очередных верных продолжателей, уж совсем редко - соратников, эти почти
вымерли; Москва деловито сверлила для них кремлевскую стену и изредка копала
под ней беспредельно почетные могилы; чаще, правда, рыла она эти ямы на
закрытом ныне для посетителей Новодевичьем, где, как оказывается, в прежние
годы были допущены большие ошибки как в смысле погребений, так и в смысле
надгробий; к примеру, рассказывали, сын Горького Максим, которого нетрезвый
скульптор Шадр изваял на надгробии совершенно пьяным, так прямо ночью пьяный
по кладбищу и бродил, не он, конечно, а статуя его пьяная, ну да можно нешто
такое иностранцам, к примеру, показать? Москва печалилась также о том, что
из магазинов исчез сыр, раньше его навалом было, и вдруг удивлялась тому, к
примеру, что масла, которого больше трех месяцев уже не было в продаже,
теперь вдруг аж по полкило любому дают, хорошо вдруг с маслом стало, из
Новой Гренландии, что ли, завозят, из дружеской, улучшились, стало быть,
наши отношения с теми, которые масло делают, но ухудшились с теми, которые
делают сыр, но это уж одно без другого невозможно, большая это политика,
горчица вон подорожала, зато есть, а вон белье постельное не подорожало, так
и нет его, последние пододеяльники штопаем, уж скорей бы цену повышали и
новые бы купить, хоть и подороже, на сигареты вон цена повысилась, зато
теперь дорогие есть, - так думала Москва, неожиданно предоставилась ей
поблажка, на короткий срок появились в продаже финские разновидности дорогих
западных сигарет по цене даже несколько ниже спекулятивной, на ковры тоже
цена повысилась, немалая татарская часть Москвы огорчилась, но в ответ
подняла цену на калымные услуги, чем лишила остальную часть населения всей
почти, впрочем, чисто декоративной прибавки к зарплате, тоже прокатившейся,
но отчего-то куда менее ощутимой, чем, скажем, очередное повышение цены на
водку; на эту радость деньги мы все одно отыщем, что ж это за безобразие,
когда коньяк и водка подорожали одинаково, на равную сумму, на два рубля:
кто коньяк пил, тому и незаметно, а кто исконную, тому нешто легко? -
подняли бы на коньяк хотя бы на четыре, тогда не так обидно бы; и на шоколад
цена тоже поднялась, не на любой, впрочем, вот на сорт "Вдохновение" не
поднялась, жаль только, что его как раньше в продаже не было, так и теперь
нет; на мебель, говорят, цены поднять должны и на золото тоже, на него,
правда, только что уже поднимали, хотя новобрачным по первому разу, говорят,
со скидкой и зубы золотые тоже по старой цене, жаль только, что их нигде
даже первобрачным не ставят; слушала Москва "Голос Америки" и все такое
другое, что глушили, но неполноценно как-то глушили, все равно все слышно
было тем, кто услышать хотел, а "Голос" этот все, гад, как раз шпарил с утра
до ночи сравнительные графики насчет цен, - яйцо, мол, куриное у них в сто
раз дешевле, а "жигули" в тыщу раз, а вот, говорил "Голос", как будет в
России Романов, так и яйца станут почти такими же дешевыми, как в Америке, а
"жигули" даром никто брать не захочет, лишь бы пустили какого-то Павла в
Кремль, на экскурсию что ли в Грановитую палату, ну, не в Оружейную же,
ребенку ясно, там оружие, нельзя его туда пускать, иди знай, какие у него
там умыслы, словом, как царь будет, так, мол, налетать надо будет, потому
как подешевеет. Вдруг бы и мясо тогда стало, а то вон за суповым набором
стой три часа в очереди да еще всего один в одни руки и тухлым пахнет.
Словом, чем только не жила Москва, чем только не жила, хотя и жила в
основном повышением цен, но большая часть ее ждала повышения цен, меньшая
цены сама повышала, а все, что от большей и меньшей части выпадало в
остаток, день и ночь размышляло, на что бы ему цены тоже повысить - и,
бывало, повышало. Жила в Москве, кроме того, светской жизнью обеспеченная
женщина Софья Романова, по театрам уже один раз ходила, проект перестройки
столицы по себе удобному варианту составляла и домой в Свердловск совсем не
спешила, тут кучу еще всего обсмотреть надо было, чтобы не напортачить после
коронации, ибо воцариться решила она именно на Москве, в Ленинград съездила
и прокляла его, там климат плохой оказался, очень сырой, она там простуду
схватила, три дня потом в номере лежала и даже за деньгами от Виктора на
почту пойти не могла; жил в номере по коридору от нее наискосок непонятный
старичок с совиным лицом, которому Софья, видимо, очень импонировала как
женщина, но куда уж там в его-то годы, он все для нее за свежими газетами
бегал, а сам Рампаль радовался, что работы мало, только за Софьей глядеть и
того не более, он за эти месяцы весьма отдохнул, только один раз очень
испугался, когда на Калининском проспекте наблюдаемая Софья зашла в магазин
"Сирень", а он нос к носу столкнулся с незабвенной Татьяной, - она,
совершенно пьяная, висела под мышкой у давешнего литовского гиганта,
сиявшего влюбленными глазами; такой был страшный литовец, что потом, уже в
гостинице, оборотень порадовался, что не имел с собой будильника, иначе
непременно лебедем бы перекинулся от одного литовского вида, а на людях
все-таки опасно, центр ихней столицы, как-никак. Бродил по этой столице
окончательно одичавший Эберхард Гаузер, тяжелейшее алкогольное помрачение
которого лишь усиливало знаменитую его же способность к гипнозу
представителей власти в Москве, и семерых пьяных никто не трогал, не замечал
даже, и по первой просьбе приносил им спиртное на очередные задворки, где
блуждающие семеро ночевали. Месяц назад у Гаузера кончились советские
деньги, тогда он спокойно прошел в американское посольство, там, кстати,
тоже не прося разрешения, к слову сказать, взял сколько хотел; никакие
милиционеры его не заметили, они зеленую лошадь видели, о подобных видениях
начальству не докладывают, в секрете держат умные люди такие видения. Жил
тихой и размеренной жизнью дед Эдуард, ежесубботне-ежевоскресно катаясь на
птичий, только приезжал за ним туда один лишь второй внук, Тимон, а старший,
Ромео, все время болтался где-то и очень повзрослел за последнее время. И
очень мало кто в этой живущей размеренной жизнью столице понимал - все это
напоследки, скоро так уже не будет. В московских верхах плелось одновременно
два заговора, оба с монархистским уклоном, но в разные стороны. В центре
одной паутины сидел престарелый адмирал Докуков, которому маршал Ивистал ее
передоверил, покуда таманцев-кантемировцев как надо передрессирует, - в
центре же другой половины был не человек даже, а судьба во плоти, в очень
толстой, правда, плоти, но именно судьба обитала в ней, ибо второй заговор
исходил не из амбиций, а из точно известного будущего, - так умные люди на
Западе уже сто лет делают. Его-то машины сейчас и кружили по Садовому
кольцу, выделывая десятки километров пути вместо того, чтобы отъехать от
Кудринской площади на сущий пустяк и высадить генерала где надо: у входа в
бывшие Госкрымшампанподвалы. Впрочем, спешки тоже не было - есть в России
давняя традиция не садиться за стол прежде хозяина.
Эти сводчатые подвалы выстроены были еще во времена, когда старец Федор
Кузьмич носил имя государя Александра Первого, но Москва, помнится, уже
погорела. Для чего их копали - сказать теперь трудно, видать, кто-то из
ранних Свибловых, Елисей, к примеру, отец четырех братьев, а то, глядишь,
даже его отец, упрямый двоеперстец Пимий Демидович, собирался тут не то
шампанские вина для дорогой продажи хранить, не то еще один монетный двор на
своем серебряном сырье завести для мелких расходов при наездах в Москву;
был, правда, дикий, легендарный слух, бредовый, конечно, что этот самый
Свиблов собирался тут хранить, да и хранил вроде бы в опилках и в соломе
многие десятки тысяч, и миллионы даже, куриных яиц, вовсе неведомо для чего,
- и, конечно, полным бредом выглядела еще одна легенда: о том, что в
предвидении грядущего изобретения автомобилей строил тут сей великий человек
для своих отдаленных потомков исполинский гараж. Хотя, конечно, предикторы
бывали во все времена, но разве мог хоть кто и когда предвидеть то, что
теперь есть?
Подвалы имели высокие крещатые потолки, перемежались туннелями и
лестницами, словом, представляли собой настоящий лабиринт, в коем до
революции безраздельно царила Хитровка, в двадцатые годы находились тут
самые настоящие Госкрымвиншампанликерподвалы, а в тридцатые годы - лучше уж
не вспоминать, что тут было, неэффективно это было все и средневеково,
главное, жутко дорогостояще, а если с дальним прицелом смотреть на политику,
то для престижа государства и вообще во всех отношениях вредно. Чего,
впрочем, ждать было от этих самых с дореволюционным стажем, которые потом за
каким-то ничтожным исключением все в ту же мясорубку и попали, - для себя,
выходит, старались. Нет уж. У нас теперь все будет умнее, научнее,
рентабельнее, сообразнее, на реальное будущее прицельнее и намного, намного
строже, конечно. И подвалы, такие удобные для правительства во время войны
как бомбоубежища, больше с тех пор кровавыми реками не омывались. Простояли
они пустыми тридцать лет, а теперь, не без участия толстого генерала, их
отмыли, благоустроили, сделали в них многочисленные маскированные выходы,
подвели санитарные удобства, телевидение, и стало в подвалах уютно.
Шелковников вышел из "волги" в очень малозаметном переулке, в районе
ныне здравствующей московской синагоги, отворил своим ключиком дверь ветхой
квартиры номер 66, имевшей как бы отдельный выход во двор, пустил за собою
одного только Сухоплещенко и двинулся в километровый переход к конечной
подземной цели. Майор тем временем прошел квартиру насквозь, вышел из дверцы
прямо рядом с колоннами синагоги и отправился непосредственно в
Фуркасовский, где с самого утра сидел небольшой, тридцать четыре года как
испуганный собственным возвышением человечек с огромной пачкой запечатанных
красным сургучом папок в чемодане. Дожидаясь решения своей участи, человечек
все шевелил и шевелил пальцами полусжатых кулачков. Сидеть ему тут было еще
и сидеть, чересчур уж на скользкую тропу толкнула его судьба. Но сейчас его
одинокое сидение как раз и шел разделить без лести преданный обоим своим
хозяевам майор.
Шелковников тем временем втиснулся в полный грязного белья шкаф, дернул
за определенную пару кальсон и мягко провалился вниз метра на два. Там он
встал на ноги, отворил пинком ноги деревянную, с прорезью сердечком, как в
нужнике, дверь, за которой обнаружился плохонький эскалатор, а тот
совершенно бесшумно отвез генерала куда-то вниз, в полную тьму, сменившуюся
лиловатым полумраком, едва лишь ступил Шелковников на нижнюю площадку.
Дальше была еще одна дверь, ее генерал тоже отпер - оборотной стороной
ключа, - а дальше шел длинный и кривой коридор, выложенный зеленым кафелем.
Коридор кончался тупиком, но в него генерал не пошел, он нажал на одну из
плиток, вытащил из потолка легкую железную лестницу, по которой и
вскарабкался, протиснувшись с большим трудом в тесный для него овальный люк.
Там очутился он в небольшой комнате, где некто очень необычным жестом
приветствовал его. Некто облачен был в самый настоящий капюшон и рясу
лилового цвета, в тон освещению, лицо наглухо скрыто от посторонних взоров,
- было оно Шелковникову вовсе нелюбопытно при этом. Некто помог генералу
встать, просушил его потное и жирное лицо ароматическими полотенцами, помог
ему снять мундир, каковой бережно сложил и запрятал в стенной шкаф. Затем из
другого шкафа извлечена была совершенно иная униформа, очень неожиданная:
широчайший балахон без капюшона, спереди черный, сзади белый, с огромными
стрелковыми мишенями на груди и на спине; соответственно на груди
располагалась белая мишень, сзади - черная; кажется, исторически это было
связано с необходимостью отстрела неверных членов ордена, но теперь смысл
утратило. Сколько мог припомнить Шелковников, по крайней мере при нем никого
так не отстреливали. Теперь все было проще и гуманнее. Генерал облачился в
балахон, надел и похожий на маску сварщика стоячий шлем с прорезью для глаз
и с воронкой на месте рта. Некто в лиловом саморучно препоясал его
парашютной стропой, чем одевание и завершилось. Некто извлек из сундучка
дополнительные предметы - маленький костяной бокал на витой ножке, золотой
мастерок, золотой кирпич и широкий красный фартук. Все это возложил на
черный плоский поднос, отворил неприметную дверь в кафеле и пошел по совсем
уж кривому коридору, за каждым коленом которого света становилось все
меньше. Шелковников шел за провожатым, мимо своей воли раздражаясь - вот уже
в который раз - по поводу ничего, казалось бы, не значащей детали:
провожатый, идя впереди него, вихлял задом. Но дальше раздражения
генерал-полковник не шел, - хватало дел и без этой задницы. Метров через
триста кривой коридор уперся в глухую стену; здесь некто кокетливо препоясал
генерала красным фартуком, отдал ему поднос и отвернулся к боковой стене.
Генерал достал ключ-пятигранку, не глядя, ткнул им в стену. Генерал
прошел в образовавшийся проем, а тот, словно болотная гладь, проглотившая
брошенный булыжник, снова затянулся. Генерал достиг цели своего пешего
путешествия.
Шелковников очутился в полутемном зале. Зал был круглый, стены его на
высоте двух примерно человеческих ростов расширялись и снова сужались к
потолку, ошибиться было невозможно - зал имел форму пивной бочки. Свет
исходил только из-под стоявшего в самом центре стола в форме буквы "X".
Дверей по периметру зала, подобных той, в которую прошел генерал, было еще
тринадцать, на относительно равном расстоянии друг от друга, но с разрывом,
в котором помещался большой телеэкран, сейчас, как и почти всегда, темный.
Генерал знал, что за экраном есть еще одна дверь, но куда она ведет -
запрещалось знать даже членам совершающей тут свои бдения ложи. Думалось
генералу, что по крайней мере одиннадцать человек из числа присутствующих
этого не знают. Генерал с немалым опозданием явился сегодня на заседание
своей масонской ложи, известной в международных реестрах истинных
масонов-старообрядцев под кодовым знаком "X-VII". Хотя генерал занимал в
здешней иерархии одно из высших мест, такого опоздания ложа, конечно,
одобрить не могла, и ожидал Шелковникова, надо полагать, немедленный выговор
от председателя.
Двенадцать членов ложи, одетых в такие же черно-белые балахоны и маски,
разместились возле икс-образного стола, оставляя свободными те его стороны,
что были обращены к экрану. Генерал сразу заметил, что пустует не одно
кресло, а два; всего кресел было четырнадцать, тринадцать для членов ложи и
одно - для гостя. Генерал вполне точно знал, кто этим гостем сегодня
окажется, - официально, конечно, газеты не сообщали, но по своей линии о
визите в Москву представителя доминиканской фирмы "Зомби и сын" Шелковников
был давно поставлен в известность. Зато даже и отдельно не мог представить
себе генерал ответа на главный вопрос: кто таков, откуда взялся, каким
образом занял нынешнее положение, как бы вообще-то от него отделаться -
главный человек ложи, именовавшийся в ложе "X-VII" Председателем. В прежние
годы Шелковников приложил немало усилий, чтобы раскопать биографию этого
человека, и достиг важных успехов, он знал, что имя этого хрена, ныне
проставленное в пенсионном удостоверении и, вне всяких сомнений, совершенно
подлинное - Владимир Герцевич Горобец, в прошлом освобожденный парторг
завода имени Владимира Ильича, в еще более дальнем прошлом - рабочий того же
завода, а в совсем уже дальнем прошлом, довоенном, неожиданно оказывался
этот человек председателем общества памяти Ульманиса, махрово-профашистской
организации, существовавшей в тридцатые годы в Латвии. Несомненно,
послевоенным сотрудникам заинтересованных ведомств это должно было стать
известным, от десяти до двадцати пяти лет Горобец, ясное дело, обязан бы
оттрубить был. Однако выходило по документам, что не просто не сидел Горобец
ни часу, выходило, что кто-то другой за него сидел, чуть ли не по доброй
воле себя Горобцом признавший, кто именно, уточнять было уже недосуг.
Никогда не состоял Горобец в браке, сбережений имел на книжке рублей двести,
еще имел на Тульской улице квартиру однокомнатную и в ней допотопный
телевизор, "Темп-2". Еще у него была крошечная дачка в Перхушкове: все. Тем
не менее занимал он пост Председателя ложи "Х-VII", иначе говоря, занимал
высшее место в иерархии советских масонов, и никакого над ним начальства,
кроме неведомой "высочайшей ложи", уже не имелось. Слово этого человека было
для Шелковникова по древнему правилу законом, и вот уже много лет, с тех
пор, как занял генерал в ложе место одного из наиболее удачливых советских
чиновников, уцелевшего при всех режимах и тоже, кстати, армянина, с тех пор,
как была препоясана его объемистая талия красным фартуком, с тех самых пор
не имел Шелковников оснований ни спорить с Горобцом, ни роптать на его
решения и приказания, они были на редкость разумны, говорили о широчайшей
образованности и информированности Председателя, носившего, кстати, забавное
имя брат Стольник, означавшее отнюдь не придворную древнерусскую должность,
а сотенную бумажку. Имя Шелковникова, брат Червонец, тоже означало всего
лишь десятку, - хотя генерал, конечно, не признавал над собою десятикратного
превосходства Горобца, но, воздавая должное, соглашался считать, что ежели
ему, генералу, - цена десятка, то Горобцу, надо полагать, надо назначить
цену рублей в пятнадцать.
Имена прочих одиннадцати верховных братьев, как масонские, так и
подлинные, были, конечно, Шелковникову известны, но в большинстве случаев он
так и не мог понять, каким образом добрались эти люди до столь высокой
ступени в иерархии, - разве что предположить, что пускали сюда не за взятки,
не за умение искусно подсидеть конкурента, а... по уму. Это было, с одной
стороны, нелепо, так вообще не должно случаться нигде и никогда, но с другой
- безмерно льстило Шелковникову, ибо получалось, что тогда и он умный тоже.
Он, конечно, сослужил ложе немалую пользу: под корень извел в СССР сборища
масонов-"новообрядцев", неканонических, близких к еврокоммунизму лож
сардинского обряда, не признававших основной масонской иерархии, которой,
слава кому надо, полмира благополучно подчиняется и скоро другие полмира
тоже подчинятся. Не сердился Шелковников и на то, что двое из членов ложи
носили в своем масонском имени как бы более высокий "номинал", одного звали
брат Империал, за именем этим стоял свой брат армянин, популярный
генерал-композитор Фердинанд Мелкумян, куривший общие с Шелковниковым
сигареты с виргинским табаком, жулик был этот композитор такой, что тягаться
с ним Георгию Давыдовичу вообще бы не с руки, - а брат Четвертной состоял
вовсе директором какого-то областного книготорга, человеком представлялся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг