уродовали ржавые пятна. Неисчислимые следы афиш развевались по ветру
обтрёпанными лохмотьями. На самом видном месте красовался большой глянцевый
плакат. В его центре скромно стоял любимец публики, "муж бабушки, но не дедушка"
Филипп Киркоров. Неизвестный художник пририсовал ему синим фломастером
вылезающий из штанов фрагмент, смачно упоминающийся в большинстве анекдотов.
Дополнение потрясало своими размерами. Было достаточно одного взгляда для того,
чтобы понять причину выбора Аллы Борисовны. Чтобы облагородить получившуюся
композицию художник разрисовал свободное место кривыми синими звёздами.
Нетронутой осталась только эмблемка "Самсунга", вероятно по причине своего
чернильного цвета, так полюбившегося живописцу.
Слева располагался ещё один член знаменитой семейки. Кристина Орбакайте с
новой программой "Ты" понравилась неизвестному художнику конца двадцатого
столетия гораздо больше. Возможно в его голове, как в голове Шурупа,
рассматривающего суровую блондиночку, и были идеи изменить фасон платья или
пририсовать обычно скрываемые части фигуры, но в реалиях оказались намазаны лишь
синие губы, да лихо очерчен всё тем же маркером контур волос.
Шуруп оглядел картинку с синегубой красоткой и перевёл взгляд пониже. Там
обнаружилась продранная афиша футбольного матча кубка России "Амкар - Спартак".
Под названиями команд чёрной пастой стоял горестный прогноз "0 : 7". Матч
проходил год назад и "Спартак" проиграл, что было известно любому детсадовцу. Но
как, позвольте спросить, простая афиша может продержаться целый год? По идее её
должны были заклеить ещё зимой. Шуруп сдвинулся вправо, продолжая растирать
ушибленное плечо и разглядывать плакаты, наклеенные поверх своих ушедших в
прошлое товарищей.
Репертуар театра оперы и балеты, увенчанный виньеткой с портретом
Чайковского, степенно выглядывающего из тёмного кругляшка, настенных художников
не вдохновил. Шурупа тоже. Поэтому его взгляд лениво пропахал незамутнённые
синим анонсы концертов "Чайфа" и татарской эстрады и остановился на предвыборной
агитации.
Выборы мэра давно завершились, но плакаты словно наклеили вчерашним днём.
Вернее, позавчерашним. Потому что над ними уже успели славно потрудиться.
Наклеенный квадрат из девяти чёрно-белых фотографий кандидата, так и не
добившегося поставленной цели, пламенел усовершенствованиями. То ли синий маркер
усох и ему на смену пришёл ярко-алый, то ли сменился сам художник, но здесь он
проявил свой талант во всей красе. Совершенно одинаковые после наклейки портреты
теперь изменились до неузнаваемости. Алая ухмылочка верхнего левого змеилась так
ехидно, что у любого зрителя не оставалось ни малейшего сомнения в том, у кого
же из этой девятки будет храниться общак. Очки второго округлились, закрасились
и превратились в слепые стёкла. У третьего из под губ вылезали акульи клыки.
Следующий ряд начинался всё с того же круглоголового субъекта, на этот раз
скорбно сжавшего рот и льющего кровавые крокодильи слёзки. В самом центре грозно
сверкал глазами и алыми фиксами наглый бандюга с короткой зоновской стрижкой и
увесистой алой цепью. Справа от него мужик в крутых квадратных очках страдал от
неудержимого хронического насморка. Нижний ряд украшал всё тот же несчастный
кандидат, но теперь уже с шахматной лысиной и устрашающей бородавкой на носу,
поросшей курчавыми волосами. Восьмой плакат был ободран, а на девятом
стремящийся в мэры обнадёживал народ щербатой улыбкой.
Полюбовавшись на народное творчество, Шуруп сдвинулся ещё правее. Большой
плакат оранжевого цвета торжественно обещал, что вот-вот в городе окажется сам
Юрий Лоза с группой "Джем". Кто это такой, Шуруп не знал. Далее на скромном
белом листе красными буквами было напечатано "Александр Новиков с новой
программой и старыми хитами "Вези меня, извозчик!", "Шансоньетка" и др." Кто
такая шансоньетка, Шуруп тоже не знал, но догадывался, и в голове сразу
закрутились похабные мыслишки. Про Новикова Шуруп что-то там слышал. Вроде мужик
был свой, пел про братву и всё такое. И даже сидел. Таких Шуруп уважал. Сильных.
Смелых. Деловых.
И вспомнив про дела, Шуруп чуть не сел от ужаса. Он же проворонил этого
проклятущего пацанишку. Проклятая тумба! Шуруп воровато оглянулся. Если бы рядом
вышагивала знакомая компаха, то он и не подумал беспокоиться. Сейчас же Шуруп
стоял на улице без друзей и без знакомых, и всегда мог подвернуться какой-нибудь
въедливый мужик из тех, что любят читать нотации до второго пришествия. Но слава
тебе, господи, въедливых мужиков с каждым днём становилось всё меньше. Поэтому
за последствия вроде можно и не волноваться. С размаху Шуруп злобно саданул
резиновым сапогом по тумбе. Тумба ойкнула и всей своей массой мстительно
свалилась на Шурупа, подминая под себя хилую мальчишескую фигурку. Шуруп
испуганно пискнул, выбрался из под поверженной конструкции и отряхнул с себя
грязь, так как сверзился вместе с тумбой в размытую колдобину. Вернее попытался
отряхнуть, потому что липкая глина вовсе не желала покидать промокшую ткань, а
размазывалась ещё более ужасными полосами. Опечаленный Шуруп поплёлся домой
переодеваться. В просторных резиновых сапогах тоскливо хлюпало.
Когда переулок опустел, тумба обернулась Колей. Тоже выпачканным в глине и
тоже опечаленным. Дорога в школу грозила затянуться до бесконечности. Коля
мгновенно перемахнул низенькую оградку детского сада и засел в кустах. Первым
делом он почистил костюм и с помощью палочек привёл его в почти что нулёвое
состояние. Вторым делом он зажмурил глаза и завертел все четыре палочки,
торопливо представляя то крыльцо со скачущими по нему первоклашками, то школьный
вестибюль, где народ спешно натягивал вторую обувь, пряча забрызганные грязью
ботинки и туфельки в специальные мешки.
Когда глаза открылись, то Коля не увидел ни крыльца, ни вестибюля, ни даже
школьного сквера. Перед ним как и раньше топорщились почти что голые кусты.
Палочки не желали съедать метры и перетаскивать Колю к школе. То ли мысли,
взволнованно прыгающие в голове, мешали Коле сосредоточится, то ли у четырёх
палочек не хватало мощности. Странное дело, вторую телевышку, такую громадину,
им было сделать раз плюнуть, а вот закинуть Колю в школу - невмоготу. Но делать
нечего. Тяжело вздохнув, Коля побрёл навстречу учителям, урокам и прочим
неприятностям, скрываясь за кустами, да за оградой заброшенного детского сада.
Напоследок он взглянул в серебристую дымку треугольника. "Не пропусти
поворот," - вещал таинственный предмет.
Глава 30,
в которой Коля посещает парикмахерскую потаённых коридоров
Наверное, вы удивились Колиным партизанским вылазкам. "Эка невидаль, - скажет
кто-то из вас, - нашёл мальчик проблемы. Чего ж проще то. Взял, да не пошёл в
школу. Послонялся по улицам, пришёл домой и всё вроде бы в полном порядке." Но
дело в том, что Коля даже не представлял, как это можно не пойти в школу. У него
в голове не укладывалось, что против фамилии Коноплёв появится буковка "Н". Нет,
конечно, Коля знал, что старшие парни без лишних слов прогуливают хоть два
урока, хоть три сразу или вовсе не являются на занятия. Он частенько видел из
окна, как из школы спокойно, никого не опасаясь, выходил какой-нибудь
старшеклассник в самой середине урока. Ну ведь на то он и старшеклассник. Вот
Коля вырастет и тоже сможет прогуливать уроки. Не все, разумеется. Зачем же все.
Какие-нибудь трудные. Физику там или астрономию. Нет, лучше геометрию. Вместо
зубрёжки теорем Коля отсидится в парке. Тогда уже некого будет бояться. Тогда
Коля сам станет большим, и разная мелкота будет опасливо огибать лавочку, на
которую он изволил приземлиться. Так он и сделает, когда перейдёт в одиннадцатый
класс. Или даже в десятый. В десятом уже можно наверное пропустить парочку
уроков, а в одиннадцатом Коля станет ходить только на нужные предметы.
Например, на химию. Там интересно. Опыты всякие, пробирки. Давным-давно Коля
и его уехавший приятель Андрюха славно экспериментировали с набором "Юный
Химик". Они получали разноцветное пламя, матовые бугристые осадки в колбочках и
даже водород. С той поры Коля запомнил, что водород пахнет резиной, как пробка,
которой была заткнута пробирка с выделившимся газом.
Да, на химию Коля, пожалуй, ходить будет. Когда вырастет. А сейчас ему
приходилось ходить на все занятия, хочет он того или нет. И поэтому ноги Колины
шагали не в ближайший скверик, а к школьному крыльцу, преодолевая встречавшиеся
на пути преграды. Только Коля вспомнил о преградах, как по курсу обнаружилась
следующая из них.
То ли бог, действительно, любит троицу, то ли для Коли наступил день "Ш", но
и третий посланец Пашкиной компахи носил кликуху на эту широкую букву. Его звали
Шило и он почему-то этим невероятно гордился. Шило был постарше Коли, высокий и
узкий в плечах, с острым и длинным носом. Его ремень поблёскивал бляхой
"Харлей-Дэвидсон", а за широченной полосой кожи приютился очередной роман
Виктора Доценко в истрескавшейся глянцевой обложке.
Новый гонец был поопаснее Шурупа. Такой церемониться не станет, сгребёт за
шкварник и потащит, куда надо. Куда надо, разумеется, самому Шилу, а не Коле.
Оставалось каких-то несколько секунд, пока Шило не опознал свою цель. А
броситься-то и некуда. Справа росла чахлая череда кустов. Слева мрачно высился
корпус гостиницы. Вход, обозначенный раскрытой дверью, темнел у Коли над
головой. Крыльцо раскинулось двумя крыльями ступенек, одно из которых начиналось
почти что у Колиных ног.
Гостиница "Спутник" ничем не напоминала гостиницу. Она располагалась в
обычной пятиэтажке. Разве что на боковых стенах было не по два парных окошка на
каждом этаже, а по одному в самом центре. Но точно такие же окна имелись и у
рядом стоящих ПТУшных общаг. Правда, общаги не украшало такое высоченное
крыльцо. Раньше здесь неизменно останавливались цирковые артисты по причине
близкого расположения к зданию цирка. Но теперь гонорары заметно увеличились и
приезжие знаменитости предпочитали размещаться в комфортной гостинице "Урал".
Кто теперь останавливался в "Спутнике", Коля не знал. Да и не интересовало это
его сейчас. Но Шило вот-вот мог заметить Колю. И мальчик, опустив голову,
затопал вверх по ступенькам. Если Шило представлял опасность реальную и зримую,
то опасности, ждущие Колю за раскрытой дверью, ещё не показывали своё истинное
лицо. Лицо могло оказаться любым. Например, лицом крикливой администраторши с
табличкой "Посторонним вход воспрещён!" Или лицом старого мордатого швейцара,
который без лишних разговоров ухватит Колю за плечо и выведет со служебной
территории прямо в руки Шила. Коля не знал, что ему грозит, но уже готовился к
неприятностям. В гостиницах школьникам делать нечего. Гостиницы существуют для
взрослых людей из других городов, чтобы им было где отдохнуть после того, как
они устроят свои дневные важные и неотложные дела.
Всё внешнее сходство с общагой пропало, когда Коля переступил порог. Уютный
вестибюль был покрыт слежавшейся, но вычищенной дорожкой. Помещение освещалось
люстрой из трёх шаров, висящих на разной высоте. В конце вестибюля располагалась
стойка администратора. Вестибюль казался Коле таким длинным, что он никак не мог
рассмотреть - сидит кто-нибудь за стойкой или нет. Стены в вестибюле оказались
необычными, сложенными из узорных стеклянных кубиков. Такие кубики ещё изредка
встречаются на древних остановках общественного транспорта. Там они замызганные,
потрескавшиеся с выбитыми насквозь стенками. Они словно укоряют весь белый свет
своими обломками и ждут, когда их сменят лёгкие павильоны с картинками на боках,
где нарисована "Пепси-Кола", хлещущая из пластмассовых бутылок, или пачка
"Золотой Явы", завершающая залихватский вираж над небоскрёбами большого
западного города. Здесь же кубики сияли чистотой и светились непонятным
внутренним сиянием. То ли им удавалось ухватить лучики дневного света, то ли за
ними располагались электрические светильники.
Вдоль стен тянулись ряды старых кожаных кресел. Вернее рядами назвать их было
трудновато. Так, три кресла, сцепленные друг с другом. Справа, на ближайшем от
Коли кресле, примостился хозяин Тёмных Стёкол. Он читал газету, названия которой
Коля не смог разобрать от волнения - буквы прыгали перед глазами. Хозяин
настолько увлёкся новостями, что совершенно не замечал Колю. Или делал вид, что
не замечал. Слева, над центральным креслом, парила в воздухе Золотая Капля.
Такую большую Коля увидел впервые. Она неподвижно замерла в метре от потёртой
поверхности и искрилась отблесками дальнего неведомого света, потому что свет
люстры казался по сравнению с ней невероятно тусклым и скучным. Коле захотелось
подойти и взять Каплю в руки, но нельзя. Почему-то Коля знал, что хозяин заметит
его, непременно заметит, как только Капля окажется у в Колиных руках. В
вестибюле царило шаткое равновесие. Хозяин сидел смирно и не трогал Колю. Взамен
Коля должен оставить Каплю в покое и не прикасаться к ней.
Спиной Коля ощущал холодок от раскрытого проёма. А что если Шило заметил его
и сейчас поднимается по ступенькам? Срочно требовалось спрятаться. Но куда
спрячешься во взрослом учреждении? Однако, не стоять же на месте. Коля поплёлся
по центру дорожки прямо на стойку администратора.
Вестибюль оказался не таким уж и длинным. Очень скоро Коля добрался до стойки
из полированного тёмно-коричневого дерева. Слева и справа кабинку администратора
отделяли всё те же стеклянные кубики. По центру светлело окошко. Там висела
длинная лампа дневного света. Она непрерывно зудела и дребезжала и что-то зудело
и дребезжало у Коли внутри. Швейцара в гостинице не оказалось. Колю не попытался
перехватить даже хозяин. Но что скажет администраторша? И Коля опасливо заглянул
за стойку.
Администраторша, разумеется, сидела там. Высокая, полная, суровая. Папа
объяснял, что администраторшам положено быть именно такими, чтобы без колебаний
на все вопросы отвечать "Мест нет!" и чтобы народ им верил беспрекословно.
Коля догадывался, что по своему социальному положению он ещё не имеет права
требовать гостиничного номера. Значит, сейчас посыпятся трудные вопросы о том,
кто он такой, что ему здесь надо и не будет ли он любезен покинуть гостиницу в
самые кратчайшие сроки, дабы не отрывать взрослых и серьёзных людей от нужных и
полезных дел.
Дама со служебным положением неприветливо оглядела Колину курточку, подняла
взгляд повыше и вдруг в её глубоких зеленоватых глазах с коричневыми крапинками
зажёгся огонёк интереса. Коля оробел. Ну не должен зажигаться такой огонёк при
взгляде на Колю. При взгляде на Колю должны появляться вопросы.
Вопросы не замедлили появиться.
- В парикмахерскую? - спросила администраторша.
- Угу, - ухватился Коля за спасительную соломинку.
- Комната сто-к-семь, - сказала местная распорядительница гораздо более
приветливым тоном. Коля превратился в клиента, в нужного и полезного человека.
Пришлось развернуться и пойти размеренным шагом уверенного в себе человека в
направлении качка головой, которым администраторша благословила Колю на
прощание.
"Комната сто семь," - повторял про себе Коля, считая двери и разбирая цифирки
на них, смутно белеющие на чёрных ромбиках в сумерках гостиничного коридора. Его
уже давно интересовала мысль: куда в гостиницах и прочих взрослых учреждениях
деваются недостающие комнаты. Вот даже сейчас Коля шагал по первому этажу, а
номера на дверях уже превышали сотню. А где предыдущие? Неужели в подвале? Коле
представилась лестница, уводящая на подземные этажи. Именно этажи. Не поместятся
же сто комнат в одном коридоре. Хотя как знать, видимо, по замыслу архитектора,
проектировавшего гостиницу, такое было вполне возможным. Коля уже знал, что
номера на следующем этаже начинаются с двухсот и там их далеко не сто. Как,
впрочем, и на первом этаже. Так куда же исчезли все остальные комнаты? Может
небольшой коридорчик уводил в невидимые пространства? Интересно было бы пожить в
ТЕХ комнатах. А что можно увидеть за их окнами?
Коля не успел в красках представить комнаты невидимых пространств. На
очередной двери значилось "107". Дверь стоило открыть. Вдруг администраторша
высунулась из своей комнатки и сейчас наблюдает за Колей. Тогда за долгое
стояние она вполне можеть посчитать Колю тормозом. Пальцы легли на ручку двери и
толкнули её от себя. Что за чёрт! Дверь казалась запертой. Пальцы сжали ручку
посильнее и потянули на себя. Не тут то было. Упрямая дверь не желала сдвигаться
с места. Коля отступил от порога и тупо уставился на деревянный прямоугольник в
два Колиных роста. В голову не лез ни один дополнительный способ открытия
дверей.
Может в парикмахерской обед?
Но тогда на вывеске об этом обязательно сообщили бы и Коле, и всем остальным
клиентам гостиничной парикмахерской. А где вывеска? Смешно, но её никто не
догадался повесить, и если бы не слова администраторши, то Коля прошёл бы мимо,
посчитав эту дверь самым обыкновенным гостиничным номером.
А может за дверью и есть самый обыкновенный гостиничный номер?
Но почему тогда администраторша отправила его именно сюда?
Коля вновь приблизился к двери и подёргал за ручку. И к себе подёргал, и от
себя. Комната "107" оставалась неприступной. Но если Коля вернётся и пройдёт
мимо администраторши нестриженым? Не заподозрит ли она Колю в немерянной
тупости? А вдруг она заподозрит Колю в чём-нибудь ещё? Вдруг именно в этот
момент кто-то выкрадывает из гостиницы нечто ценное? Тогда, если Коля пройдёт к
выходу с нетронутой шевелюрой, любому дураку станет ясно, что эту вещичку спёр
Коля вместо того, чтобы как все нормальные люди подстригаться в парикмахерской.
Вот Коля, а вот комната "107", но где же парикмахерская?
Что-то неправильное творилось в гостиничном коридоре.
Но ведь администраторша сказала идти именно сюда. Коля мысленно прокрутил
слова администраторши и ему показалось, что между числами затерялась ещё одна,
дополнительная буковка, которая теперь проявилась и начала обрастать подружками
и друзьями. И чем дольше стоял Коля в сумрачном коридоре, тем больше охватывала
его уверенность, что слова администраторши звучали не иначе как: "Комната сто
сорок семь."
И Коля побрёл на сорок номеров дальше. Однако далеко идти не пришлось.
Коридор закончился стеной с двухстворчатым окном, за которым раскинулись
знакомые и недоступные теперь просторы двора, где жил Ванька, который
рассказывал Коле про траншеи в Москве и про рестораны на телевышках. Торопливый
взгляд по сторонам отметил, что последней обозначенной дверью получился номер
"134".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг