привез в Данию письма короля Фридерика IV к императору Петру I, из коих три
четверти были напичканы совершенно не известными скандинавской науке
историческими сведениями, главное же - эти письма служили ключом к ответным
письмам Петра, над которыми архивариусы бились больше столетия: почему, к
примеру, из-за мореплавателя Беринга Петр заранее гонял какой-то корабль в
низовья Волги, "чтоб в достатке было до самого конца службы"? Король, как
выяснилось, рекомендовал императору пороть мореплавателя за каждую
провинность, уточняя, сколько раз и по какому месту и за какую провинность
лупцевать, и розгами которой солености. Розги Россия и впрямь вывозила
из-под Астрахани, - тайна писем Петра Великого раскрывалась во всей
стриптизной наготе, и такие документы Дания выпустить из своих рук уже не
могла.
Датский следователь сразу утратил интерес к Ромео как к мужчине:
во-первых, стюардесса была права, он очень хотел выслужиться, а письма
датского короля такую возможность сулили, во-вторых, эксперт архива оказался
изящным мужчиной с очень правильными взглядами. Проведя ночь на диване в
ратуше, эксперт-архивариус и следователь наутро получили самые широкие
полномочия, делайте что хотите, но самолет должен улететь обратно без этих
документов, письма датского короля - собственность королевства Датского. Без
них в королевстве что-то неладно.
К тому же цену за них Ромео запросил маленькую. Он соглашался подарить
письма Дании, он знал, что дед ему это простит, не такое еще прощал, лишь бы
живой домой добрался, знал и то, что писем этих в России вообще никто, кроме
деда, не хватится, их деду в виде грошовой доплаты дал какой-то скупщик
драгоценностей, даривший гиацинтового своей внучке, отваливавшей в
Лос-Анджелес. Взамен Ромео просил возможности пожить в Копенгагене месяц
вместе с другом на полном пансионе, плюс билет в Москву с письменным
подтверждением, что ни он, ни его друг ничего не угоняли, плюс десять тысяч
долларов в пересчете на датские кроны по официальному курсу. Сошлись на двух
неделях, и под залог драгоценных бумаг Ромео и Гелий были переселены в
хороший двухкомнатный номер незаметного отеля на Вестерборо. Больше из
полиции никого не выпустили, полностью ополоумевший Винцас метался у себя в
палате и требовал защитить его от посягательства русалок, одна из
пассажирок, некая Софья Глущенко, поразмышляла день и подала официальное
прошение с просьбой предоставить ей в Дании политическое убежище, потому что
она представительница императорской фамилии; ее тоже пока что направили в
лечебницу, еще один пассажир уже втравил Данию в серьезный политический
скандал, был он из Баку и требовал от датского правительства компенсацию в
твердой валюте за погнившие помидоры, по курсу фунт помидоров - фунт
долларов; Дания даже соглашалась их выплатить, но помидоры были давно на
помойке, и отчасти помидорный скандал официальному Копенгагену играл даже на
руку, ибо отвлекал внимание от Ромео и королевских писем. Словом, насчет
Ромео и Гелия сторговались, насчет пассажирки более или менее не
сомневались, с помидорами надеялись тоже как-нибудь уладить, с пилотом тоже
надеялись на что-нибудь, хотя дело это было особенно неприятно тем, что было
оно литовское и не только одному "Аэрофлоту" предстояло его расхлебывать, -
прочих же "угнанных" надлежало вернуть в Москву, подтянув двухнедельные
сроки Ромео к окончанию помидорного скандала.
Ромео жил в комфорте, какой видал он прежде только на даче у дяди
Георгия, у них самих было далеко не так хорошо. Гелий никакого комфорта не
замечал, пил беспробудно, не забывая лишь успевать соответствовать
неукротимой любовной энергии Ромео. Желтые газеты пустили по Копенгагену и
дальше слух; что ни день, очередные члены очередной лиги охраны гей-народа
не могли пробиться дальше вестибюля гостиницы, где устроились влюбленные.
"Международная амуниция" тоже просила о встрече, но тут Ромео понял, что
дразнить гусей дальше нельзя, при царе, поди, эта организация опять против
нарушений прав человека в России выступать будет, ведь невозможно же, чтобы
их нарушать перестали, - иди там оправдывайся, ради чего ты нынче в
Копенгагене. Изредка он позволял себе покинуть гостиницу и погулять по
городу, раньше он за границей был только с отцом в занюханной Болгарии, а
это ж какая заграница, вроде Монголии. Он огорчался полному отсутствию
интереса к европейским чудесам у Гелия, ему хотелось делить с возлюбленным
все пополам. А выходило так, что самого себя Гелий ему отдавал полностью, а
вот насчет того, чтобы делиться чем-то - это было не в лагерных привычках
Гелия, раз уж можно не делиться, то, значит, и не надо, никто хорошим не
делится. Но на шестой день идиллии кордон был прорван, рано утром дверь
люкса отворилась, в свете восходящего скандинавского солнца вокруг
пятиспальной постели, где юноши проводили ночь, выстроилось не меньше двух
десятков очень необычного вида людей: безбородых, бритоголовых, желтокожих
стариков в балахонах из черной саржи, и каждый держал толстую, белую,
полупрозрачную свечу. Гелий с похмелья спал беспробудно, но Ромео проснулся,
похолодел и приготовился к худшему. Он тихо накрыл Гелию голову подушкой,
потом сел в постели, явив гостям свою уже весьма по-взрослому волосатую
грудь и спросив по-русски, чего гости хотят. В ответ гости как по команде
зажгли свечи, а наиболее дряхлый из них выступил вперед и заговорил на
правильном русском, хотя с небольшим акцентом:
- Жить во грехе негоже.
- Я в монахи не постригался, - вызывающе ответил Ромео. Он совершенно
не понимал, что это за сборище, и ему было довольно страшно.
- Мы - твои друзья, - продолжал дряхлый, - мы - ангелы Божии, святого
заступника нашего Селиванова верные дети и агнцы, Крестителя нашего Шилова
голуби.
- А стучаться вам необязательно?
- Мы стучимся в дверь рая Божьего вот уж двести лет, близок час, когда
достукаемся, отворятся врата сада Его, и царствие наше не замедлит. А сейчас
мы пришли к тебе с помощью, дабы и ты ответил нам тем же.
- Так на так, значит? Валяйте. - Ромео чуть успокоился и потянулся за
сигаретой. Один из людей в черном услужливо дал ему прикурить от свечи, и
Ромео совсем успокоился. - Сперва - кто вы такие.
- Мы - избранный народ Божий, всадники белых коней, истинные
виноградари лоз Божиих и стражники неколебимого вертограда.
- Много слов, мало смысла, не понимаю.
- Враги именуют нас скопцами за то, что взнузданы и оседланы нами белые
кони, зовут субботниками за то, что чтим Субботу Господню. Понимаешь ли ты,
какая удача тебе выпала?
Ромео снова похолодел. Если они пришли обращать его в свою веру - то
кричать нужно громче и скорей, потому что с двадцатью старцами он не
справится. К тому же он был не одет, совершить над ним все, что требуется
для перехода в их веру, не займет много времени и труда не составит. Для
отсрочки этого события он спросил:
- А... откуда вы здесь, в Дании?
Дряхлый, видимо, ощутил его страх, все понял, сделал успокаивающий
жест:
- Не бойся. Твое время воссесть на белого коня, даже и на пегого коня,
не настало еще. Не просветлен еще твой разум откровениями святого
Селиванова. Деду истинных слуг и агнцев Божиих угодно днесь, дабы ятра твои
пребывали пока что в их диаволом сотворенном укрывище, дабы уд не был отъят
такожде. Конечно, если ты пожелаешь сам, ты волен распорядиться собою, и...
Старик показал свечой на спящего под подушкой Гелия. Ромео понял, что,
кажется, покамест холостить не будут, откинулся на подушки, сглотнул слюну и
внутренне согласился на все условия, которые ему сейчас предложат. Лишь
потом помотал головой.
- Понятно, - продолжил дряхлый, - но если передумаешь, помни: как твое
всегда при тебе, так и наше всегда при нас. - С этими словами дряхлый вынул
из складок балахона громадное зубило и молоток. Ромео снова похолодел.
Дряхлый спрятал инструмент и продолжил: - Нам угодно лишь одно: чтобы ты
перестал жить в грехе.
- То есть как?
- Знаешь ли ты, с кем делишь ложе, отрок? - Дряхлый снова показал
свечой на Гелия.
- Знаю.
- Нет, не знаешь. Имя его - Гелий. Солнце.
- Знаю, что Гелий. Отчество знаю - Станиславович. И фамилию знаю -
Ковальский. Ну и что?
- Дальше, отрок, то, что все это неправда. Нам ведомо то, что неведомо
тебе. Непросветленный пророк Клавдий прорек, и мы расслышали, ибо имеем уши,
слух наш емлет и рассудок выводы деет. Фамилия царевича-солнце, Гелия,
данная матерью при рождении - Романов. Мать его - Софья Романова, старшая и
главнейшая наследница всероссийского престола.
Ромео подавился дымом сигареты; тот, что давал прикуривать, извлек из
складок балахона стакан воды и подал. Зубы защелкали о стекло: что-то уж
больно много всего сразу. Дряхлый продолжал:
- Нам угодно властию, данною нам от пресветлого Селиванова надо всеми
смертными, освятить ваш греховный союз, дабы он греховным быть перестал.
Плодитеся и размножайтеся. Мы хотим обвенчать тебя, славный Ромео, с
отроковицею Гелием. Ибо вы еще не ангелы Божии плотию, но уже таковы в духе.
Будь мужчиною и не противься. Выбор мы тебе предложить не можем. Впрочем...
- Дряхлый полез, кажется, за зубилом, но Ромео уже кивнул головой. - Ты
согласен? Правильно. Мы и не ждали ничего другого, - дряхлый переглянулся со
своими компаньонами, те единодушно качнули свечами, - но дай нам прежде
обещание, став законным мужем престолонаследницы сей, исполнить нашу
единственную просьбу. Дай клятву именем святого Селиванова.
- Если это касается...
- Не касается, отрок. Нам нужна свобода наших заточенных братий. И в
твоей власти, когда станешь ты мужем не в греховном соитии, а в освященном
истинной церковью слуг Божиих браке, освободить их. Если даешь - мы
повенчаем тебя сейчас же. Если нет...
- Да нет, отчего же. Это можно. - Ромео совсем взял себя в руки. - А
откуда вы узнали... кто он?
- Многое есть на свете, отрок, что ведомо лишь всадникам белых коней.
Святой Селиванов, святой Шилов и непросветленный еще ныне пророк Клавдий
открывают истины птахам вертограда Божия. И тебе откроется то же, когда
придет твоя пора взнуздать... Впрочем, времени мало. Согласен? Буди тогда
невесту свою, пусть красавица возрадуется.
Ромео неуверенно стащил с Гелия подушку. Похмельный красавец решил, что
с него требуют любовного взноса, и сделал попытку принять наиболее удобную
для Ромео позу, но Ромео быстро влепил ему ласковую оплеуху, и Гелий
проснулся.
- А? - обалдело взвизгнул он, глядя вокруг. Но услужливый скопец уже
протягивал ему стакан чего-то крепко-спиртного, а дряхлый начал некие
приготовления, расставил что-то вроде пюпитра, разложил на нем ветхие книги,
достал кадило, какие-то платки и полотенца. Прочие почтительно прислуживали.
Когда Ромео с пятого на десятое объяснил Гелию, что именно должно сейчас
произойти, тот совершенно гнусно захихикал, и пришлось на него цыкнуть.
Дряхлый возымел желание самолично прислуживать брачующимся и провозгласил,
протягивая пару полотенец: "Чресла препояшьте, дабы мы соблазна диавольского
не зрили". Ромео препоясался, хотя не без тревоги: а ну как намерения у
скопцов все-таки более грозные, зубило жуткое как-никак? Спокойней бы просто
штаны надеть. Ну да ладно.
Старик поставил молодых на колени перед импровизированным алтарем и
уступил место другому скопцу, который с огромной скоростью залопотал что-то,
а затем скопцы запели хором: "Мы тебя, о Шилов, не забудем..." на мотив
"Выходила на берег Катюша", потом еще пару псалмов на советские мелодии
исполнили. Венчающихся заставили проползти на коленках вокруг алтаря, дали в
руки по белой зажженной свече. Потом дряхлый велел Ромео и Гелию встать,
поцеловаться, предложил им опять-таки размножаться, - скопцы дружно
всхлипнули, - и быть верными друг другу до восседания на белого коня. Потом
алтарь собрали, на прощание скопческий главарь поздравил молодоженов и
добавил:
- Тешьтесь, тешьтесь. Но уговор, царевич, уговор.
- Почему я царевич? - не понял Ромео.
- Потому что венчан ты нами, а по нашему закону муж да примет родовое
имя родоподательницы, жены своей то есть. Имя твоей жены по матери Романов.
И ты теперь тоже - Ромео Романов. Помни! Наши братья томятся в застенках
американского посольства в Москве. Властью, которую мы тебе вручили, изведи
их из диавольского узилища, возверни сирот общине. Тогда все у тебя будет
хорошо. Но бойся ослушаться... - под балахоном вновь шевельнулось зубило.
- Не ослушаюсь, - одурело прошептал Ромео, глядя на затворяющуюся
дверь. Датская охрана во всем отеле оказалась прочно усыплена, врачи так и
не дознались - чем, кем, когда, было похоже, что на охрану навели какое-то
мощное русское наваждение. Но Ромео претензий не имел, дело замяли, впрочем,
на всякий случай удвоив выплаты за королевские письма, лишь бы помалкивал.
Впрочем, от денег Ромео отказываться не стал. Однако накануне отлета скопцы
явились в Каструп и предъявили разрешение датского министерства иностранных
дел и даже согласие советского посольства с круглой печатью: послу терять
было нечего, он на свой страх и риск решил насолить советскому МИДу и
ненароком обеспечил тем самым свою безбедную старость. Скопцам разрешалось
лететь в СССР на возвращаемом, психопатски-угнанном самолете "ИЛ-62". То ли
скопцы кого купили, то ли зубило кому надо показали, но лететь им, в общем,
дозволили. Весь багаж их состоял из большого количества красных восковых
свечей и корзин с восковыми фруктами. Ромео узнал, что Селиванов на небе обо
всем поставлен в известность, брак одобрил, поэтому царевичей величать
теперь будут уже не белыми свечами, а красными, праздничными. Восковые
фрукты тоже были разъяснены, у скопцов, оказывается, это был предмет первой
необходимости, он всегда должен иметься перед их глазами как символ
грядущего в посмертии райского блаженства. Ромео не был уверен, что дома
отец и дядя не засадят его в психушку, он надеялся, что если посадят, то
ненадолго. Угар его любви к Гелию еще и не думал рассеиваться. Утехи, став
супружескими, приносили Ромео не меньше радости, чем прежде, и он не
замечал, как во время прогулок по Копенгагену рыщут по сторонам блудливые
очи его жены.
В предпоследний день перед отлетом Ромео решил купить подарки родне:
неистраченные деньги, привезенные из-за границы, как он понимал, очень
уронят его престиж в глазах отца и дяди. Братьям он купил всякой хреновины
два саквояжа, отцу - и отчасти брату Зарику - тяжелый кухонный агрегат на
сорок восемь предметов, матери долго ничего не мог найти, а потом купил ей и
тете Лене по туалетному шкафчику, сделанному якобы из цельного панциря
галапагосской черепахи. Дяде Георгию неизвестно почему купил золотой нож для
разрезания книг, а вот за подарком деду пришлось побегать. Все попугаи,
которых он тут увидел, смотрелись жалкими недовыседками рядом с дедовыми
гиацинтовыми чудесами; когда Ромео на подобии английского сумел объяснить,
что ему нужен гиацинтовый ара, торговец молитвенно завел глаза вверх и
залопотал что-то по-датски, из чего Ромео понял только дважды повторенное
"фон Корягин". Ромео сам был по матери "фон Корягин", сквозь зубы послал
продавца тоже по матери и понял, что дед может остаться без подарка, а это -
свинство. С горя спросил: может, еще какие редкие яйца есть? Продавец
подобострастно принес какое-то большое, вроде куриного, яйцо в деревянном
ящичке, много крупнее попугаячьих, к которым Ромео привык, и запросил такое
дикое количество датских крон, что новоиспеченный царевич даже ушам не
поверил. "Ну, может, очень редкий?" - с надеждой подумал он, и все-таки
заплатил. Гелию Ромео купил много бутылок, ничего другого тот вообще не
просил, - и сообразил, что надо бы императору тоже в подарок что-то купить.
Однако деньги кончились, черепаховые и птичьи закупки бюджет Ромео
подорвали, зато валюты он не вез домой ни гроша. Второй пилот вырулил
"ИЛ-62" на взлетную полосу, и огни аэропорта Каструп, среди которых
затерялся ополоумевший Винцас Вайцякаускас, а также и решившая сложить свои
усилия с усилиями близкой родственницы Софья Глущенко, остались под хвостом
самолета. Уже в самолете скопцы преподнесли царевичам свадебный подарок: ту
самую одежку, в которой их повстречал Гаузер, пересекая зал ожидания в
Шереметьево-2.
Через дипломатические каналы информация о копенгагенских событиях
достигла нужных и ненужных ушей очень быстро и скоро попала к Шелковникову.
Тот обматерил Сухоплещенко за нерадивость, сказал, что подполковник достоин
понижения в звании, вот, оказывается, ему самому приходится ловить Романовых
по всяким, мать твою, Копенгагенам! На душе у генерала скребли кошки, Ромео
приходился ему слишком близким родственником. Решить, что делать, без мнения
императора было невозможно. Генерал поехал в Староконюшенный. Машина
медленно заворачивала в переулок, генерал ненароком глянул в окно и увидел,
как по тротуару медленно идет молодой человек в окладистой бородке, с
хозяйственной сумкой, а из сумки торчит что-то очень по летнему времени
загадочное: два валенка, вставленные один в другой, словно в них что-то было
спрятано. "Ишь ты, уже валенками запасаются..." - безразлично подумал
генерал, ему сейчас не до того было. Машина остановилась у подъезда
многоколонного особняка.
Павел, по обыкновению, лежал в гостиной под латанией и читал; последнее
время он заказывал книги ящиками и читал их, почти все были по истории, по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг