Быстро погостили
И к себе домой,
Лишь не научили,
Горе - не беда,
Как пролезть в оконце
Утренней порой,
За которым солнце,
Видно, не судьба.
Что-то вещал распорядитель. Маруша не разобрала ни слова. Она вслушивалась
в разговоры птиц. Те нахваливали угощение, восхищались изысканностью интерьера
и мягкостью ковров, лили слезы, умиляясь дрожащим язычкам пламени. Маруше
стало казаться, что вокруг и в самом деле темные стены, а столики, ковры и
канделябры просто подшучивают над ней, уворачиваясь от мятущегося взора.
Предметы мебели издевались над Марушей, оставляя ее в уродливой клетке, и
одновременно являли благосклонность для всех остальных птиц. Прищурив глаза,
она видела и свой столик. И узкий высокий бокал, наполненный тягучей
маслянистой зеленоватой жидкостью, в которой пульсировали сиреневые искры. А
кот становился седоусым господином в черном костюме и длинном цилиндре. Пальцы
правой руки сжимали белый листок газеты, заголовок которой светился странными
иероглифами. Но стоило раскрыть глаза, как клетка вновь оборачивалась клеткой,
а почтенный господин превращался в кота, сотканного из серого тумана.
А потом глаза прищуривались вновь, и перед прутьями возникало туманное
зеркало. Но не Вирия представала взору Маруши, а она сама, только взрослая и
суровая. В одеянии белоснежных перьев. С хохолком, отливавшим всеми цветами
радуги. С блестящим перламутром, окаймляющим крылья. А между перьями щекотно
переползали крохотные золотистые звездочки. И, глядя на столь привлекательный
портрет, Маруше хотелось чего-то необычного. Прямо сию секунду.
- Эй, Котик, - томно простонала Маруша. - Может совершим что-нибудь дикое?
Давай, выкинем всех этих противных птиц из клетки и полетим дальше только
вдвоем?
Кот тревожно посмотрел на Марушу.
- Я слишком засиделась в маленьких птичках, - ответила она на безмолвный
вопрос. - Мне срочно надо взбодриться.
- Эй, - прошептал кот, - ты помнишь, что сидишь не у себя в гнездышке?
- Почему ты так разговариваешь со мной? - обиженно нахохлилась Маруша. -
Ты решил покинуть клетку вместе с другой птичкой, а? Я так и знала. Вы, коты,
всегда смываетесь в самый неподходящий момент! А меня пусть рвет в клочья эта
дикая банда.
- Ты смотришь в туманные зеркала, Летящая в Вирию? - тревога в глазах кота
сменилась грустным участием. - Не верь отражениям. Они всего лишь картинка,
которую придумала ты сама.
- А ты! - вскричала Маруша, и птицы недовольно зашипели, - если ты знаешь
про туманные зеркала, - она продолжила шепотом, - ты ведь видишь то же, что и
я?
- Поверишь, Летящая в Вирию, - встречным вопросом ответил кот, - если я
скажу, что меня вообще здесь нет?
- А где же ты? - опешила Маруша.
Вокруг кота проступило бледное сияние, и на какой-то миг Маруша увидела,
что кот сидит на беломраморной лестнице с толстенными столбами перил,
сложенными из каменных кубов. Лестница уводила в сумрачный зал, где одна за
другой вырастали шеренги колонн, устремившихся к невероятно высокому потолку.
- Просто там очень холодно, - печально прошептал кот. - Даже для меня. Вот
я и переношусь сюда, хотя на самом деле сижу там. Кто знает, может, и ты
летишь в Далекую Страну, одновременно оставаясь в своем гнездышке.
- Теперь а-а гнездышке, - подхватил юркнувший мимо распорядитель. - Итак,
па-а мнагачисленным просьбам публики на-аше бесспорное светило са-а сваими
ра-азмышлениями на-а вышеа-азначенную тему. Ска-апа Луна-аликая и
Звездопа-адобная.
Звезда звездой, но красавицей птица явно не была. Маруша предпочла навек
остаться бы воробьем, только б не превратиться в этакую уродину. Голос птицы
оказался надтреснутым печалью.
Что в гнездышке моем?
Поймешь ли ты?..
Три нотки, что всегда поем,
Да из бумаги рваные цветы.
Костяшка знаком "Пусто-Пусто",
Да куколки стеклянный глаз,
Сорочьих перышек негусто
И в трубку свернутый крысиный лаз.
Затем дырявая кастрюля
И отголоском серебра
Лежит расплющенная пуля.
Как видишь, много всякого добра.
Стилет, рассыпанные бусы,
Глас чайки, что кричит, скорбя...
Ты говоришь - здесь только мусор?
Но он - лишь отражение тебя.
Скопа закончила выступление и взглядом, наполненным тяжелой тревогой,
оглядела толпу. Шепотки и чириканье мигом смолкли. Птица ухватила с пола
весьма приличный кусок, и снова никто не заспорил.
- Па-аблагодарим... э... нашу зна-аменитую па-аэтессу, - смущенно
высказался ведущий. - И если никто не хочет высказаться, перейдем к следующему
пра-аизведению.
- Почему все молчат? - зашептала в кошачье ухо Маруша.
- Скажи, попробуй, - шепотом ответил кот. - Всем известно, что когти скопы
под завязку начинены ядом. Чуть что, оцарапает или, еще хуже, вцепится. Убить
не убьет, но жечь будет лет сто, не меньше.
- Ты как-то странно смотришь на эту птицу, - разъяренно распушила перья
Маруша. - Она тебе нравится, да?!
- Нет! - рот кота недовольно скривился. - Мне никто не нравится.
- Даже я? - удивилась Маруша. - С каких это пор?
- С тех пор, как ты взлетела на очередной виток спирали. Не могу сказать,
что это был хороший выбор.
- Ну вот, началось, - разворчалась Маруша. - Ты все время пытаешься
отвертеться.
Зловещая тень закрыла препирающуюся парочку. Пятнистый Лунь, нависший над
котом и недовольной птичкой, многозначительно вращал глазами. Маруша вдруг
догадалась, что лучше немного помолчать.
Гвалт птиц становился привычным. Ветер потеплел и перестал оглушительно
насвистывать, словно смирился, что здесь в него никто не верит.
20
- Подожди, - прошептала Маруша. - Я не пойму. Внешний облик птиц совсем не
похож на строчки, которые они читают.
- Верно, - кивнул кот. - Ты когда-нибудь слышала о птицах-поэтах? Ведь
нет? Если певцы из них преотличнейшие, то стихотворцы весьма... В общем, птицы
заточены для стихов, как коты для затяжных заплывов. Даже безумцы не могут
сочинить ни строчки, однако они слышат голоса поэтов, что умерли, но не
досказали когда-то начатое.
- Тогда почему слава достается не поэтам, а птицам?
- Помнишь вороненка? Его выкинули за плагиат. Чтобы не оказаться на его
месте, птицам приходится накладывать на услышанный размер свои собственные
слова. Бывает, что в процессе размер искажается и появляется что-то свое. Но
суть, заложенная мертвыми поэтами, теряется безвозвратно. Сохраняется разве
что настрой.
- Котик, - хитро прищурилась Маруша. - Как насчет тоста в мою честь?
Призрачный кот поперхнулся и замолк. Не дождавшаяся теплых слов Маруша
попробовала сжать лапой воображаемый бокал. Отчасти ей это удалось. Отчасти,
так как то, что казалось бокалом, трепыхалось и недовольно попискивало.
За разговором, из которого все равно ничего не прояснилось, птичка не
заметила, как на сцене опять кто-то появился. Существо это обладало
человеческим лицом, двумя огромными бычьими рогами, ослиными ушами, пышной
львиной гривой, женской грудью и крыльями летучей мыши. Диковинная птица была
не слишком велика, но ненависти в ней чувствовалось на дюжину тарантулов. Она
медленно вползла в круг на двух толстых коротких лапах, вооруженных пятью
когтями. В довершении ко всему один хвост у нее был неотличим от змеиного, а
другой - от скорпионьего. Нижнюю часть тела покрывала мутно-бронзовая чешуя,
верхнюю - шерсть, свалявшаяся неприятными комками.
- Гарпия де Фагуа фон Хигле, - отрывисто объявил ведущий и, поймав злобный
взгляд новоприбывшей, торопливо добавил. - Не путать с Гарпией
Древнегреческой.
Первую строчку каждой части Гарпия читала каким-то неестественным,
бесстрастным голосочком. Далее следовал яростный напор безудержных эмоций, а
две последние строчки ложились тихим успокаивающим одеялом. И все повторялось.
День придет, а вместе с ним...
Сухая колкая пыль,
Обиды жаркая быль,
И сто скворечников в ряд,
Да из рогатки снаряд,
А рядом иглы кустов,
Обломки черных мостов,
А в луже нефти развод,
И на двери новый код.
Недели строятся в взвод
И так опять круглый год.
А за днем настанет ночь...
Запорошивши глаза,
Слезы соленой роса,
Да церкви старой погост,
Полуобгрызенный хвост.
По борозде понесло
Оторванное крыло,
Из-под опущенных век
За нами зрит человек,
А месяц пал в устье рек
И так опять целый век.
А за ночью ходит смерть...
Сверкнет луною коса,
Зажмурятся небеса,
Воткнется в глаз острый нож,
Промолвят боги - Ну, что ж...
Твой бастион снова взят,
Вершится скорбный обряд.
Лишенный права сказать
И снова вставить глаза
Донизу рви тормоза,
Чтоб обернуться назад.
Ведь сам себе ты пилот,
Без остановки вперед
Ведущий свой самолет
Сквозь бесконечный полет...
- Что-то зна-акомый ра-азмерчик, - ухмыльнулся распорядитель. - После кого
носим?
- Это перепевка! - запротестовала Гарпия.
- Принято, - кивнул распорядитель, не упуская из виду бьющий по полу
скорпионий хвост.
- В этих стихах я не вижу никакого смысла, - пожаловалась Маруша
призрачному коту.
- Голоса мертвых поэтов звучат, чтобы в их строчках ты отыскала себя. Ведь
все осмысленное в нас - не более чем яичная скорлупа, скрепляющее нечто
мятущееся и неопределенное. Разбей скорлупу, и оно растечется бесформенной
противной слизью, - в голосе кота плескалась тревожная обида. - Но ты-то
знаешь, что из слизи могла родиться птица. Неумелые руки грубо и не вовремя
разбивают чужую скорлупу, а потом, брезгливо отворачиваясь от кляксы, не
преминут заметить, что ничего другого и не ожидали увидеть.
- Эй, да ты не котик, а сорока на базаре. Трещишь без умолку. Я ведь
спросила, что если хочется увидеть именно смысл?
- Для того чтобы его увидеть, просто взгляни на луну, на облака, на
деревья, на стаю волков, бегущую по ночному лесу, на медведя, подбирающегося к
дуплу, где спрятан мед, на белый след самолета, даже на того, кто стоит рядом
и смотрит в ту же сторону, что и ты. Если и тогда не увидишь никакого смысла,
значит, твои глаза еще не раскрылись, чтобы видеть.
21
- Тишшшше, - зашипели на парочку со всех сторон, и кот смущенно смолк.
- Объяви меня, дорогуша, - в центр выпорхнула Ракшаса, выставившая напоказ
свою порочную красоту. - Нет, не надо, - воскликнула она через секунду. -
Пускай сегодня я останусь для всех прекрасной незнакомкой.
Ведущий только кашлянул и отступил в общий ряд.
Крошка, крошка, дай любви!
Чувства нежные свои!
Ты отдай ему все тело,
Если тело надоело!..
- Все! - резко прервал распорядитель, выкинув вперед крыло с
растопыренными перьями. - Что-то ты мне ва-араненка на-апомнила. То ли па-а
стилю. То ли па-а манерам. То ли па-атому, что это мы уже слышали.
- У меня совсем другое! - возмутилась Ракшаса. - Он легенды народные, а
я...
- А ты песни народные, - кашлянул Пятнистый Лунь, - вот и отправляйся-ка
ты к народу! - и мощнейшим пинком Ракшаса была выброшена на свободу.
- Па-а труду и на-аграда, - раскланялся распорядитель. - Пусть
па-аизгаляется в другом месте. На-арод это любит.
В центр выпрыгнули две утки с красно-зеленым оперением, прижавшиеся друг к
другу боками. От обычных уток их отличало отсутствие одной ноги, одного крыла
и одного глаза. Неудивительно, что они не могли существовать друг без друга.
- Наши па-астаянные гости, семья Бии Няо, - представил ведущий неразлучную
пару. - Ка-ак абычно, любовная лирика на-а два голоса.
Утки слаженно кивнули. А когда начали, то удивительное переплетение не
отстающих ни на мгновение друг от друга мужского и женского голосов порождало
всепоглощающее чувство горькой печали.
За гранью мира алая заря,
Откуда смотрят миллионы глаз.
В них холод, словно ночи февраля.
И каждый взгляд, как смертоносный газ.
А мы отсюда, тихо, из ночи.
Глядим, точа клювы и коготки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг