Стемнело. Полная луна долго выжидала за четырехэтажным кубом
универмага. Дождавшись своего времени, она выкатилась хорошо начищенным
медным диском, взошла над световым призывом "Покупайте телевизоры по
сниженным ценам" и полила поток таинственного света в окна дома © 16 на
улице Тружеников Моря.
Шам кинул обглоданную косточку на тарелку, вытер руки полой рубахи и
подался к двери. В следующий миг он очутился на площадке дворовой лестницы
и, воздев руки, испустил восклицание, явно обращенное к луне.
Как раз в это время нижняя соседка, Ляля Барсукова, поднялась сюда,
на второй этаж, чтобы посоветоваться с Фарбером относительно рецепта,
выписанного врачом ее мужу, страдающему желудком. Фарбер на пенсии был уже
давно, но весь двор по старинке ходил к нему за консультациями. Он был
хорошим фармацевтом. Он даже - в далекие годы молодости - дал миру новую
мазь от потливости ног. Но настоящей его страстью были древние
цивилизации.
Через раскрытое окно Ляля протянула Фарберу рецепт:
- Почему он такой дорогой, Ной Соломонович? Нам такое еще не
выписывали. Посмотрите, пожалуйста.
Фарбер поднес листок к носу, подслеповато всмотрелся.
- Три шестьдесят две, - забубнил он слабым голосом. - А почему?..
М-м-м... А потому, что выписана вот эта штука, - ткнул он коричневым от
старости ногтем в латинское название. - Это штука не вредная... не вредная
штука... но дорогая. Можно было и без нее... Тогда... - Он пожевал губами.
- Тогда обойдется в девяносто семь копеек.
- Зачем же он так делает? - возмутилась Барсукова. - Такой важный, мы
с Петькой с трудом к нему пробились, а сам лишнее выписывает.
- Потому и выписывает, что важный...
- Что? Простите, не расслышала.
- Я говорю, сами вы, клиенты, виноваты. Норовите попасть... м-м-м...
к светилу, светило выпишет рецепт, вы идете в аптеку, а там говорят -
платите шестнадцать копеек... И что же? И вы очень недовольны. Такое
светило - и шестнадцать копеек... Не верят у нас дешевым лекарствам...
- Да, но не три шестьдесят же! Вы сделайте, Ной Соломонович, чтобы
осталось девяносто семь...
- Подождите, Ляля, минуточку...
Фарбер прислушался к бормотанию Шама. Тот стоял у перил и, слегка
подпрыгивая, тянулся к луне и повторял все громче, громче одну и ту же
фразу.
Но вот он сотворил свою молитву - или заклинание? - и отвернулся от
луны, пошел к двери. И тут Фарбер несмело, мекая и экая, произнес фразу на
каком-то языке, полном открытых гласных звуков. Шам посмотрел на него
удивленно и ответил. Старый фармацевт понял и сказал еще что-то. Они
заговорили!
Валерий, изгнанный на площадку за курение, не поверил своим ушам,
когда застал их - Шама и Фарбера - беседующими на языке, которого не
понимал никто, кроме пришельцев.
- Ной Соломонович, - заныла Ляля Барсукова, - так сделайте, чтобы
девяносто семь копеек...
- Обожди, - прервал ее Валерий. - На каком языке вы с ним
разговаривали, Ной Соломонович?
Тот смущенно улыбнулся, от чего его косенькие глаза совсем сбежались
к переносице, и забубнил:
- Я еще днем к нему прислушивался, когда он кричал мальчишкам. И мне
не верилось, что я понимаю некоторые слова. А когда он прыгал... м-м...
прыгал перед луной и произносил заклинание, я понял точно. Он обращался к
луне со словами...
- Не хотите - не надо, - рассердилась Барсукова и стала спускаться по
лестнице. - Трудно ему девяносто семь сделать...
- Да отвяжись ты! - метнул в нее взгляд Валерий. - Ну, ну, с какими
словами, Ной Соломонович?
- Он говорил: "Как я не могу дотянуться до тебя, так пусть мои враги
не дотянутся до меня, до моей женщины, до моего стада". И тогда я составил
фразу и рискнул... м-м... рискнул пожелать ему, чтобы все это исполнилось.
Шам сказал ему что-то.
Фарбер с улыбочкой помотал головой и сказал Валерию:
- Он спрашивает, не знаю ли я какого-то человека по имени Издубар. А
откуда я могу его знать, посудите сами, если я всю жизнь прожил здесь, а
он - в Двуречье...
- В Двуречье? - изумленно воскликнул Валерий. - Да на каком языке вы
разговаривали?
- Разговаривали! - Фарбер выглядел польщенным. - Я немножко знаю
классический диалект, но одно дело немножко знать, а другое - м-м-м...
разговаривать... Он, насколько я понимаю, говорит на старом диалекте,
который существовал до двадцать третьего века до нашей...
- Ной Соломонович! Да не томите, скажите наконец, на каком языке вы с
ним говорили?!
- Я же говорю тебе, - развел тот сухонькими ручками, - на шумерском.
Часть третья
БРАВЫЕ ВЕСТЫ
Г л а в а п е р в а я
ЛЮДИ И БОГИ
Боги потопа устрашились,
Поднялись, удалились на небо Ану...
"Сказание о Гильгамеше"
Дождь перестал, медленные тучи сползли с солнца. Оно клонилось к
закату, и люди и овцы отбросили тени далеко в сторону от караванной тропы.
Долго тянулась с левой руки оливковая роща, потом пошли луга, пересеченные
тут и там каналами с желтоватой водой. Трава была хорошая, густая, но
пустить сюда стадо пастухи остерегались, потому что эти пастбища
принадлежали чужим родам, схватываться с которыми не было никакого
расчета. Хозяин воды велел пригнать стадо в Город - двенадцать овец отдать
в храм, в жертву богу Нанна, а остальных обменять у тамошних богатых
купцов на медь, серебро и ткани. Аданазир, старший сын Хозяина воды, не
первый раз гонит караваны в Город и знает, как лучше совершить мену.
Поигрывая плеткой, ехал Аданазир во главе каравана на крепком молодом
осле. Хоть и жарко стало, а ярко-красный шерстяной плащ Аданазир не
сбрасывает. Не пристало ему ехать полуголым, не простой ведь он пастух.
Другое дело - Шамнилсин. Как и другие пастухи, он скинул с плеч свой
плащ и идет в одной юбке. Юбка у Шамнилсина хорошая, красная с синим,
полосатая. Новая совсем еще юбка. Не худо бы поберечь такую юбку, но уж
очень не хочется появиться в Городе в старом тряпье. Про Город он много
слышал - живет там столько людей, что никто не сосчитает, и там стоит храм
богу луны высотой до неба, а базары такие многолюдные и шумные, что
человеку ничего не стоит потеряться там, как малому ребенку в тростниковом
лесу. Богат и могуч Город. Из многих стран - с высоких гор на востоке, из
пустыни на западе - везут туда товары. А с юга плывут корабли, тоже с
товарами, и по каналу достигают Города.
Первый раз идет он, Шамнилсин, с караваном в Город. Вот почему
радостно у него на сердце. Может быть, в Городе ему удастся совершить
мену: отец, искусный гончар, вылепил из глины шесть фигурок, хорошенько
обжег, облил земляной смолой, - красивые получились фигурки, может,
удастся выменять их на браслет для Кааданнатум. Очень она любит браслеты,
один у нее уже есть - из раковин и бусин сердолика, и она носит его на
руке.
При мысли о жене Шамнилсин улыбнулся во весь рот. Две луны назад
Хозяин воды дал эту девушку ему в жены. Она уже совсем взрослая, ей
двенадцать лет и четыре года, она быстронога и любит украшения, и у нее
красивое имя - Кааданнатум. Она дочь Хозяина воды от рабыни. Шамнилсин
получил ее, конечно, не задаром: он должен отработать Хозяину воды
половину двенадцати и еще один год. Он должен заботиться о стаде Хозяина:
чтобы оно умножалось и овцы были к нужному времени жирны, а к другому
времени - шерстисты.
Хоть и молод он, Шамнилсин, - еще трех лет недостает, чтобы было
дважды по двенадцать, - а пастух он хороший. Он знает все овечьи повадки,
и какой нрав у каждого барана, и какая им нужна трава. И на осенних играх,
когда юноши и мужи соревнуются, кто быстрее снимет шкуру с зарезанной
овцы, он, Шамнилсин, был не из последних. Рука у него быстрая, ловкая.
Потому, должно быть, и отличил его Хозяин воды, дающий жизнь Роду. Потому
и дал ему в жены свою дочь от рабыни.
И уже завиднелась впереди пальмовая рощица. Погонщики, которые и
раньше хаживали в Город, говорили, что за рощей дорога выйдет к Реке, к
густым тростниковым зарослям. Там будет ночлег и водопой. Хорошо бы дойти
засветло. В тростниковом лесу, всем известно, водятся дикие кабаны и змеи.
А то и на льва, чего доброго, можно нарваться.
Старый Издубар, отец Хозяина воды, не боялся львов. Один на один
выходил он на страшного зверя, вооруженный копьем и кинжалом. Ох и
богатырь был! Он-то, Издубар, и привел когда-то свой Род в эту долину.
Слыхал Шамнилсин от старых людей, что жили они раньше, в старину, где-то в
горах, а когда истощились пастбища, пришли сюда, в долину. Старому
Издубару не сиделось на месте. За долгую свою жизнь - два раза по
шестьдесят лет - исходил он всю сушу с грозным своим копьем, а под конец
жизни заперся в большом доме, окруженном крепкими стенами, и оттуда пошел
Город. Так старые люди говорили.
Хозяин воды был его младшим сыном и поэтому не мог стать во главе
Рода. Но вдруг поумирали его старшие братья. Говорили об этом всякое.
Может, разгневали они богов и навлекли на свои непутевые головы гибель,
ведь боги обид не прощают, а может, поубивал их Хозяин воды. В ту пору был
он молод и звали его Уздубар. И после смерти братьев стал он Хозяином
колодца и стада, и Род, покинутый старым Издубаром, великим охотником,
подчинился молодому Хозяину.
Теперь-то и он уже стар. Он сильно преумножил стадо и вырыл для воды
много каналов, и вода питала посевы ячменя и виноградники. И уже не
Хозяином колодца, как встарь, а Хозяином воды называли Уздубара. Боги были
милостивы к нему, и особенно Эа, бог воды, обитающий под землей. Но очень
ему хотелось сравняться славой с отцом, и велел Хозяин воды приближенным
людям, страже своей, говорить, что он великий охотник, убивший двенадцать
львов и столько же кабанов. Но весь Род знал, что это только слова, на
самом деле ничего не было. Но говорить об этом вслух никому не дозволялось
под страхом наказания.
И еще Хозяин воды велел называть себя не Уздубаром, а Издубаром, как
его отца, который давно уже лежит в глиняном гробу и исправно получает
пищу и питье, чтобы его дух не вышел наружу и не потревожил сына за то,
что принял имя отца своего.
У каждого свои заботы. У Хозяина - одни, а у него, Шамнилсина, -
другие. Вот он уже взрослый мужчина, и у него есть своя хижина, сплетенная
из тростника и обмазанная глиной. Есть женщина. И есть два кувшина, и два
блюда из хорошей глины, и ступка для растирания зерен, и два ножа - один
из кремня, второй - из меди. И когда он отслужит Хозяину положенный срок,
может быть, Хозяин даст ему участок, орошаемый водой и пригодный для
ячменя или виноградника. Но это еще не скоро.
Другое тревожит Шамнилсина. Еще в первую ночь Кааданнатум, жена,
поведала ему, что Шудурги, младший сын Хозяина воды, противился воле отца,
требовал, чтобы тот отдал Кааданнатум в жены ему, Шудурги. А у самого уже
есть три жены. Так нет, четвертую ему подавай. Конечно, Кааданнатум
красивая, нос у нее не такой длинный, как у жен Шудурги, брови - черными
полумесяцами, а глаза - каждый величиной с кулак. Что из того, что нет у
нее серебряной ленты на голове и золотых серег и дорогих ожерелий? Она и
без них красива. Но ему, Шамнилсину, не нравится, когда Шудурги пялит на
нее свои рыжие глазки. И, по правде, он побаивается младшего сына Хозяина
за его свирепый нрав.
Миновали пальмовую рощу. Теперь тропа углубилась в густые
тростниковые заросли, и сразу стало и холодно и темновато. Пастухи надели
плащи, Шамнилсин тоже накинул на загорелые плечи свой потертый войлочный
плащ и заколол у правого плеча заколкой - крючком из обожженной глины.
Сумрачно было в лесу. Скорее, скорее бы выйти к Реке. Возгласы
погонщиков, овечье меканье и рыдающие крики ослов разносились по лесу.
Стемнело, когда караван, обойдя пахучее болото, вышел наконец к
берегу Реки. Стадо устремилось на водопой. Аданазир выбрал место для
ночлега, приказал поставить себе шатер из черной козьей шерсти. Пастухи
разожгли костер, сняли с ослов вьюки с дорожными припасами - ячменными
лепешками, кислым молоком, овечьим сыром. Двух овец Аданазир велел
зарезать и зажарить. Не поздоровилось бы ему, если б узнал об этом Хозяин
воды, не терпевший воровства. А разве не воровство это - своевольно
уменьшать стадо Хозяина? Аданазир ведет себя так, будто стадо уже
принадлежит ему.
Так думал Шамнилсин, а руки его между тем быстро делали при свете
костра привычную работу - свежевали овечью тушку. Свежевал Шамнилсин, а
сам все поглядывал на Реку, на красные отсветы костра на широкой воде. Вот
она, значит, какая - Река, дающая жизнь долине. До сих пор он видел
бегущую воду только в узких ложах каналов. Могуч, могуч Эа, бог воды, если
сумел исторгнуть из земли такой поток...
Луна была не полная, и поэтому Шамнилсин тянулся к ней и подпрыгивал
недолго.
- Как я не могу дотянуться до тебя, так пусть мои враги не дотянутся
до меня, до моего дома, до моей женщины.
Он произнес заклинание и опять вспомнил про Шудурги, чтоб змея его
ужалила.
Спали, прижавшись друг к другу, овцы. А люди, накормив собак, сидели
вокруг огня, ели жареное мясо, лепешки и сыр, запивали водой из кожаных
бурдюков. Говорили пастухи о Городе, о тамошних базарах, о том, что рано в
этом году начались дожди и Река сильно вздулась, о кочевниках с Севера,
которые все чаще проникают в долину и нападают на людей и стада.
Потом разделили стражи, и те, кому выпало спать, тут же и улеглись на
траве, завернувшись в плащи.
А Шамнилсину выпало сторожить до середины ночи. Кто моложе, тем
всегда выпадает самая плохая стража, когда особенно хочется спать.
Он сидел, сонно моргая, подкидывал в огонь нарубленного с избытком
тростнику, таращил глаза в окружающую темень. Луна была красная, к дождю,
и верно, заморосил мелкий дождь, а луна уплыла в тучи. Слипались глаза у
Шамнилсина. Чудилось сквозь дремоту, будто на берег в том его месте, где
отступили заросли, тихо опускается Зу - бог тьмы и бурь, покровитель
разбойных людей. Шамнилсин встрепенулся. Что-то слабо светилось в той
стороне. Да нет, это река отсвечивает. Если бы злой бог Зу махнул крылом,
взвыл бы ветер, началась буря.
Нет, все спокойно.
- А-на-на-а-а! - донесся окрик пастуха, сторожащего у костра на
другом конце лагеря.
- А-на-на-а! - откликнулся Шамнилсин.
Чтобы не заснуть, он развязал свой кожаный мешок, нащупал фигурки,
вылепленные искусником-отцом, опять стал соображать, удастся ли выменять
их на браслет. Там же в мешке, на дне, лежали камни, припасенные для
пращи.
Дождь припустил и перестал. Выплыла из-за туч луна. И уже недолго
оставалось ждать до середины ночи, когда можно будет разбудить новую
стражу, как вдруг из тростниковых зарослей донесся шум. Уж не кабаны ли
идут, ломая твердые стебли, на водопой? Или, чего доброго, львы?
Шамнилсин проворно вскочил, прислушался. Тихо... Вот опять! Будто
голос человечий раздался... Залаяли собаки...
- Вставайте, лю-уди! - заорал Шамнилсин не своим голосом.
Ругаясь спросонок, вскакивали пастухи, хватались за луки и пращи. А
уже из прибрежных зарослей бежали к лагерю люди с копьями, с луками... кто
полуголый, кто в белой развевающейся одежде... бородатые все, головы
повязаны до бровей...
Ну, надо отбиваться. Шамнилсин размотал тонкие ремешки с лоскутом
мягкой овечьей кожи, выхватил из мешка камень. Приметил разбойника,
бегущего с наставленным копьем прямо на него. Раскрутил над головой пращу,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг