Гармошка бедная рыдала
"Мальчик-бананан".
("Гена-Крокодил", гр. Полигон).
Гул толпы не смолкал. Иннокентий Петрович поморщился. Начинала болеть
голова. В актовом зале главного корпуса бурно проходил отборочный конкурс
к фестивалю "Студенческая Осень". Собственно говоря, фестиваль
планировался на май со стандартным названием "Студенческая Весна". Но
выделенные деньги ушли на хозяйственные нужды, поэтому заключительный
концерт решили приурочить ко дню первокурсника - 1 октября. Кроме того,
устроители предпенсионного возраста искренне верили, что летнее время не
соберет большого числа претендентов на заветные места. Вот тут-то они и
ошиблись. Наплыв желающих пробиться в звезды российской эстрады оказался
огромен. Пришлось в начале августа проводить предварительный отбор.
Из-за летних отпусков административных работников организацию конкурса
взял на себя студенческий комитет. Были приняты два основных решения:
выступление кандидатов без предварительного прослушивания и ночное время
концерта.
- Это переходит все рамки! - возмущался Иннокентий Петрович, отозванный из
отпуска в связи с производственной необходимостью.
- В наше время солидные мероприятия проводятся исключительно ночью, -
настаивал Максим Шестернев - председатель жюри. - Возьмем, к примеру,
номинацию на Оскар или Грэмми.
Иннокентий Петрович собирался отметить, что данный конкурс на тянет даже
на "Уральские Зори", но вовремя догадался, что спорить с Максимом
бесполезно. Да и с тех пор, как ввели демократию, у замректора по вопросам
культуры исчезло право решающего голоса. И сидел сейчас Иннокентий
Петрович в жюри на почетном месте, отчаянно скучая. А за спиной ревел и
бушевал переполненный зал.
Иннокентий Петрович прекрасно понимал, что уже не в силах понять свисты и
разделить восторги многоголосой толпы. Впрочем, как и толпа - его
печальные мысли. Он приглашен чисто для показухи, для "галочки", для
"демократии". Как некий бронтозавр на сборище зайцев. Разное время, разные
нравы, даже разные языки. Но, несмотря ни на что, свой язык Иннокентий
Петрович не собирался держать за зубами.
На сцену слоноподобной поступью вышла рыжая толстуха и под мрачную музыку
запела низким грудным голосом со зловещим придыханием:
Я стремлюсь душою к свету,
Но лишь падаю во тьму.
Как призвать тебя к ответу?
Как отдать любовь свою?
Музыка резко ускорила темп, и начался припев:
Не обещаю
Тебе ничего.
Сегодня ночью
Все же будешь ты мой.
Сегодня, верю,
Добьюсь я всего,
А завтра снова
Для меня ты чужой.
Конкурсантка глубоко вдохнула, надеясь продолжить тоскливые излияния, но
не рассчитала свои силы, закашлялась и убежала, гулко сотрясая сцену.
Мечтать о заключительном концерте ей было пока рановато; это понял даже
Иннокентий Петрович. Максим вычеркнул строчку толстым фломастером, и
замректора по вопросам культуры так и не узнал фамилии неудачницы, чему
нисколько не огорчился.
На сцену высыпала следующая группа. Музыканты остались в полумраке, а на
освещенное пространство выбрался худой длинноволосый парень, который перед
песней раза три откинул голову назад, отдаленно подражая манерами то ли
Маликову, то ли Белоусову, и запел дискантом под ритмичную мелодию:
Сядем утром в свой "Мерседес"
И отправимся через лес.
Там, где берег морской невысок,
Прошуршит под ногами песок.
Песня сразу же не понравилась Иннокентию Петровичу, так как собственным
"Мерседесом" он не располагал. Впрочем, певец на эстраде тоже. Последний
тем временем в четвертый раз тряхнул головой назад, и зазвучал припев:
У моря,
У синего, светлого моря,
Где чайки,
Где чайки с волнами спорят,
Уносит,
Уносит прибой нас с тобою.
Подарим,
Подарим мы радость прибою.
Иннокентий Петрович терпеливо дослушал песню до конца, отметив, что и про
чаек, и про прибой уже пели тысячи раз, а после спросил:
- Каким образом, молодой человек, вы хотите осчастливить прибой?
- А вам и не понять! - мгновенно возмутился певец. - Вот такие, как вы, и
загубили весь цвет нашей эстрады. Только из-за вас нам, талантам,
приходиться платить бешеные деньги, чтобы о нас узнали благодарные
слушатели. Нет, вам не дано услышать великие замыслы Мастера.
Певец распалялся еще минут пять. Публика поддержала выпад против застоя и
консерватизма могучим ревом. Кто-то сзади метко запустил ком смятой газеты
в затылок Иннокентию Петровичу. И даже Максим заметил:
- Ну, Иннокентий Петрович, что же Вы? Песня публике понравилась. А что до
смысла, то сейчас он не важен. Главное - увлечь народ.
Галочка, поставленная напротив слова "Феерия", означала, что выступавшая
группа допущена к финальному концерту. Видя эту галочку, Иннокентий
Петрович сообразил, что ему отведена роль даже не диковинного бронтозавра,
а всего лишь приблудного щенка, с которым сюсюкаются, возятся, но не
забывают ткнуть носом в лужу. Оставалось стараться, чтобы подобных луж
получалось как можно меньше.
А на сцене уже разворачивалась следующая постановка. Мордатый певец крепко
сжал микрофон и уверенно запел приятным баритоном на манер русских
частушек:
В магазине продавали "Адидас"
Для работников обкома, не для нас.
Из-за кулис выплыли две густо накрашенные девицы в кисейных накидках.
Соблазнительно покачивая бёдрами, они писклявыми голосами затянули:
Раз-два, люблю тебя, люблю тебя.
Для работников обкома, не для нас.
Иннокентий Петрович догадался, что в данном случае и голос - не главное. А
петь про работников обкома теперь, когда самих обкомов не существовало, -
дело вполне привычное, безопасное и даже благонадежное.
Космонавтов запускаем на звезду,
Хоть одежды нет у нас прикрыть...
- Стоп, стоп, стоп! - громогласно оборвал Иннокентий Петрович опасную
частушку. Многолетнее чутье подсказывало ему, каким словом должен
завершиться куплет.
- А в чем дело? - обиделся исполнитель. - В великом и могучем русском
языке нет плохих слов. Кстати, сие произведение прослушано и одобрено
самим Иваном Ивановичем. Отзывался обо мне, кстати, весьма похвально. Это,
сказал он, певец гласности. Ну, так как же?
Иннокентий Петрович взмок от волнения. С одной стороны, он никоим образом
не мог пропустить данную частушку в финал. Но с другой, исполнитель мог
накапать Ивану Ивановичу, а студсовет ректору на излишне строгую критику.
Тогда должность Иннокентия Петровича подвисала на волоске.
- Ну, хорошо, - выдохнул он. - Песня допущена к финалу без дальнейшего
прослушивания. За исключением второго куплета.
Обладатель приятного баритона хотел еще поспорить, но, удовлетворившись
победой, передумал и горделиво удалился за кулисы. Девочки криво
улыбнулись и просеменили за ним. Каблучки вонзались в сцену, как гвозди. А
с другой стороны уже готовилась следующая группа. Троица, затянутая в
кожу, заклепки и браслеты, застраивала эстраду мощными колонками. Проверив
работоспособность каждой, солист страстно обхватил микрофон, в руках
остальных объявились гитары, а в глубине, за ударными, выткался из темноты
четвертый член группы. Раздался ужасающий каскад звуков, заставивший
завибрировать барабанные перепонки у всех без исключения, а певец вступил
высоким натянутым голосом:
Тучи точат небо хмуро-е.
Ваши рожи все угрюме-е.
На осколки разлетается весь мир.
Скоро демоны начнут кровавый пир.
Облетают вокруг тополя-а.
Разверзается могильная земля-а.
Не дадут нам мертвые спокойно жить,
Будут рвать нас, будут крови нашей пить.
На минуту прекратив завывания, перекрывающее громовые раскаты музыки,
солист начал припев:
В небесах кровавый глас, закат угас.
Черный крест, черный крест - спаситель наш...
- Э, э, гитара-то не казенная, - возмутился кто-то из жюри, вероятно,
хозяин гитары, заметив, что бас-гитарист намеревается эффектно завершить
строчку, разбив инструмент об сцену. Музыканты смешались, песня
оборвалась, но солист за словом в карман не лез:
- Засунь себе эту гитару знаешь куда, козел. Я так и думал, что здесь
любят одну попсу, а настоящий металл - вот он. Нас ставят выше, чем "Лаос"
и "Муаб-Галш", понятно вам, педики. Нас приглашали выступать вместе с
"Алисой". Вы еще услышите о "Железном смерче".
Металлисты решительно освободили сцену, пнув на прощание колонку, тоже,
вероятно, чужую. Зал посвистел и затих.
Мощную акустику унесли, и на сцене появился юноша в очках, нервно
теребивший галстук. Его коллектив настраивал инструменты.
- Перед вами сейчас выступит ансамбль "Зеркало", - монотонно начал юноша,
оставив галстук в покое. - Мы уже давно поняли, что все новое - это хорошо
забытое старое. Мы берем мелодии прошлых лет и накладываем на них свои
слова. Песни, таким образом, приобретают свежий, современный смысл. На
этом концерте вы услышите две наших песни, первая из которых -
политическая. Она посвящена августу прошлого года.
Иннокентий Петрович не слушал песню, уловив лишь единственную строчку: "И
Ельцин такой боевой, и мудрый Собчак впереди!" Он размышлял о том, что не
сможет привыкнуть к произведениям новой волны. Не потому, что уже старый,
а просто воспитание не то. Ну почему любую вещь на свете можно исказить и
опошлить. Да, раньше была цензура. Да, исполнителям приходилось
затрачивать неимоверные усилия, чтобы спеть, скажем, в "Голубом огоньке".
Но такие меры приводили к тому, что зрителям доставалось лучшее. Может,
однообразное. Может, кому-то неинтересное, но хотя бы осмысленное и не
оскорбляющее слух. Сейчас же все решали деньги и связи. Заплатил за
участие и ори со сцены, что захочешь, называя это новым нестандартным
искусством или андеграундом. Но будь ты хоть соловьем, если у тебя нет
денег, то путь наверх накрепко закрыт. На нет, как говорится, и суда нет.
- Вторая наша песня эротическая, она посвящена грядущей сексуальной
революции, - объявил представитель группы "Зеркало".
Новое слово, мелькающее теперь повсюду, да очень знакомый проигрыш
оборвали мысли Иннокентия Петровича. Песня лилась и ширилась:
Рано утром я встаю,
И на улицу свою,
Там весь день хожу, гуляю
И к девчонкам пристаю.
По проспекту я пройду,
Группу девочек найду,
А которая понравится,
Ту к себе домой веду.
Группа, состоящая из густого баса, тенора и мягкого девичьего голоса
пропела вместе с тенором-солистом последние две строчки и предоставила ему
продолжать композицию в одиночестве. Первые же слова припева подтвердили
подозрения Иннокентия Петровича о странной знакомости музыки. Однако смысл
старой песни сумели вывернуть в совершенно иную сторону:
Казановой я не стал,
Но любить не перестал
Те места, что душу трогают,
Заповедные места.
Эх!
Мои руки неспроста
Сразу лезут в те места
И находят их под юбками,
Заповедные места.
- Ну, вот она, - пробурчал Иннокентий Петрович, - наглядная картинка. Секс
теперь суют где надо и где не надо. Ничего, кроме секса. Думал ли я три
года назад, что подобную песню вообще кто-нибудь осмелится петь.
- Мешаете слушать, Иннокентий Петрович, - недовольно зашептал в ухо Максим.
Замректора по вопросам культуры смолк и стал слушать окончание второго
куплета.
Вот зовут меня к реке
На не нашем языке.
Если это иностраночка,
Сразу ей кричу в ответ.
Здесь солист внезапно перешел на английский:
Casanova is not I.
But my music is sensai.
I love you, my soul tempers.
Inmost places is my cry.
Hey!
My hands creeps to back.
I don't stop my speedy heart.
I shall catch my honey moments,
Inmost places under skirt.
Английский язык Иннокентий Петрович знал (готовился к зарубежным
командировкам). Вот только за последнее слово во второй строчке он не
ручался. Впрочем, молодежь изобрела немало неологизмов. Иннокентий
Петрович немного порассуждал еще о том, что в прежние времена на сцене
звучал бы разве что испанский язык, да и то с песней о Кубе. И пропустил
начало следующего куплета. Теперь на долю Иннокентия Петровича досталось
лишь заключительное четверостишие.
Так хожу который год
И не ведаю хлопот.
Та, кого я вдруг увижу,
Бросит все, за мной пойдет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг