Владимир Ветров.
КЕДРОВЫЙ ДУХ.
Повесть.
1.
Трава по болотам - резучка: не балуйся, не хватайся - живо до кости
прохватишь. Резучка - жирная и высокая, а у дерев - корни, заскорузлые,
как у старого землероба руки, и седые замшенные ветви-веки.
А люди - рослые, прямые и крепкие: кедры!..
В мае наехали техники по просушке болот - и по зубам согр*1, по ог-
ромным, по-пояс, кочкам, сверкая, лязгая и звеня, прыгает стальная мер-
ная тесьма: 10 сажен... еще 10... еще... 50!
- Сто-ой! Забивай пикет и колышек!
71 - сочным синим карандашом на затесанном лице кола. Это от устья
речки Тулузы - семь верст пятьдесят сажен. Бурая с волоконцами, цвета
железной руды, кровь выпучивает из пробитой земли, растворяясь в воде, а
пикет, березовый, белый, веселый, высматривает из-за вешек вслед другим,
таким же, уходящим по ярко-зеленому с желтыми крапинами полю в голубое
небо, - как оглядывается!
Вперед да вперед, разведчики-вешки, с клочьями мха на верхушках для
приметы, тянутся по фарватеру болота. Все дальше, все выше, все ближе к
разлому: его-то и надо! Оттуда уклон в разные стороны - в речку Черем-
шанку, в Кочегай, в Баксу.
Болота, болота, болота...
Согры, согры, согры... _______________
*1 Согр - березовый и пр., словом, - лиственный, - лес по болоту.
Гнуса - видимо-невидимо: паутов, черно-желтых, гудящих, с перламутро-
выми глазами. Кишат на холщевых рубахах, на обутках. Это - когда солнце.
Наползет туча, посереет все, зашелестит поросль, и с травы хором подыма-
ются комары. Плачут да жалят: а насосется крови, тут же - не улетит, -
валится, что добрый верующий в престольный праздник.
Едят здорово - однако, не обидно: уж очень зелена и душиста высокая
трава, голубо широкое небо и лениво мрежит необъятное солнце, виснет над
головой.
- Полднить пора уж.
Вот и елань излучивается, поближе. Партия оставляет тесьму и гонио-
метр*1 с кольями на линии, обозначенной вешками и вымятой травой, - вы-
ходит, хлюпая, полднить. Из листьев, прошлогодних и высохших, и из пня,
проеденного двухвостками и древоточицами, сгнилого, раскладывается куре-
во. Закидываются на фуражки сетки, которые придают такой таинственный
вид рабочим: ровно чародеи какие расхаживают. Убогий "запас" вынимается
из мешечков, а то просто из карманов - что там: пучок лука, ломоть хле-
ба, щепоть соли в тряпочке от пестрядиновых штанов.
Между жевками, как меж кочками вода, теплая и густая - струятся лени-
вые слова...
- Слыхать, опять войнишка зачалась... А?.. товарищ Иванов?..
Техник Иванов - на спине с полузакрытыми глазами - цедит:
- Да-а... с поляками...
Под плечами и к ягодицам ласково промокает от влажной земли.
- Ох, робя. Надысь мне Софроныч стрелся и таку загадку заганул...
Быдто Англея, грит, Японция, Хранция и Америка, грит, - во их сколь -
пушку выдумали, Анатной прозвали. Черезо всю землю палит... а снаряду в
ей - тыща пудов. Ох, ты, сволочь! Как типнул, - прихлопнул Матюшка пау-
та. - Сговор у их: народ расейскай уничтожить и землей завладать. Ну -
грит - как нацелют, ахнут, - так снарядина тучей прет. Упадет - и нет
губерни. Была, _______________
*1 Гониометр - угломерный геодезический (землемерный) инструмент с
буссолью без трубы. впример, вот, наша Томская: сколь тыщ населу - меле-
ен. А тут, однораз - ямина.
- Дура ты... Я где был - землю произошел. Чемоданы - это двисти-
тельно. Кака Ерманска-то была. Этто брехня...
- А кто это у вас, товарищи, Софроныч-то?
- Софроныч? Это, браток, мужик-от... боле трех сажен у землю видит.
- А э... так это... старик завалящий - пыль в шары им тут пущать, -
сплюнул фронтовик Семен. - Серось.
- А сам-от трухишь ево... Он все знат... От наговора там, от раны-ко-
совицы, от кисты лечит. На воде могет видать.
- Ну так врет ваш Софроныч.
- Вре-от, - криво усмехнулись мужики. - А ты, браток, не очень то-
го... его охаивай. Он тебе живо кисту-то поставит. Он-те, язви-те...
Согры шепчут осиновыми, трепетными листьями и гуторят, легонько так,
березовой листвой, а пьяный широтой, таежный бродяга-ветер чуть пошеве-
ливает таловыми по болоту кустами, как челками на плешине, и дышит в го-
рящие от укусов и жары лица.
- Не верю я, товарищи, в этаких Софронычей: сколько ни видел их - од-
ного такого колдунка побил даже, до сей поры никакой кисты не имею.
Сказки древние это.
- Ну, он, Софроныч-то, боле по-насерку*1 действует.
- Мда-а. Летось-то: эдак же Васька Хрущ облаял его - ну и пострадал.
Во-о с какой брюквой ходит.
Иванов подымается с земли, выплевывает окурок и делает два шага к бо-
лоту. Удавливает ногой ямку - заливается вода: он зачерпывает ее берес-
том и пьет тяжело и шумно.
Не вода, а настой на травах и букашках.
- Вы вот передайте-ка, ребята, Софронычу вашему: дурак ты, мол, ста-
рый. Ан-тан-та - это не пушка, а союз государств буржуйских. А, кроме
того, скажите: если ты, чортов дядя, технику Иванову кисту не поставишь,
- он тебе фонарь, мол, на морде поставит. Не смущай сказками народ.
- Ужли не трухишь, Федор Палыч? _______________
*1 По-насерку - осердившись.
- Тьфу ты, язви вас. Слушать тошно. Киста, иначе грыжа, ведь. И полу-
чается от подъема тяжестей, телу слабому непосильных. Вот и все кол-
довство тут.
Мужики, недоверчиво ухмыляясь, идут за техником на болото. Снова
сверкает и лязгает тесьма и зубасто ляскает топор по кустам, которые
застят щель гониометра.
Когда солнце скатывается на запад, партия - усталая, наломанными по
кочкам ногами - тянется в деревню Тою. А закат раскрашивает коричневые
от загара лица в малиновые и лиловые цвета.
Все идут пошатываясь: упоила их четырнадцатичасовая работа, рябое
солнышко медовой жарой и гулящий ветерок пенистой брагой расцветающих
трав. Комары пискливо и жалостливо липнут и вьются: отсталые пауты гу-
дят, как бородатые мужики на сходке; а подслепый туман встает сзади и
тупо зорит вслед...
---------------
Тайга...
Темная, костоломная, каторжная.
Полная неуемных сил. Неповоротливая, тугая на мозги...
Вешечник Михайло, старый, но вникающий, рядом с техником Ивановым
идет и боли, деревенские, таежные, рассказывает. Языком, густым и шерша-
вым - как измозоленными руками по шелку водит.
- Кто не бил ее, тайгу-то? Царские стражники скулы выворачивали, зубы
вышибали, секли и вешали...
"Выла тайга и злобилась. До 17-го году ничего бы, сошло, а тут воли
понюхали:
"- Человек, говорят, ты такой, как и все.
"Выла тайга и злобу копила, а она в глаза - волчьи уж - вылезала и
колола:
"- Растерзать!..
"Бросали избы и хозяйства: в зиму - когда до сорока морозу доходило -
теплый насиженный угол бросали и шли голыми руками давить Колчаковскую
свору и рвать буржуев.
"Молили:
"- Господи! Вскуе оставил... Ужли не возворотишь большевиков...
"Молились их имени, как святому Пантелеймону, о скоте, доме...
"Спроворили, наконец, Колчака, и первое время, когда алые банты прос-
то и весело прошли деревню - возликовали.
"Вздохнули мужики и принялись налаживать хозяйство. И тут же жертво-
вали последним на Красную армию, на то, на се... Портки с себя сбрасыва-
ли, собирали хлебом, яйцами - кто чем мог. Слали, сдавали - куда, почти
что не спрашивали:
"- Веровали!
"Коммуну образовали - ну и помоги себе ждали: усадьбы, нарушенные,
поправлять - топоров, гвоздей; снасть хозяйственную восстановлять - во-
ровины, шпагату, железа: землю обихаживать - плугов, литовок, машин...
"- Нет ничего.
"Обутки пообдрипались - ни сапогов, ни котов...
"Далеко очень - глушь. 75 верст от пристани и путей.
"Газет даже не слали - не слыхивали. А и слали - так в волости где-то
затеривались: до нее тоже 30 верст.
"Комячейка своя была - ну, слабая: четыре человека и с одним только
желанием что-то сделать, а приступить, - не знали как.
"А из города помощи не было: некогда, некогда, некогда.
"И - некого.
"Там - Чекатиф, Грамчека и просто Чека. Людей на себя не хватало, не
то чтобы еще на край света посылать.
"Истинно край света. До Баксы еще кое-как видать... А там уж -
о-хо-хо-хо!.. Одно слово - темь.
"Интеллигенция, верно что, пужливая, разбежавшаяся, по своясям повсю-
ду возвращалась; да и в деревню не шибко охота - больше в городе прист-
раивалась бумагу марать.
"Словом, город сам покуда выправлялся и про деревню таежную забыл. А
в ней все по-своему шло. Была потуга к искровой правде, выношенная рабс-
ким и звериным житьем, - так она туго и слепо шла вперед, хватаясь и ша-
ря. Ничего не давал город деревне, а тянул с нее все, все как есть - тя-
нул.
"Приедет какой-не-на-будь, поет, поет - и чо-не-на-будь да попросит:
сена, хлеба, того-сего...
"А чуть што супротив скажи, - чичас:
"- А-а, ты буржуй... к Колчаку хотится?
"Прогонами, вывозом, сдачей - тоже маяли. А тебе - обратно - нет ни-
чего. Школа стоит недостроенная, загнивает. Сами бы в момент возвели -
клич некому гаркнуть...
"Где они? Мы даем, а они - хушь бы чо...
"И обида жечь зачала, как жигало.
"В город делегаты ездили на хресьянской съезд... Ласо там наговарива-
ли камунисты-те. И горы сулили. Однако - наконец - шиш еловый...
"Омманули нас сызнова... Э-эх, простота-темнота.
"А Хряпову, лавошнику, этто на-руку. Во всяко место пальцем тычет:
"- Вот. Вот. Вот... Они-те - товаришши: с тебя-то все, а тебе-то ку-
киш в сухомятку.
"По первоначалу сцеплялись из ячейки с прочими, но без толку. Эти за
словом в голбец*1 не спускались - бывалые; а те - настояще не уразумели,
хоть нутром - вот как чуют, а - кроме матерных - слов нет высказать.
"- Свобода? Кака свобода? На кой хрен? Ты нам лобогрейку предоставь.
"- Свобода ветру нужна. А мы - с земли, трудящие.
"- Как ты судить могешь, ежли вкруг себя обиходить сметки нету?
"А тут весна нагрянула... Распорухались окружные согры, затопило мо-
чежины, и дороги стали. И совсем стихла ячейка: у самих никакого справу
нет - голыши; из города и волости - одни бумажки (и то - когда, когда!)
- сам царапайся. Ну, и совсем сдали. Редко когда прорвет, а больше смал-
чивают.
"Вы-то вот приехали - радость у нас большая была. Как же? С 13 году,
перед ерманской еще, сулились высушить болоты-те. Ну, тольки мы рукой
махнули уж. А земля-то кака. Перва земля... В тако время - на тебе!
вспомянули... Вот оно: наша-то влась. А чо? Вправду теперь влась-то
большевицка?
- Чудак ты, дядя Михайло... Конечно. Да у меня мандат с собой.
- Мандат-то... Х-м. Эко слово... Не при нас писано... - а сам в глаза
технику зорко засматривает - ты так зверь. _______________
*1 Голбец - подполье в избе.
Иванов - техник, сначала самоуком, а потом сторожем при училище был,
среднюю школу кончил и по землемерству пошел. С русыми волосами - здоро-
венный; глаза черные, а сам светлый. Видать - правдивый.
- Что заглядываешь-то? Настоящая, брат, Советская власть. Я, хоть
беспартийный, а насчет этого одно скажу: настоящая, крепкая, бедняцкая
власть. Это уж верно. Ну, только трудно ей сейчас приходится: шесть лет
без отдыху воевали и все кончили.
- Я тоже так мекаю. Но забывать-то не след. К смуте идет эдак-то.
Тропка, на которую выходит партия, ведет из деревни Тои в выселок За-
болотье: там у чигина*1 она переползает по жердям через Баксу и - по
пихтовнику и кедровому лесу, и трясинам - уходит к выселку. За поскоти-
ной, Тоинской, начинается кедровник - густеющие темно-серые стволы с
размашистыми сучьями и в курчавых шапках.
Иванов крутыми шагами в развалку идет впереди, с сумкой и опустив го-
лову, а думы его упорные и простые:
"Притти домой, переобуться-переодеться, портянки выполоскать от бо-
лотной ржавчины и повечерить, - квас с крошеными яйцами и молоко, - а
потом пойти посидеть с парнями на бревнах. Ах, да - чорт побери! Муки
еще надо на квашню натолочь".
(Мука казенная из учреждения - затхлая и комьями.)
Тут, сзади него в обгон, слышится топот, и мимо пробегает Семен, мо-
лодой парень, ефрейтор с германской. Хожалый парень, ширококостный, но с
нездорово-серым прыщеватым лицом.
- Ишь, ефлетур к Варьке побег...
Меж кедровыми стволами мельтешит белая крапчатая юбка навстречу. Се-
мен налетает с намерением задать "щупку", и видно - как это он растопы-
ривает руки: охватить, повалить, помять. Но женщина быстро поворачивает-
ся; рука парня, срываясь, скользит вниз и прочь, а женская - налитая,
полная, с куском холста, скоро опускается и стукает по голове Семена.
Тот, запнувшись раз-два, валится с ног. _______________
*1 Чигин - полуостров, образуемый излучиной реки.
- О-ох! сте-рва... трафить-те...
- Ловко. Вот те гирой... Го-го-го!
Женщина спугнутой перепелкой несется по траве мимо партии, а ребята
загораживают ей дорогу. Свистят:
- Лови! Держи!
- Санька - язви вас. Не замай... Вот те крест, так смажу по морде-то.
- Да ты чо, язва... мамзель ли чо ли? Поиграть с тобой нельзя?
- Знам мы ваши-то игры: лапаетесь за все, охальники... С Дунькой сво-
ей играй.
Девушка стоит крепкая (теперь видать, что девушка - цвет еще набира-
ет), платок съехал, а коса что канат просмоленный. Чалдонка - скуластая
слегка, с радостными нежными губами, а за ними целая рота зубов, бе-
лых-белых. Она и не серчает; с лукавым любопытством глядит колючими се-
рыми глазами в глаза технику и, заревея, отбивается от парней: неприс-
тойно при чужом-то.
Грудь под холщевой рубахой ходуном ходит, а затронутая в ногах трава
покачивается, мотает головками.
Смотрит Иванов, улыбается во встревоженное лицо, и оно поражает его
чистотою, таежным неведеньем греха, огненной жизнью.
- Ты, Варвара, девка хорошая, плотная, как ржаная кладь... Зря бо-
ишься только - разве сомнешь тебя!..
- Небось, сомнут: у них руки-то, что цепы. Не как у тебя, буржуя.
- Но-о. Во она как тебя, Федор Палыч... Ишь ты, змеиный род.
- А я сейчас вот дам ей попробовать своих рук...
Идет к Варваре, руки широкие протягивает, вымазанные в травной зеле-
ни, в крови и прилипших крылышках насекомых...
Но тут Семен, оправившийся и горящий отмщением, наконец, облапливает
ее сзаду, сочно чмокает в призывные губы. И вскрикивает, хватаясь руками
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг