Собравшись с силами, восстал из небытия.
Покачнулся.
Устоял.
Оч-чень медленно проследовал к умывальнику.
Взбодрился ледяной водичкой.
Полегчало.
Аж до того, что смоглось подойти к окну.
А за окном был пляж. Триста метров ослепительного кораллового песка, в
дальней перспективе - желто-зеленые пальмовые кущи, а на их фоне...
Мать-перемать.
...нежная Филочка, неприступный майор Бразильейру, встряхивая шелковистой
гривой, перебрасывается мячиком с тремя дочерна загорелыми и явно
штатскими плейбоями! В том числе и с тем мерзким тараканищем, которое
таращило на нее зенки еще в Харьковском аэровокзале!! Что, между прочим,
кр-р-райне не понравилось Арчибальду!!!
Нет, прав, глубоко прав был Степан Тимофеевич...
А штабс-капитан Доженко намерен работать. Работа, как известно, все лечит.
К зеркалу.
В позу.
Начали.
Привычная волна влажного жара, зародившись в мозжечке, разлилась по телу,
свинчивая мышцы в натянутые жгуты...
Стекло содрогнулось и застонало.
Есть!
И...
Чужое отражение встало перед штабс-капитаном.
Мощный торс. Широченные сутулые плечи. Когтистые лапы с тяжелыми узлами
мышц.
И клыки...
Легендарный Жеводанский Зверь, вживе и въяве.
Арчи невольно отшатнулся.
Попятился и монстр - на задних лапах, как никогда не ходят волки. Два
темно-багровых угля вспыхнули в глазницах, обросших клочьями
седовато-бурой шерсти. В смежной комнате скрипнула дверь.
- Арчи, радость моя, ты жив? Арчи-ииииииии... Истерический взвизг. И
тишина...
Майор Бразильейру, гордость космодесанта, сидела на циновке, привалившись
к дверному косяку и раскорячив изумительные ноги. Фиолетовые очи некрасиво
округлились.
- Филочка!
- Не-е-ееет! - выхрипела ее высокоблагородие, делая тщетную попытку
уползти. - Уйди-иии!
Арчи замер.
Монстр в зеркале - тоже.
Затем, словно стертые женским криком, потекли космы бурой шерсти,
подернулись пеплом, угасли угли в глазницах...
Чудище быстро съеживалось, исходя синеватым дымком.
И сгинуло вовсе.
Остался только волчонок, смешной и дурашливый, с большой лобастой головой
и толстыми лапами.
Облизнулся. Подпрыгнул. Закрутился юлой, норовя ухватить кончик хвоста. А
потом понурился и тихо-тихо побрел прочь, растворяясь в глубинах
Зазеркалья.
Постепенно превращаясь в хлопочущего над непосредственным начальством
Арчибальда.
- Фила! Филочка!
Дивное тело, уже водруженное им в кресло, встрепенулось.
- Оно ушло, штабс-капитан?
- Так точно, - доложил Арчибальд.
- А оно не вернется? - жалобно вопросила майор. Арчи замялся.
- А что это было, Арчик?
- Не могу знать.
Штабс-капитан нисколько не кривил душой. Позже, ночью, растолкав остальные
сны, к нему придет с бутылкой терпкой осенней граппы Жеводанский Зверь и
скажет, что надо бы поговорить по-людски. Арчи сперва пробудится в
холодном поту, но тотчас же беззвучно, с облегчением рассмеется, и вторая,
отныне и впредь неотъемлемая его часть, откликнется добродушным ворчанием
из самых потаенных закоулков души...
Что ж, всем приходит время взрослеть, и вервольфы, увы, не исключение.
А волчонок...
Ну что - волчонок?
Будь здесь мама Тамара, она, наверное, печально помахала бы вслед
лопоухому. Ведь это уходила навсегда, оглядываясь на прощание, тревожная
молодость Арчибальда Доженко...
ПРОБИРАЯСЬ СКВОЗЬ ЗАРОСЛИ "СЕЛЬВЫ"
Одна из главных проблем человечества, отразившаяся в мировой литературе и
решавшаяся писателями на протяжении всего существования изящной
словесности, - поиски Героя. Спасителя, который сможет все обустроить,
всех защитить и уберечь от Зла. Гильгамеш. Митра, Геракл, Будда,
Христос... И спасали, и вроде бы спасли. А человечество все не
успокаивается, а писатели все ищут, ведя поиски либо в заоблачных высях,
либо в глубинах преисподней... Так уж устроены люди, что не верят никак,
что спаситель может жить на одной с ними улице. "Нет пророка в своем
отечестве". Необходим идеал, сверхчеловек, Богочеловек. Едва ли не первым
активно начал искать спасителя среди своих современников и "соседей" Н.
Макиавелли. "Где тот герой, - вопрошал он, - который спасет Италию,
объединив ее? Если найдется такой, то пусть использует любые средства,
лишь бы цель была достигнута и многострадальное отечество вернуло себе
хоть часть былой славы предков!" Итак, цель оправдывает средства. Особенно
если цель благая и поставлена перед героем-спасителем. Насколько верна эта
аксиома и нет ли исключений из общего правила? Вот тот стержень, на
котором, по нашему мнению, основан цикл романов Льва Вершинина о Сельве.
Уже первая книга сериала ("Сельва не любит чужих") вызвала у некоторых
коллег-писателей и части читательской аудитории неоднозначную реакцию.
Чаще всего это было недоумение: "Зачем серьезный писатель Вершинин взялся
за это?" Достаточно известный и уважаемый фантастовед, прочитав книгу,
заявил, что она написана максимум для сотни читателей, способных понять
намеки автора и идентифицировать адресатов его сатирических пассажей. В
критических статьях и обзорах творчества одесского фантаста "Сельву"
предпочитают обходить вниманием или упоминают о ней вскользь,
скороговоркой. Складывается превратное мнение, что "сельванский" цикл -
проходной для Вершинина, что это - шутка гения, решившего немного
отдохнуть и подзаработать на заведомо коммерческом и развлекательном
чтиве. Но кто знает, что движет писателем, когда его призывает к
"священной жертве Аполлон". Рождение литературного замысла, а за ним и
произведения - нечто из области "божественного глагола". Не исключено, что
побуждающим мотивом здесь были в том числе и коммерческие соображения.
Какой современный писатель, садясь творить, не думает отчасти и о том,
как, не продавая вдохновенье, повыгоднее пристроить рукопись? Полагаем все
же, что к вершининской "Сельве" нельзя подходить слишком упрощенно. Ведь
ох как не прост сам Лев Рэмович.
Напомним, что Вершинин историк. То есть человек, , привыкший к анализу,
обобщению, выделению закономерностей, прогнозированию и т.п. Для
большинства произведений писателя свойствен историзм мышления. Многие из
них, впрочем, и посвящены прошлому, давно ушедшим эпохам. В "Сельве" перед
нами предстает историк будущего, прогност и пророк. Новый Нострадамус,
если угодно. Не станут ли когда-нибудь потомки выискивать особый, скрытый
смысл в главках-катрэнах романов о планете Валькирия, тем паче что кое-что
из предсказанного Вершининым уже начинает сбываться. Писателю удалось
подметить в нашей новейшей политической истории ряд симптомов и явлений
(вспомним Лох-Ллевенского Деда - "большого рыхлого красиво-седовласого"
человека и не станем бросать камни в ушедшего на покой льва) и
спрогнозировать ситуацию, предложив несколько возможных вариантов
грядущего. Один из них уже разыгран, хотя цикл еще не закончен и читателя
ждет встреча еще с одной или двумя книгами. События реальной жизни
значительно опережают писательские и издательские возможности. Однако
напрямую привязывать сюжет художественного произведения к определенному
географическому месту и историческому времени (если это, конечно, не
исторический роман) было бы неправомерно. Это обесценивает книгу, так как
писатель должен обобщить явление, типизировать его. В противном случае мы
будем иметь дело с агиткой-однодневкой, откликом на горячие события
сегодняшнего дня. Автор здесь рискует, что через каких-то десять лет
читать его произведение будет неинтересно.
Говоря о художественных особенностях "Сельвы", следует сразу уточнить,
что. в романах, входящих в цикл, четко выделяются два плана повествования:
сатирический и собственно фантастический. О мастерстве Вершинина-сатирика
отечественной критикой написано уже достаточно много. Отмечалось и
остроумие, и изящество, присущее манере писателя-одессита в этом плане. В
"Сельве" это мастерство доведено до виртуозности. Вершинин явно продолжает
традиции Вольтера, Свифта, русских фантастов первой половины XIX в.,
бичевавших пороки и язвы современного им общества. Многие персонажи цикла
узнаваемы. Точны их портретные характеристики. Может быть, иногда в пылу
полемического задора автор и перегибает палку. Но это в большей степени
относится к области политических аллюзий. А чем еще, если не Словом, может
ответить писатель обидчикам и оппонентам? Не за стволы же и гранаты
браться. Зато там, где речь заходит о реалиях современного литературного
пространства, где мелькают лица коллег по цеху фантастов, автор неизменно
корректен. Сарказм и шаржирование уступают место доброму и уважительному
юмору, шутке, обыгрывающей мелкие слабости, привязанности, привычки,
особенности творческой манеры того или иного писателя. Так, в первой книге
цикла Дмитрий Коршанский в поединке с Дгобози использует приемы восточного
единоборства, которым его обучил "сенсей Громыхайло-Ладымужеский". В
почтенном наставнике легко узнается творческий дуэт Д. Громова и О.
Ладыженского (Г.Л. Олди), известных мастеров школы карате ГОДЗЮ-рю. В
заключительной главе романа "Сельва умеет ждать" мы встречаем элегантного
господина во френче, выгуливающего солового кролика и не заметившего,
пробегал ли мимо Илочечонк. Люди, интересующиеся современной фантастикой,
не могут не узнать в этой фигуре блестящего и язвительного криптоисторика
Андрея Валентинова, в доме которого обитает (нет, не ягуар Илочечонк; это
герой валентиновского романа "Небеса ликуют") ангорский кролик по имени
Лайон. А мушкеты "брайдер" или излучатели "звяга"? Впрочем, для того,
чтобы указать на все аллюзии, имеющиеся в текстах романов "сельванского"
цикла, потребовалось бы возродить непопулярный среди нынешних издателей
жанр комментариев или примечаний. Пускай этот труд возьмут на себя
литературоведы будущего, которые станут готовить к печати полное
академическое собрание сочинений Льва Вершинина.
Сопоставляя первую и вторую "Сельвы", можно заметить, что эти книги
достаточно разные. И это очень хорошо. Потому что однообразные тексты
романов, составляющих некоторые популярные сегодня фантастические циклы; с
их повторами сюжетных ходов, не развивающимися образами-штампами главных
героев, изрядно утомляют. Редко хочется дочитать весь такой сериал до
конца. Вершинину пока удалось избежать самоповторов. Роман "Сельва не
любит чужих" более плавен, выдержан, философичен. В нем много лирики,
пейзажных зарисовок, мифов, местного колорита. "Сельва умеет ждать"
динамичнее, остросюжетнее. Здесь больше сатиры, литературных
реминисценций. Они имеются и в первой части, но, на наш взгляд, слабо
связаны с сюжетом, служа преимущественно для дополнительной характеристики
отдельных образов (параллели с "Винни Пухом", "Карлсоном, который живет на
крыше" на страницах, посвященных Кристоферу Руби). Во второй книге подбор
реминисценций из произведений литературы более осмыслен. Четко
прослеживается определенная тенденция. То тут, то там мелькают знакомые
сцены и фразы из "Войны и мира", "Тараса Бульбы", "Капитанской дочки",
романов о Джеймсе Бонде. Все эти книги объединяет с "Сельвой" одна и та же
тема: человеческое общество накануне войны и во время ее. Война может быть
открытой или незримой. От этого ее суть не меняется. Она всегда
бессмысленна и беспощадна. Но все это относится уже ко второму, собственно
фантастическому плану повествования.
Несмотря на кажущуюся традиционность сюжета цикла, решенного в ключе
космической колониальной оперы, он показался нам гораздо значительнее и
интереснее сатирической части. Колонизация планеты Валькирия
хищниками-землянами и сопротивление местных аборигенов экспансии. Сколько
раз это уже встречалось в мировой фантастике? Не счесть. Вспомним хотя бы
гениальные "Марсианские хроники" Р.Брэдбери. Однако вершининская "Сельва"
читается с неослабевающим интересом. Не оттого ли, что Валькирия
напоминает нашу родную Землю? Невозможно отогнать наваждение, что действие
романов происходит где-нибудь в неисследованных уголках Африки. И сам
Вершинин представляется этаким современным Гумилевым или Киплингом: в
пробковом шлеме, с моноклем, трубкой в зубах, под ритмические взмахи стека
цитирующим:
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись...
или:
Я конквистадор в панцире железном.
Я весело преследую звезду.
Нет, не случайно вспомнился Николай Степанович - фигура знаковая для
современной российской фантастики. Кажется, что его дух витает над
Сельвой, благословляя автора на новый подвиг во славу отечественной
словесности. Вершинин, как и Гумилев, создает особый поэтичный и
экзотический мир со своей собственной мифологией, этнографией и языком.
Здесь нет непонятных демиургов. Вершителей, наблюдающих за суетой
подопечных. Валькирийские боги до боли напоминают африканских губастых
идолов, вырезанных из черного дерева, которые так пленяют своей
загадочностью и чужеродностью.
Обреченный, тебе я поведаю
О вождях в леопардовых шкурах,
Что во мраке лесов за победою
Возят полчища стройных и хмурых.
О деревнях с кумирами древними,
Что смеются улыбкой недоброй,
И о львах, что стоят над деревнями
И хвостом ударяют о ребра.
И среди этой экзотики затерялось несколько островков земной цивилизации,
похожих на декорации из старых добрых вестернов: салун, отважный, но
спивающийся от безнадежности и тоски шериф, бородатые поселенцы,
полузабытые традиции. И все это находится в состоянии зыбкого
нейтралитета. Достаточно одной искры, чтобы мир взорвался.
Вот тут и появляется цель, оправдывающая Средства. И, как всегда в таких
случаях, здесь замешаны Деньги, и начинается грязная игра, ставки в
которой очень высоки: "Федерация - или несколько сот, пусть даже тысяч,
тупоголовых, выродившихся, ничего собой не представляющих колонистов,
почему-то считающих себя землянами". О коренных жителях никто не
вспоминает. Это просто несерьезно. А зря. Ведь чаша терпения валькирийцев
уже переполнена. В романе "Сельва умеет ждать" прекрасно передана
сгущающаяся атмосфера приближающейся катастрофы. То тут, то там вспыхивают
очаги недовольства. Земляне-колонисты устраивают провокации и ищут
союзников. Туземцы из долин, подстрекаемые землянами - сотрудниками
Компании, начинают военные действия против горцев. Одновременно
зарождается и ширится антиколониальное движение, направленное против всех
пришедших с Небес. Скоро, скоро грянет буря. И где те штурманы, которые
поведут корабли в штормящем житейском море?
В первых двух книгах наметилось, по крайней мере, несколько кандидатов в
шкипера-спасители: Дмитрий Коршанский, Канги Вайака и Фридрих Барбаросса.
С последним все более или менее понятно. Это типичная реализация легенды,
древнего пророчества. Пришествие, так сказать, ожившего мертвеца,
являющееся неизменным базисом почти любой традиционной (прежде всего,
монотеистической) религии. Однако же сказано: на бога надейся, а сам не
плошай. Бурное время неурядиц и безначалия рождает своих героев.
В сюжетной линии, связанной с внуком президента Коршанского Дмитрием,
писатель показывает рождение героя - военного гения, полководца. Ничем
особенным не отличается молодой землянин от сотен остальных своих
сверстников, получивших такое же военное образование. Ну, разве что тем,
что его "внутренним советчиком", "вторым я" становится сам Лох-Ллевенский
Дед, мудро подсказывающий отпрыску выходы из патовых ситуаций. В остальном
же это обычный земной юноша, волею случая оказавшийся среди дикарей и
обративший на себя благосклонное внимание девушки-вождя племени дгаа. На
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг