- Ни в коем случае! - решительно возразил Смерчев. - Ну зачем же
вы так плохо о нас думаете? У нас ничего не запрещено. Просто наши
потребности в предварительной литературе полностью удовлетворены.
- Тем более, что идейно предварительная литература часто была
очень невыдержанна, - заметила Пропаганда Парамоновна. - В ней было
много метафизики, гегельянства и кантианства.
- И много даже кощунства против нашей коммунистической религии, -
поддержал ее молчавший до того отец Звездоний.
- И метод социалистического реализма, которым пользовались
предварительные писатели, - сказала Пропаганда Парамоновна, - партия
давно осудила как ошибочный и вредный. Правилен только один метод
коммунистического реализма.
- Да и вообще, - сказал Смерчев, - вы должны понять, дорогой наш
Классик, что за тот исторический промежуток, который отделяет наше
время от вашего, наша литература настолько выросла, что по сравнению с
ней все писания ваши и ваших современников выглядят просто жалкими и
беспомощными.
- Да, да, да, да, - сказал Звездоний, и все они грустно закивали
головами.
- Ну все-таки не все, - опять защитил меня Сиромахин. - У него
есть одна замечательная книга, которая по своему уровню приближается
даже, я бы сказал, к ранним образцам комреализма. К сожалению, -
повернулся он ко мне, - вы ее с собой почему-то не привезли. Но мы ее
найдем...
- И поправим, - подсказал Смерчев.
- Ну да, немножко поправим и, может быть, даже переиздадим.
О какой книге шла речь, я не понял Но спрашивать мне уже ничего не
хотелось. И бороться не хотелось. Поэтому, когда у меня изымали планы
Москвы, майки с надписью "Мюнхен" и жвачки, я даже не стал спрашивать
почему, мне все надоело до чертиков.
И когда мне дали расписаться под списком изъятых вещей, я
подмахнул его, не глядя.
НА ТРОИХ
Но это было не последнее мое испытание.
После таможенного досмотра мы двинулись дальше и вскоре
приблизились к двери с вывеской: ПУНКТ САНИТАРНОЙ ОБРАБОТКИ.
Смерчев извинился и сказал, что санитарная обработка совершенно
мне необходима, поскольку в Москорепе принимаются самые строгие меры
против завоза из колец враждебности эпидемических заболеваний.
Искрина Романовна предложила взять на хранение мои ценные вещи, и
я отдал ей сильно полегчавший "дипломат", часы и бумажник.
Комписы остались за дверью, а я вошел в помещение, которое
оказалось предбанником с длинными деревянными скамейками. На одной из
них в углу раздевались уже виденные мною шоферы паровика-лесовоза и
вполне дружелюбно разговаривали между собой на чистейшем без всяких
примесей предварительном языке, поминутно поминая Гениалиссимуса и его
родственников по материнской линии.
Большой палец одного из шоферов был перевязан черной изоляционной
лентой.
Глядя на шоферов, я тоже стал раздеваться. Как ни странно,
несмотря на невыносимую жару снаружи, здесь было просто холодно, тело
мое сразу стало синеть и покрываться гусиной кожей.
Женщина в белом халате скучала за деревянной перегородкой.
Шоферы сдали ей свою одежду, получили взамен каждый по деревянной
шайке и пошли дальше. Я тоже подошел к тетке, сдал белье и получил
шайку. Она была мокрая, скользкая и без ручки.
В следующей комнате я встретил женщину с большой машинкой,
созданной, вероятно, для стрижки овец, а не людей. Женщина предложила
мне постричься. Я сел, прикрываясь тазиком, и попросил подстричь меня
под полубокс. Она, ничего не ответив и ничем меня не накрыв, тут же
провела мне широкую просеку посреди темени.
- Мадам! - вскочил я. - Что это такое вы делаете? Да вы с ума
сошли! Я же просил сделать мне полубокс.
Она сначала даже не поняла, чего я от нее хочу, а потом объяснила,
что все граждане Москорепа в порядке борьбы с ненужными насекомыми
стригутся исключительно только под ноль, а волосы сдаются на пункты
вторсырья для дальнейшей утилизации.
Потерять ни с того ни с сего мою замечательную прическу было
обидно, но, как говорят, снявши голову, по волосам не плачут.
Я проследовал дальше и вскоре оказался перед дверью с вывеской:
ЗАЛ ПОВЕРХНОСТНОГО ПОМЫВА.
Сбоку от вывески был помещен документ, который назывался "ПРОЧТИ И
ЗАПОМНИ". Это были правила поведения для моющихся. Они были составлены
в возвышенных выражениях и сопровождены эпиграфом из какого-то якобы
произведения Гениалиссимуса: "В человеке все должно быть прекрасно: и
лицо, и одежда, и тело".
Правила начинались с сообщения об огромной и неустанной заботе,
которую Гениалиссимус и руководимая им партия изо дня в день проявляют
по отношению к гражданам коммунистической республики. Благодаря этой
заботе практически каждый комунянин получил возможность полностью и
регулярно удовлетворять свои потребности в поверхностном помыве.
Однако, как постоянно учит Гениалиссимус, бережливость должна
войти в привычку, должна стать второй, а то и первой натурой каждого
комунянина. Приступая к помыву, следует избегать расточительности и
расходовать воду лишь в пределах естественной потребности, которую
вычислить совсем нетрудно. Для этого надо умножить свой вес в
килограммах на рост в сантиметрах и полученное произведение разделить
на коэффициент 2145. В результате получим соответствующее реальным
потребностям индивидуума количество шайко-объемов воды
горяче-холодной. Я несколько обеспокоился, что прежде, чем приступить
к поверхностному помыву, мне придется произвести непосильные для меня
математические вычисления, но приведенная тут же таблица меня
успокоила, там было все подсчитано заранее. При моем росте 165
сантиметров и весе 78 килограммов моя потребность удовлетворялась
ровно шестью шайко-объемами.
Правила также указывали, что потребителям пунктов помыва
запрещено:
1. Мыться в верхней одежде.
2. Играть на музыкальных инструментах.
3. Отправлять естественные надобности.
4. Портить коммунистическое имущество.
5. Категорически запрещается разрешать возникающие конфликты с
помощью шаек и других орудий помыва.
Читая инструкцию, я краем глаза заметил, что мимо меня сначала
прошли двое мужчин, потом одна женщина, потом целая семья - муж, жена
и мальчик, потом еще две женщины, все, естественно, голые. Я все же
как-то заколебался и спросил подошедшего толстяка, где здесь мужское
отделение. Тот удивился:
- А ты, малый, из какой деревни приехал?
- Из Штокдорфа, - сказал я.
- Из Шатурторфа?
- Не из Шатурторфа, а из Штокдорфа, - поправил я.
- Такого названия я что-то вроде и не встречал, - сказал толстяк.
- А где это? Далече?
- Да так, - сказал я. - Лет шестьдесят отсюда.
Он посмотрел на меня совсем как на идиота и сказал, что разделение
различных предприятий на мужские и женские еще существует только в
кольцах враждебности, а здесь полное равенство и разница между
женщиной и мужчиной практически стерта.
Я невольно скосил глаз и убедился, что у толстяка разница и в
самом деле основательно стерта.
Изнутри зал поверхностного помыва ничего особенно интересного
собою не представлял. Баня как баня. Длинные каменные лавки, краны
вдоль с ген, пар, гул голосов. Мужчины и женщины мылись вместе, меня
это удивляло только потому, что происходило в Москве. Но такое
свободное смешение полов мне приходилось видеть и за шестьдесят лет до
этого, еще в Третьем Кольце.
Зал был большой, с колоннами. На одной из колонн я увидел стрелку
и под ней надпись: "Удовлетворение сексуальных потребностей за углом".
Все-таки сколько удивительных перемен произошло за время моего
отсутствия! Между прочим, ниже упомянутой надписи гвоздем было
нацарапано слово "СИМ". Я опять вспомнил Симыча и подумал, что хорошо
бы его завести сюда в эту смешанную баню, чтобы он посмотрел, до чего
эти заглотчики только додумались. Представляю, как бы он тут плевался.
Я прошел несколько шагов в направлении, указанном стрелкой, и
передо мной возникли из пара те самые шоферы, которых я уже дважды
видел. Держа в руках пластмассовые стаканчики с чем-то темным, они
явно с низменными целями наседали на щуплую девицу, которая, как ни
странно, была почти одета. Причинное место у нее было прикрыто
клеенчатым лепестком, а на сосках были какие-то звездочки. Несмотря на
игривые цели, лица у всех троих были сердитые.
Я хотел пройти мимо, но шофер с перевязанным пальцем остановил
меня вопросом:
- Отец, третьим будешь?
В другой раз я на обращение "отец" мог бы обидеться, а то и в рожу
заехать. Но сейчас я обрадовался, узнав, что святая традиция пить на
троих дожила вместе со мной до коммунизма. Аромат болтавшейся в
стаканчиках жидкости достигал моих ноздрей и, прямо сказать, был не
очень-то аппетитен. Но дело не в аромате. От одного только запаха
того, что мне приходилось лакать, лошади падали в обморок. И сейчас я
выпил бы хоть керосин. Но я до того устал, что от одной рюмки чего
угодно мог бы просто свалиться и не встать. Поэтому я себя пересилил
и, приложив руку к груди, сказал шоферам наставительно:
- Извините, ребята, завязал. Сам не пью и вам не советую. Алкоголь
разрушает печень и влияет отрицательно на умственные способности.
Шоферы переглянулись.
- Да мы вроде тоже не алкаши, - неуверенно сказал перевязанный. -
Мы же тебя не пить приглашаем.
- А чего делать? - спросил я удивленно.
Мужики опять переглянулись, а девица хихикнула.
- Надо же! - озадаченно сказал перевязанный. - Чего делать,
говорит. Ты что не знаешь, что вот с такими-то, - он указал на девицу,
- делают? Пойдем за угол, удовлетворимся.
- Втроем с одной женщиной? - Я не верил своим ушам. - Да это же
свальный грех! Да как же можно допускать такое безобразие и
бесстыдство? Ведь вы живете при коммунизме, за который люди гибли под
пулями, сгорали в кострах, замерзали в болотах!
Несмотря на усталость, я вкратце рассказал им об Октябрьской
революции, о Великой Отечественной войне, о блокаде Ленинграда и
строительстве разный крупных сооружений.
- И ничем этим вы не дорожите, - сказал я и, плюнув, двинулся
дальше.
- Слушай, папаша! - догнал меня перевязанный. - Ты чего это
раскипятился? Псих, что ли? Да какие же мы развратники? Это не мы, это
девки развратницы. Раньше они мыло это, - он показал на стаканчик, по
полбанки брали. Это было еще ничего. И потребность удовлетворишь, и
помоешься. А теперь меньше трех банок не берут, вот и приходится
скидываться.
Мне стало неловко оттого, что я чего-то здесь не понял. Я
извинился, но сказал, что в их общем деле участвовать, к сожалению, не
могу, потому что, во-первых, жене своей обычно не изменяю, а
во-вторых, мыла нет, забыл в чемодане. На что шофер мне сказал, что
мыльные потребности удовлетворяются здесь же, и указал на какую-то
будку в углу, где голая толстуха выдавала подходившим стаканчики. Мы с
моим новым знакомым подошли, я получил свой стаканчик, понюхал и отдал
шоферу.
Уж как он меня благодарил!
- Ты, отец, - сказал он, - я вижу, приезжий и в нашей жизни не
разбираешься. Так если чего будет нужно, обращайся прямо ко мне. Я в
седьмой комколонне работаю, меня там все знают. Мое новое имя Космий,
но все меня Кузей кличут, по-старому. Так что если тебе чего нужно,
кардан какой или кривошип, приходи прямо в колонну, я тебе все, чего
хочешь, достану.
Поблагодарив его, я пошел искать воду. Везде на стенах и на
колоннах были несмывающиеся надписи такого примерно рода:
ВОДА-ИСТОЧНИК ЖИЗНИ
ВОДА-НАРОДНОЕ ДОСТОЯНИЕ
КТО РАСТОЧАЕТ ВОДУ, ТОТ ВРАГ НАРОДА
ОДНИМ ШАЙКО-ОБЪЕМОМ МОЖНО НАПОИТЬ ЛОШАДЬ
А приблизившись к стенке с кранами, я увидел плакат, с которого
кто-то, похожий на красноармейца времен гражданской войны, наставил на
меня палец со словами: "Ты израсходовал лишнюю шайку!"
Не я, сказал я. Я вообще еще ни одной шайки не брал.
Конечно, красноармеец был всего-навсего нарисован, но выглядел так
натурально, что под его взглядом я невольно ежился. Потребность свою я
удовлетворил лишь на треть, то есть из положенных мне шести шаек
использовал только две. Я подумал, что за такую экономию мне, может
быть, даже полагается какой-нибудь орден. Впрочем, ордена я требовать
не стал и пошел к выходу.
На выходе мне вернули мою одежду. Она была горячая после прожарки.
Пуговицы пиджака расплавились. Но молния на брюках осталась цела, она
у меня металлическая.
КЛЯТВА
В просторном и светлом зале Дзержин Гаврилович Сиромахин поздравил
меня с легким паром. Он был один. Остальные, он сказал мне, уехали.
- Ну а теперь, дорогуша, последняя формальность, и едем отдыхать.
Мы вошли в дверь с вывеской "Кабинет удовлетворения ритуальных
потребностей". Я испугался, что там опять окажется что-нибудь
неприличное, но ошибся.
За длинным столом, на стульях с высокими спинками, под большим
портретом Гениалиссимуса сидели три толстых тетки, все три
генеральского звания. Видимо, они представляли собой какой-то суд. Вид
у них был достаточно строг, но при этом старшая (она сидела
посередине) даже сказала мне уже слышанный мною комплимент, что я для
своего возраста хорошо сохранился.
Впрочем, она тут же посуровела и объявила мне, что, вступая на
основную священную территорию Москорепа, я должен произнести клятву
гражданина коммунистической республики.
- Повторяйте за мной! - приказала она.
Всю клятву я, конечно, не помню. Помню только, что начиналась она
с благодарности Гениалиссимусу за оказанную мне честь. Как
коммунистический гражданин, я должен был соблюдать строжайшую
дисциплину на производстве, в быту и общественной жизни, выполнять и
перевыполнять производственные задания, бороться за всемерную экономию
и всеобщую утилизацию, свято хранить государственную, общественную и
профессиональную тайны, тесно сотрудничать с органами государственной
безопасности, сообщая им обо всех известных мне антикоммунистических
заговорах, действиях, высказываниях или мыслях.
Почти все предыдущее я повторял послушно, но тут остановился,
посмотрел на судей.
- Вы знаете, - сказал я. - Это как-то не того. Я в общем-то
доносить не умею.
- Как это не умеете? - удивилась главная судья. - Вы, я слышала,
даже романы писать умеете.
- Ну да, - сказал я, - романы-то это что. Романы все-таки не
доносы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг