти. За страшное знание приходится дорого платить.
Ветер ужаса непрерывно дует из темноты, отделяя волосы на голове друг от
друга.
Все нижеследующее написано для тех, кто не боится испортить прическу.
Глава 1
Он передвигался от острова к острову - усталый беглец с ужасающей
судьбой, обреченный большую часть жизни скитаться во мраке чужих
пространств, - и очень хорошо знал, что от людей герцога не следует ждать
пощады. На самом деле его враг не был герцогом, а слуги врага не были
людьми и, вероятно, даже не были живыми, но такими они иногда снились
человеку, а беглец любил это жалкое, потерянное и такое одинокое создание,
обитавшее в одном из микроскопических мирков, полном иллюзий вроде
материи, звезд, планет, времени... Человек был почти так же одинок, как
сам беглец, но большего двуногий и не выдержал бы...
Человек был крайне ограничен; союзники и враги представлялись ему
людьми или, по крайней мере, существами. Источники силы он воспринимал,
как нечто вещественное, например, как деньги, стены, амулеты, озера или
леса; течения, увлекавшие к худшему, казались ему интригами, а редкие
островки благополучия - случайностью.
Беглец вынужден был признать, что жизнь двуногого расцвечена великим
множеством декораций. Его истинный ландшафт был куда проще и куда
страшнее: мир без Солнца и Луны, верха и низа, пустоты и наполненности...
Иногда, вторгаясь в человеческие сновидения, беглец представлял себе
черную равнину, уходящую в бесконечность, а над нею - кровавую рану заката
в грозовых облаках. Как ни странно, в ней была сосредоточена его
неутоленная жажда покоя... И все же он был суровой и сильной тварью,
гораздо более сильной и опасной, чем человек. Такими же были его враги.
Вот почему люди иногда пытались продать им свои души.
То существо, его бледная тень, так страдало от неизвестности,
бесплодных надежд и противоречивых желаний, так раздражало беглеца своей
амбициозностью, что временами он надолго бросал его, но затем прощал ему
все, так как неведение считалось не самым большим грехом. Для беглеца
жизнь всегда была непрерывной энергетической войной против враждебного и
непостижимого окружения, а существа вроде герцога были его неотъемлемой
частью. Все очень просто: игра имела одно-единственное правило -
продержаться как можно дольше. Поиски смысла лишь уменьшали шансы. Поиски
спасения уменьшали их до нуля...
Беглец не испытывал ненависти даже к своему злейшему врагу - герцогу,
ведь благодаря врагам никто не мог рассчитывать ни на божественную власть,
ни на вечную жизнь.
Ирония, заключенная в двойственности существования, всегда забавляла
беглеца. И хотя он знал многих, кто непроницаемым щитом отгородился от
своих ничтожных союзников, сам беглец был готов прийти на помощь
двуногому.
Когда-то он позволил себе проникнуть в человеческие сны...
Глава 2
Седой лежал и смотрел, как сгущаются ранние зимние сумерки. Его руки
мелко дрожали, а сухость во рту была вызвана отнюдь не жаждой. Через окно
в комнату, пропахшую красками и пылью, медленно вплывала тьма. Прошел час,
и беззвездное небо стало похожим на плоский лист картона, закрашенный
черным.
Однокомнатная квартира Седого находилась на последнем этаже
шестнадцатиэтажного дома; две ее стены были наружными, и в ветреные дни
ему иногда казалось, что он живет в ветхом гнезде, прилепившемся к ветке
гигантского дерева. Сейчас это дерево остервенело раскачивал ледяной
февральский ветер. Но Седой знал, откуда исходит настоящее зло.
Он покосился на картину, которую закончил две недели назад. Теперь он
твердо решил избавиться от нее, если уже не было поздно. Во всяком случае,
она убила в нем что-то. С того момента, как Седой положил последний мазок,
он не мог работать. Ее странное влияние опустошало его, а бездеятельность
наполняла страхом. Как мертвый, но все еще ядовитый цветок, картина
отравляла воздух, искажала своим присутствием пространство, выворачивала
вовне свое темное двухмерное чрево.
Седой написал ее за одну ночь в каком-то угаре, похожем на сильное
алкогольное опьянение. Она воплощала в себе навязчивый ночной кошмар -
проклятие всей его взрослой жизни. Таким образом он надеялся избавиться от
него, однако кошмар стал вещественным и сосредоточился в прямоугольной
луже краски.
Он старался не думать о Лунном Человеке - это был совсем другой
страх, родом из грязно-розового детства, - но его Седой даже не пытался
писать. Ни одна картина не могла передать полузабытого леденящего ужаса.
Тот кошмар был невоспроизводим...
Выставка была удобным случаем избавиться от собственного творения.
Седой мало верил в то, что она действительно состоится. Ждать осталось
недолго. Он решил, что сожжет картину, если не сможет ее продать.
Почему-то ему казалось, что уничтожение холста не освободит его сознание
от липкой паутины, но другой хозяин примет на себя и его проклятие.
Мысль об этом, наконец, позволила Седому заснуть. Темнота опустилась,
как занавес, а потом он снова увидел свою комнату при очень слабом лиловом
свете, только непонятно было, откуда исходит этот свет. Седой ощутил
чье-то присутствие, но еще не успел испугаться. Чернело окно, и на его
фоне белела половина креста. Темно-фиолетовые стены и потолок
поблескивали, как будто были покрыты влагой. Во сне комната стала длиннее,
превратилась в суживающийся коридор, а в конце коридора оказалось кресло,
стоявшее в углу рядом с окном.
В кресле кто-то сидел - вначале Седой видел только неясный силуэт.
Потом знание, не имевшее источника, разлилось внутри него подобно жидкому
льду. Это была его мать, умершая восемь лет назад.
Он увидел ее ничего не выражавшее, желтое, сморщенное лицо. Такой она
лежала в гробу, и такой он запомнил ее. Сейчас она была одета в черное, а
на голову натянут островерхий капюшон, из-под которого выбивались пряди
лилово-белых волос.
- Иди ко мне! - позвала мертвая женщина, и Седой подчинился, потому
что пытка неподвижностью оказалась еще страшнее видения. Ее голос не был
вибрацией воздуха - скорее, атрибутом сна, призраком из той же самой
подсознательной могилы.
Он поднялся с заскрипевшей кровати и сделал несколько шагов по
направлению к креслу. Даже самые незначительные детали - запахи, предметы,
звуки - были ужасающе реальны. Холодные грабли прогуливались по его
внутренностям. Конечности цепенели, размягчались, превращались в
податливую вату... За три шага до кресла он остановился, потому что уже не
мог двигаться.
"КУДА ТЫ ЗОВЕШЬ МЕНЯ, МАМА?!.."
Его нос уловил сладковатый запах смерти. В тусклых глазах матери не
было ни ласки, ни сожаления, ни осуждения.
- Иди ко мне... - снова прошелестел бесплотный голос с невероятной и
безнадежной мукой. Седой моргнул. Слезы застилали глаза.
"ВО ЧТО ТЫ ИГРАЕШЬ СО МНОЙ, МАМА? МНЕ СЛИШКОМ ПЛОХО..."
Он потерял мать всего лишь на мгновение. Его веки сомкнулись,
разомкнулись, и он тихо заскулил от животного страха.
Лицо сидевшего в кресле существа уже не было лицом его матери. Он
увидел голову, рыхлую, как тесто, с глубокими провалами вместо глаз,
зыбкой извилистой щелью рта и паутиной движущихся морщин - голову Лунного
Человека... В детстве он называл его так, потому что лицо было
ослепительным и мертвенно-белым, будто Луна, но не потому, что его
освещало ночное светило...
- Пусти меня к себе, - попросил атавистический кошмар, и Седой не
заметил, как отчаяние повалило его на пол и вернуло в позу зародыша. Он
услышал частый глухой стук - это билась о линолеум его голова - и
почувствовал вкус крови, но не боль.
Неясная фигура потянулась к нему из кресла, накрыв своей тенью.
Что-то тщетно пыталось пробиться сквозь твердую скорлупу его ужаса и,
наконец, ушло, оставив Седого в центре крика, расходящегося в темноте
подобно кругам на воде...
* * *
Спустя неделю он, пошатываясь, возвращался домой. Наступила оттепель.
Мелкий ледяной дождь поливал его лысеющую голову, но Седому было жарко.
Кроме того, его мутило. Он выпил слишком много дешевого портвейна. Таким
образом он пытался отметить избавление от картины и участие в выставке,
что еще недавно казалось чудом. Это была его первая выставка, которую он
ждал без надежды половину своей сорокалетней жизни.
Седой давно понял, что проиграл. Он смирился с вечной
неустроенностью, безденежьем, одиночеством... Его мать умерла в больнице.
У него не было денег и связей, чтобы отсрочить ее смерть. Мать не простила
ему неудачи. Его картины были некоммерческими - слишком мрачными, слишком
фантастическими. Они не годились для офисов и контор; идеальным местом для
них были бы убежища одиночек-мизантропов. Седой никому не говорил, что
почти все свои картины видел во сне. И воспроизводил с потрясающей,
неправдоподобной точностью...
Он продолжал работать даже тогда, когда работа стала совершенно
бессмысленной. Живопись была единственным спасением от пустоты. В его
квартире не было телевизора, почти не осталось мебели. Иногда он испытывал
затруднения от того, что ему было нечего надеть. Он находился на самом
дне...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг