Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                                  
   - Вон отсюда!
   Но он не обращает внимания.
   - Сноровка у тебя, сынок,  есть,  а  вот  ума  пока  маловато.  Поэтому
слушай, что говорю!
   Не хочу слушать его. Но голос словно сел, и нет силы  подняться,  чтобы
выкинуть незваного гостя, да, собственно, это и не выйдет: есть в  Феликсе
Наумовиче что-то, предостерегающее от попыток схватить за шиворот.
   - Слушай, кому сказал!
   И я слушаю.
   Значит-ца, так. Есть некая организация. Что, как, где - этого мне знать
ни к чему, проживу дольше. Работа там сложная, иногда приходится  кое-кого
и убирать. (Да не дрыгайся ты, - вставляет он, - не каждый же день.)  Вот.
А ликвидатором пахать высокоразвитое существо неспособно по... мммм... ну,
в общем, физиология мешает. Отчего мне и предлагается. На  постоянную.  За
гонорарами не постоят. Ну и технические детали фирма тоже берет  на  себя;
понятно, за безопасность ручаются.
   - Ты, Ленчик, молчи и смекай: пропасть не  дадут,  уж  очень  нужен.  И
потом, у тебя здесь, в твоем-то  мирке,  работы  не  предвидится  еще  лет
семьсот. Не доросли вы еще до серьезных контактов.
   - Но почему я?
   Разве это я спросил? Но отвечает Феликс Наумович мне, ласково  и  очень
серьезно:
   - Да ты же ненавидишь, сынок! Думаешь, Аннушку свою? Да тьфу с  ней,  с
Аннушкой... это ж такое дело: раз начал, и все, на всю жизнь обеспечен...
   От тяжело вздыхает.
   - Да ежели б я мог ненавидеть... они бы все у меня вот где  сидели!  Не
бегал бы по мелочам на старости лет.
   Я очень сильно сжимаю кулаки. Ногти врезаются в кожу, и  боль  приносит
облегчение.
   - Нет! - говорю я. - Вон отсюда!
   Желтоватая кожа на щеках Феликса  Наумовича  слегка  сереет;  он  очень
плотно прищуривается, но сохраняет спокойствие. Из папки, лежащей на  краю
стола, добывает нечто и кидает мне.
   - Гляди сюда, парень...
   Ярким  глянцевым  пятном  лежит  на  столике  фотобуклет.   Великолепно
выполненный, на прекрасной плотной бумаге, едва ли  не  объемный.  Минимум
текста. И вся гамма синего и зеленого переливается на снимках.
   На каждом - я. Я и жук.
   Во всех ракурсах: слева, справа, фас, сверху, снизу, вполоборота, в еще
какой-то совсем невероятной проекции.
   Я! - но и не я. Лицо зверя: побелевшие, почти без зрачков, глаза,  зубы
оскалены, пальцы скрючены, и в уголках рта закипает белесая пена.
   Вот: я бью жука по глазам. А вот: он падает и я прыгаю на него. И  еще:
я стою по колено в нем и проворачиваюсь вокруг  своей  оси,  а  в  стороны
летят брызги темной слизи; камера засекла момент  поворота  -  все  словно
расплылось, но лицо видно отчетливо. И наконец:  жук,  лежащий  на  черной
почве. Он раздавлен, хитин переломан и смят, расплющенный  глаз  висит  на
тоненькой ниточке, а над телом склонились несколько внушительных  жуков  в
одинаковых черно-белых накидках.
   Глотку сводит. Я пытаюсь встать; мне  нужно  успеть  к  раковине,  пока
коньяк не брызнул наружу. Но ноги  словно  из  ваты.  А  тошнота  медленно
успокаивается, подчиняясь хрипловатому властному голосу Феликса Наумовича.
   - Вот так, Ленчик. Так оно и бывает. Первый миллион налопатишь, тогда и
кричи "вон". А пока что сиди тихо...
   Я не заметил, когда он успел  пересесть.  Теперь  он  рядом,  сидит  на
подлокотнике моего кресла.
   - Думаешь, алиби у тебя, сынок? Пыль это, а  не  алиби.  Ежели  полиции
ихней эти снимочки подкинуть, считай - кранты.  Даже  спрашивать  у  ваших
властей не будут, какой смысл с недоразвитыми болтать. Изымут и "здрасьте"
не скажут. А тянет работка твоя лет на семь каторги. А тамошняя каторга...
   Он умолкает, на миг прижимается ко мне плечом, и в этот  миг  я  узнаю,
что такое тамошняя каторга. И одного-единственного мгновения мне  хватает,
чтобы ужаснуться и понять, что никогда и ни за что не хочу я  оказаться  в
этом ядовито-зеленом, опутанном черными разрядами аду.
   - Нет! - кричу я.
   На самом деле это вовсе не крик, для крика  нет  сил  после  того,  что
показал мне Феликс Наумович.  Но  гостю  хватает  и  хриплого  шепота.  Он
встает, одергивает водолазку, небрежно сует в полуоткрытую папку буклет  и
отечески смотрит на меня.
   Мы молчим. Я - потому, что нечего сказать. Он - потому,  что  знает:  я
сломан. Я согласен на все.
   Уже у двери он останавливается.
   - И главное, сынок, не трясись. Ты  боссу  сильно  нужен,  так  что  не
пропадешь, если глупостей не наделаешь.  Понадобишься  -  к  тебе  зайдут.
Пока!
   Феликс Наумович уже исчез,  а  слова  все  висят  в  воздухе,  кружатся
надоедливыми мухами. Их следует выгнать, но я не могу встать. Меня знобит.
Болит щека, и губы искусаны в кровь: я чувствую соленый привкус во рту.
   Очень сильно ноет зуб.
   Кроме  боли  -  ничего.  Только  одна  мысль:  проснуться,  проснуться,
проснуться, проснуться...
   И я просыпаюсь.



      4

   Когда тетя Вера в гневе, лучше смириться и переждать.
   Я стою, вытянув руки по швам, и старательно  отвожу  глаза,  кошусь  на
кипу журналов, а с глянцевой  обложки  "Нового  времени"  мне  подмигивает
товарищ  Евтушенко  Евгений  Александрович,  снятый  вполоборота  в  позе,
изображающей совесть России. "СПИД - НЕ СПИТ!" - информируют  алые  буквы,
вчеканенные в  глянец  вокруг  кепки  "больше,  чем  поэта".  Лик  Евгения
Александровича  иконописно  гражданственен,  словно  бы  заранее  отвергая
всякие подозрения в авторстве презренных стишков.
   А тетя Вера  бушует.  Но  я,  заспанный,  несчастный,  так  неухожен  и
покорен, что вековой  инстинкт  женщины  из  русского  селенья  постепенно
усмиряет стихию.
   Она протягивает мне кипу журналов и улыбается.
   - Тебя бы в хорошие руки, Ленюшка, - звучит коронная  фраза.  -  А  то,
пока добудишься, весь участок обойти можно.
   Я вымученно ухмыляюсь в ответ.
   Бессмысленно объяснять, что почти две минуты я  стоял  под  дверью,  не
решаясь открыть. Сны кружили  у  стен,  огрызаясь...  бугрилась  водолазка
Феликса Наумовича, плавно превращаясь в удлиненное породистое лицо Володи,
и Володя грустно покачал головой и снова стал Феликсом Наумовичем...
   ...а звонок трезвонил как взбесившийся, и я никак не мог заставить себя
открыть...
   ...и наконец перед глазами мелькнула Аннушка -  но,  странное  дело,  в
пальцах не кольнуло изморозью, я даже обрадовался ей, я впервые подумал  о
ней спокойно, не как о воплощенном зле, а просто как о  человеке,  плохом,
правда...
   ...а почему, собственно, плохом? Или я так  уж  хорош,  чтобы  выносить
приговоры? И кто вообще хорош?.. В сущности, подумал  я,  отпусти  Аннушка
Маринку - и лучше ее для меня на свете  не  будет,  а  значит  -  какой  я
судья?..
   ...Аннушка мелькнула и исчезла, и тогда я...
   ...наконец открыл хрипящую дверь.
   И тетя Вера с порога развернула репрессии, но, выкричавшись, поутихла и
снизошла до беседы.
   - Мама-то когда приедет?
   - Не знаю, теть Вера, недели через три.
   - Ну ладно, Ленюшка. До свидания.
   Она тяжело побрела вниз, держась за перила  и  приохивая  через  каждые
два-три шага. В общем-то, она права: свинство  просить  пожилого  человека
таскать  почту  на  четвертый  этаж.  Надо  будет  пойти  и  поговорить  с
начальницей отделения. Пусть оставляют. Не любит она этого, но  как-нибудь
договоримся.
   Из-под тумбочки выглянул обрывок сна; он шевельнул сине-зелеными усами,
и меня передернуло от омерзения.
   - Ликвидатор, - сказал я зеркалу. - Поздравляю. Привет боссу.
   Опять свело. Всего, от холки до копчика, как собаку. Сон снова выглянул
и зашипел и шипел до тех пор, пока я не  прогнал  его,  сунув  голову  под
холодную воду.
   А потом я насухо обтерся полотенцем, и еще раз облился мокрым  холодом,
захлебнулся запахом хлорки, и опять обтерся, и поставил чайник, и  заварил
свежий чай, не пожалев заварки.
   Желтое солнце скакало по кухонной стене, янтарный  кипяток  светился  в
чашке, свежая булка и свежая пресса тихо спорили, за что я примусь раньше.
   Булка была одна, а  прессы  много.  Я  уже  рассортировал  ее,  отложив
толстые  журналы  на  угол.  Это  потом.  "Новое  время",  "Комсомолку"  и
"Литературку" - поближе. Их - с чаем.
   А вот "Аргументы" можно прямо сейчас, пока не остыло.
   Я быстро пролистал газетку. Все  нормально.  Только  странно,  что  еще
существуем. А так - ничего особенного. Разве что запоздавшая лет  на  семь
статья о некоем Абдуллятифе (Ицике) Шнеерзоне, из _когорты_. Два кандидата
наук из Средней Азии степенно выясняли, кто же таков есть А.Шнеерзон, если
по приказу Николая Иваныча собственноручно расстрелял генерала И. с  женой
и тремя детьми, а годом позже был собственноручно же расстрелян  Лаврентий
Палычем за попытку сообщить вождю народов о своих угрызениях совести.
   "Такие  люди,  как  Абдуллятиф  Шнеерзон,   строили   фундамент   нашей
суверенной демократической государственности!", -  с  невинным  оптимизмом
резюмировали азиаты.
   Еще не успел я покончить со Шнеерзоном, как позвонила Люда. Или Таня? Я
их всегда путаю. И осведомилась, найду ли я время написать ей курсовую.
   - Найду, - ответил я. - Но, дитя мое, теперь это будет  стоить  гораздо
дороже.
   Дитя торопливо согласилось.
   Я повесил трубку, добавил заварки, отложил  в  сторонку  "Аргументы"  и
взял "Новое время".
   Но я не прочитал его и даже просмотреть не успел, потому  что  из  недр
журнала выскочило и с мягким шлепком  рухнуло  на  пол  что-то  блестящее,
яркое  и  глянцево-праздничное.  И  еще  только  нагибаясь,  еще  не  видя
подробностей, я уже знал и понимал все...
   ...морозные иголки вонзились под ногти, и футболка прилипла к спине.
   Большой, цветастый, почти объемный буклет.
   Синее небо, зелень, застывшие изумленно люди.
   Минимум текста.
   И Аннушка.
   Но  она  не  похожа  на  себя,  она  вообще  не  похожа  на   человека.
Перекошенное кошачье лицо потеряло всю миловидность; рот -  кривая  черная
дырка; в глазах - застывший, выматывающий ужас.
   А огромный зеленый жук, прижав  ее  к  кирпичной  стене,  взметнул  над
коротко стриженной головой гибкие щупальца, на которых сияют  в  солнечных
лучах  длинные,  слегка  искривленные  когти,  похожие   на   золингенские
лезвия...
   Но я ошибся, сказав, что картинки были почти объемными; нет! они  жили;
они словно бы даже шевелились... жук хрипло сипел, а Аннушка  сжималась  в
комочек... а я смотрел - и никак не мог оторваться... и  наконец  прямо  в
глаза мне плеснуло красно-соленым, и очень захотелось проснуться,  но  как
же можно проснуться, если не спишь?..
   ...и я торопливо, боясь  о  чем-то  подумать,  вскочил  на  подоконник,
рывком распахнул окно и шагнул в синюю  пустоту,  вниз,  навстречу  людям,
веткам и асфальту, но...
   совершенно зря,
   потому что не оказалось под ногами никакой пустоты,
   и никакой зелени,
   и никаких, никаких, никаких людей...
   ...совсем никого...
   и  вокруг  сомкнулись  намертво   вымытые   резким   неоновым   светом,
исступленно-белые кафельные стены.

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.11.2001 16:03


Предыдущая Части


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг