миссию.
Витторио да Кастильоне усердно готовился к своему часу. Он изучил
русский язык и овладел морским делом в школе "подводных всадников" в
Ливорно. А когда дивизии Гитлера, а вслед за ними и дивизии Муссолини
двинулись на восток, молодой офицер-подводник Витторио да Кастильоне
отправился в составе Десятой флотилии на русский фронт.
Он побывал в Севастополе и Мариуполе. В конце августа 1942 года
Витторио оттолкнулся от крыла "Юнкерса" и смело прыгнул с парашютом в
ночную мглу. Его сбросили в горной местности возле Дербента. Здесь, на
берегу Каспия, он должен был выбрать место для базирования своей флотилии,
а затем пробраться с важным диверсионным заданием на юг, в крупный
приморский город. Там, по его сведениям, жили нынешние потомки Федора
Матвеева - их имена он твердо помнил.
Близился его великий час...
В пустынных каменоломнях близ Дербента, старинного города Железных
Ворот, Витторио искал укромное местечко, чтобы спрятать на время свой груз
- рацию, акваланг и прочее. Внезапно земля ушла из-под ног, и он полетел
вниз и был придавлен тяжелым камнем, выдолбленным и залитым свинцом
древними мастерами мифического царства ассасинов...
Так погиб, к вящей славе господней, Витторио да Кастильоне, двадцати
семи лет от роду, избранник иезуитов.
Ольга Михайловна подставила Колтухову пепельницу и сказала:
- Какая грустная история! Неужели в наш атомный век еще возможен
средневековый религиозный фанатизм?
- Чего там говорить об иезуитах! - Привалов заходил по комнате. - В наш
атомный век есть на Западе вполне образованные физики, которые всерьез
рассуждают о четвертом измерении, населенном духами.
- И о свободной воле электрона, - добавил Колтухов. - А у нас,
дражайшая Ольга Михайловна? Вы думаете, у нас перевелись гадалки и
знахари? И не думайте, что это старорежимные замшелые старушки. Мне
рассказывали об одной гадалке - она принимает клиентов в белом халате и
перед гаданием измеряет им кровяное давление.
- Ну ладно. - Привалов включил лампу над письменным столом. - Давай-ка
займемся подводными излучателями.
12. НАШИ ГЕРОИ НА ОСТРОВЕ ПТИЧИЙ КАМЕНЬ
Так вот ты какая!..
Направо - жара, солончак, барханы,
Налево - бархан, солончак, жара.
Н.Тихонов, "Полустанок в пустыне"
Ранним утром два долговязых молодых человека вышли из здания аэропорта
и сели в автобус.
Незачем пояснять, что это были инженеры Костюков и Потапкин. Самолет
только что доставил их из Красноводска.
Казалось бы, что трудного - найти небольшой участок моря меж двух
берегов, если есть подробнейшие морские карты. Но вот уже сколько времени
рыщут Николай и Юра по побережьям, а такого участка, который подошел бы по
всем статьям, не нашли.
Вот и за море они слетали, осмотрели пролив между Челекеном и островом
Огурчинским и другие места - тоже ничего подходящего. В последний день
командировки молодые инженеры решили съездить на Красноводскую косу. Долго
бродили они по унылым прибрежным пескам и возле поселка Кызыл-Су вдруг
наткнулись на каменный обелиск, увенчанный пушечным ядром и крестом.
Памятник окружала ограда из якорных цепей, ступени его были занесены
мелкими песчаными волнами.
"Красноводскiй отрядъ - сподвижникамъ Петра Перваго", - прочли они
потемневшую надпись. Потом шли даты, среди них - "1719". Еще надпись:
Въ пустынЪ дикой
Васъ, братья, мы нашли
И теплою молитвою
Вашъ прахъ почли.
- Постой, 1719 - это, случайно, не дата гибели экспедиции
Бековича-Черкасского? - вспомнил Николай.
- Кажется, - сказал Юра. - Не знал, что участникам экспедиции памятник
здесь поставлен... Видишь дату - 1872? Должно быть, в том году соорудили.
Они постояли перед обелиском, сфотографировали его и попутным катером
вернулись в Красноводск. Задумчиво смотрели с кормы на уплывающую в
вечернюю дымку косу, и воображение их рисовало старинные корабли у этих
плоских песчаных берегов, сумрачного князя Черкасского с приставленной к
глазу подзорной трубой, беспокойного, колючего гидрографа Кожина,
склонившегося над картой, веселого, ясноглазого Федора Матвеева, не
догадывающегося еще, какая трудная и необычная судьба его ожидает...
"Въ пустынъ дикой васъ, братья, мы нашли..." Строки, высеченные на
обелиске, не выходили из головы. Странное дело: и раньше Николай и Юра не
сомневались в достоверности матвеевской рукописи, но герои ее рисовались
их мысленному взгляду как бы черно-белыми оттисками старинных гравюр;
теперь они вдруг встали перед ними во плоти - обожженные солнцем пустыни,
истомленные жаждой, в пропахших потом рубахах...
Итак, прилетев рано утром из Красноводска, наши друзья сели в автобус и
поехали в город. Они молча смотрели в окно на знакомый с детства пейзаж:
лес нефтяных вышек, серебристые резервуары, небольшие озерца, окаймленные
коричневой полосой мазута, бесчисленные переплетения труб. Юра задремал,
свесив голову на грудь. Николай толкнул его локтем в бок, сказал
грубовато:
- Очнись, сонная тетеря. Что начальству докладывать будем?
- Вот я доложу тебе сейчас по шее! - проворчал Юра и снова закрыл
глаза.
- Из всего, что мы видели, лучшее место - это все-таки Птичий Камень, -
продолжал Николай. - Недалеко, и глубины подходящие. Слышишь, Юрка? - Он
опять ткнул его в бок.
- Самое паршивое место Птичий Камень! - сердито сказал Юра, отодвигаясь
от Николая.
- Почему?
- Потому что голое, необорудованное.
Через некоторое время, когда автобус уже катил по улицам города, Юра
сказал:
- Вообще, конечно, лучше Птичьего Камня не найти.
- Не подойдет твой Птичий Камень, - отозвался Николай.
- Почему?
- Гиблое место. Необорудованное.
- Ну, ты как хочешь, - заявил Юра, - а я буду докладывать о Птичьем
Камне.
Они договорились через час встретиться в институте и разошлись по домам
- помыться с дороги и позавтракать.
Бондарный переулок еще спал. Утренний ветерок робко шелестел в пыльных
ветвях акаций. Где-то в открытом окне залился будильник.
Николай прошел под аркой. Во дворе он увидел Вову. Атлет не спеша
приседал и выпрямлялся, в руках у него были крупные гантели. Он
таинственно подмигнул Николаю, потом поманил его пальцем и сказал громким
шепотом:
- Позавчера у нас в институте собрание было. На поруки меня взяли,
понял?
- То есть как? - не понял Николай.
- Туго до тебя доходит. Не выспался, что ли? Ты московскую железку
помнишь, которую я в музее взял?
Николай кивнул.
- Ну вот. Под суд хотели меня, понял? А за что? Для себя я, что ли,
брал? Мне она нужна была, как петуху тросточка. Собрание меня уважило: на
поруки взяли. Единогласно, понял? Только замдиректора по хозяйственной
части воздержался.
- Поздравляю, - сказал Николай.
- Спасибочко. - Вова поиграл гантелями. - А Опрятина-то - слышал? -
оправдали вчистую.
- Оправдали?
- Ага. Анатолия Петровича знаешь что убило? Шариковая молния.
- Что-о?..
- Шариковая, говорю, молния. Научное явление, понял?
Николай махнул рукой и взбежал по лестнице к себе.
Пока он умывался, покряхтывая и разбрызгивая воду, мать хлопотала у
газовой плиты, рассказывала о домашних делах.
- Вот голова! - воскликнула она вдруг. - Самое главное забыла сказать.
Вчера вечером приходила Рита.
Плеск и кряхтение разом прекратились. Николай повернул к матери
намыленное лицо.
- Рита?..
- Да. Пришла и говорит: "Здравствуйте, я Рита, которая когда-то жила в
вашем доме. Матвеева". А я говорю...
- Зачем она приходила? - нетерпеливо прервал ее Николай. Мыльная пена
щипала ему глаза, он тер их пальцами.
- Не знаю. Просила, чтобы ты позвонил, когда вернешься.
Николай поспешно закончил умыванье, вытерся, натянул рубашку и кинулся
к двери.
- А завтрак? - крикнула мать вдогонку. - Куда же ты?
- Звонить! - уже с лестницы донесся голос Николая.
Занятия еще не начались - стояла вторая половина августа, - но Рита
ежедневно ходила в школу. Она затеяла переоборудование кабинета биологии,
расширяла школьный опытный участок, - работы хватало. В этом было ее
спасение.
Валя часто забегала к ней по вечерам. Несколько раз приходили Николай и
Юра. А однажды нагрянул весь экипаж "Меконга". В этот вечер героем был
Валерка Горбачевский. Он уже третий день не расставался с номером
академического журнала, в котором была помещена небольшая статья Багбанлы
о перестройке внутренних связей вещества. В статье упоминался "эффект
Горбачевского" - так назвал старик Бахтияр памятный случай с Валеркиным
пальцем. Валерка, сияя, показал Рите статью. Рита ничего в ней не поняла -
статья почти сплошь состояла из формул и пучков кривых в координатных
угольниках, - но поздравила Валерку, который и сам ничего не понимал в
статье. Юра подшучивал над ним, утверждал, что слепок с Валеркиного
пальца, а может быть и сам палец, скоро будет выставлен в Москве, на
Выставке достижений народного хозяйства.
Но вечера, когда Рита оставалась наедине со своим горем...
Она не находила себе места. Бродила по комнатам, бесцельно трогала и
переставляла вещи. Подолгу стояла у книжных полок, листала его книги. Ей
попадались карандашные пометки на полях, сделанные его рукой, - она
всматривалась в них, пытаясь разгадать смысл отчеркиваний и значков.
Она видела Анатолия таким, каким он был в начале их любви, - веселым,
увлеченным, общительным. Он умел безудержно фантазировать и посмеиваться
над собственными фантазиями. Да, именно таким он жил теперь в ее памяти.
Иногда - гораздо реже - Рита вспоминала последнюю встречу с Анатолием
во дворе Института физики моря. "Помнишь, как мы в прошлом году плыли по
Волге?" - грустно спросил он тогда. Это были его последние слова -
последние, которые она слышала. Уходя, она оглянулась. Он стоял возле
газона, залитого солнцем, и смотрел на нее, и руки у него были опущены...
Она гнала прочь это воспоминание. Она не хотела плакать.
Однажды Рита наткнулась на общую тетрадь в синей клеенчатой обложке,
затиснутую меж двух толстых книг. Стала листать ее. Это было нечто среднее
между дневником и рабочей тетрадью. Заметки для памяти чередовались с
записями хода экспериментов, формулами, схемами. Были здесь и записи
другого рода, какие поверяют только дневнику. Вначале - стремительный,
четкий почерк, точные формулировки, аккуратные схемы, в конце -
неразборчивые каракули, нанесенные неверной, трясущейся рукой, пытавшейся
догнать горячечные мысли, которые рождались в перевозбужденном мозгу.
Забившись в уголок дивана, Рита читала и перечитывала тетрадь. И - не
выдержала: упала ничком, разрыдалась. Кот Пронька недоуменно щурился на
нее из своего угла. В первый раз она плакала - горько, безутешно. Ее бил
озноб.
Утром она позвонила Юре, ей сказали, что он уехал в командировку. Она
пошла на работу и до вечера провозилась на школьном участке. А потом,
медленно идя по шумным и жарким улицам, вдруг поняла, что не может, просто
не может прийти сейчас домой в пустую квартиру...
Рита пошла в Бондарный переулок. Вот и знакомый двор. Она остановилась,
вся во власти щемящего чувства. Какой он стал маленький и старый, двор ее
детства! Вот лестница. И фикусы, выставленные для поливки. Застекленная
галерея их старой квартиры... Сколько раз она выбегала отсюда навстречу
отцу, кидалась ему на шею... Сейчас здесь висит вывеска "Ремонт капроновых
чулок", а за распахнутой дверью ходит дородная женщина в пестром халате, и
половицы скрипят под ее грузными шагами. Да, да, там и раньше скрипели
половицы...
Медленно, как во сне, поднялась Рита на второй этаж: Ей открыла пожилая
женщина с добрым и знакомым лицом.
- Здравствуйте, Вера Алексеевна. Я Рита, которая жила когда-то в этом
доме. Рита Матвеева...
- Ни за что бы не узнала! - Вера Алексеевна обняла ее, повела в
комнату. - Жаль, Коли нет. В командировку уехал.
- И он в командировке?..
Вера Алексеевна не отпустила ее, усадила пить чай. Рита пила чай с
вареньем и все косилась на большой фотопортрет в рамке. Насупленный
чубатый мальчишка в белой рубахе с высоко закатанными рукавами - это Коля.
Такой, каким был тогда...
Она долго просидела у Веры Алексеевны. Хорошо было слушать ее
неторопливый разговор. Уходя, сказала тихо:
- Спасибо вам.
- За что? - удивилась Вера Алексеевна.
Звонок. Кто бы это в такой ранний час? Рита выскочила из ванной
комнаты, побежала к телефону. В трубке - знакомый глуховатый голос:
- Извини, что так рано... Понимаешь, только что приехал из
командировки, мать мне сказала...
- Ничего, Коля. Я уже не сплю. Здравствуй.
- Здравствуй. - Неловкая пауза. - Забыл даже поздороваться...
Она улыбнулась:
- Ничего. Мне нужно поговорить с тобой.
Они встретились на троллейбусной остановке возле Ритиной школы. Николай
с нескрываемой тревогой взглянул на Риту:
- Что-нибудь случилось?
- Я нашла тетрадь Анатолия. Его рабочие записи. Я многого не поняла,
но... Может быть, вам они пригодятся. - Она вынула из портфеля тетрадь в
синей обложке. - Вот, возьми. Почитай сам, можешь дать Привалову или этому
московскому академику, которому вы послали нож.
- Хорошо, Рита. Я сегодня же прочту.
- И еще... - Она понизила голос и на секунду закрыла глаза. - Имя
Анатолия связывают с гадкими слухами. Коля, ты должен сделать так, чтобы
его имя... Чтобы узнали правду.
"Ах, если бы ты разрешила мне сделать это раньше! - подумал он. - Если
бы тогда, в поезде, не связала меня обещанием. Какую ошибку ты
совершила!.."
- Хорошо, Рита, - сказал Николай. - Я сделаю все, что смогу.
Она быстро пожала ему руку:
- А теперь иди. И не исчезай надолго. Звони.
Николай помчался к себе в институт. Юра уже сидел в кабинете у
Привалова и излагал свои соображения относительно Птичьего Камня.
А во второй половине дня Юра и Николай на институтском катере отплыли
на Птичий Камень - небольшой остров в нескольких милях от берега.
Островок был плоский и круглый, как тарелка. С наветренной стороны
возвышалась черная скала, обкатанная прибоем. Эта скала, в которой
гнездились чайки, и дала имя островку.
До вечера наши друзья размечали площадку для будущих сооружений. Катер
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг