утюжник, как ложку в стакан, осторожно опустил вертолет, выручая из беды
заплутавших геологов.
Соседи высказывались попеременно, а когда очередь доходила до меня и
наступала вопросительная пауза, я делал вид, что дремлю. Мне казалось, что
я знаю этих людей много лет, и мне было приятно говорить с ними про себя.
Ты, ленский кап Павел Агафонович, - Грамофоныч, как ты сам себя называешь
за трубный голос, - год за годом будешь ходить по серьезной реке Маме, по
не менее серьезному Витиму, по спокойной, но с характером Лене; в короткие
часы сна приснятся тебе мели, пороги, заторы, и ты проснешься, вскочишь,
едва встанет твой корабль, а солнце, мороз, ветер не устанут рубить все
глубже складки на твоем дубленом лице. И ты, мой коллега - гравилетчик
Зюбр, хитрющий таежный утюжник, ты будешь курить сигарету от сигареты,
ожидая запоздавших товарищей, а потом всю ночь тренировать молодых
пилотов: взлет - посадка, взлет - посадка, чтобы утром они, прикрыв на
минуту город своими трепещущими крыльями, разлетелись утюжить тайгу к
геологам, охотникам, шахтерам. А я... я через час-полтора сойду с
платформы на берег Байкала и увижу серебряный шар над песчаным островом.
Я готовился к этому моменту, продумывая каждый свой шаг. Я знал, что
если я что-то и упустил в своей программе, в решающий момент меня выручит
интуиция. Ведь я не ошибся, когда во сне меня укололи иголки и я встретил
Каричку под старой сосной. И я скорее почувствовал, чем увидел,
грязно-белое облако в ту ночь над головой Карички, когда она была принцем
датским. И Рыж с Лехой провожали меня в космопорте - недаром же мы забрели
туда. И страх, мой страх за Каричку, пока я скитался по свету, не обманул
меня: приехав, я увидел белое, как гипс, лицо...
И все же я не умел прищуриться, как Рыж, и вдруг увидеть летящие
космические частицы или что-то другое, никогда никем не виданное. Не умел.
Если б умел, давно бы угадал строение облака, и тогда не пришлось бы мне в
такую жару тащиться по байкальскому льду к острову. Даже не верится,
несмотря на все фокусы синоптиков, что летом могут существовать замерзшие
озера, именуемые к тому же морями...
- Хочешь воды со льдом?
Я встретил участливый взгляд и улыбнулся: таким я и представлял тебя,
утюжник Зюбр; именно с таким серьезным выражением лица и немного
насмешливыми глазами пилот спрашивает пассажира о самочувствии. И я
ответил:
- Нет, я не хочу пить. Все в порядке.
Он понял, что я его давно уже знаю, усмехнулся, жестом пригласил
спуститься к столу.
- И мне послышалось: лед! - громыхнул кап, пустив мне в грудь клуб
дыма.
- Может быть, - сказал я, - во сне...
- Понятно, - согласился кап. - А куда ты едешь?
- Тут недалеко. - Я неопределенно махнул рукой.
- Однако я знаю тут каждый полустанок, - продолжал неугомонный кап. -
Даже там, где экспресс не останавливается.
- На Ольхон, - сказал я честно, чтобы они знали, куда и зачем я еду. И
посмотрел в окно: какое там буйствовало зеленое лесное солнце!
- Понятно, - сказал кап. - На Ольхоне я убил первого в своей жизни
медведя. Медведи, однако, там не водятся, но зимою иногда приходят по льду
к острову...
Кап продолжал свою историю, и гравилетчик слушал его, задумчиво
разглядывая золотые пуговицы на своей форме, а я вспомнил прощание с
Каричкой и Рыжем.
Мы сидели в комнате Рыжа, и у ног моих стояла легкая сумка с
комбинезоном - весь дорожный багаж. Рыж слушал меня с горящими глазами:
он-то все понимал. Каричка задумчиво рассматривала игрушечный черный
шарик, в котором крутилась маленькая Галактика.
- Значит, ты решил, - вздохнула она.
- Да. Скажи об этом Акселю. Я сам не мог.
- Он рассердится.
- Пускай. Но я узнаю код облака. А победителей не судят.
- А как ты попадешь? - спросил Рыж. - Остров окружен силовым полем, и
никто не может пробраться туда.
- Читал в газетах, что Гарга приглашает добровольцев для опытов. Проход
в силовом поле открывается ежедневно. На границе дежурит мобиль Гарги.
Только, по-моему, никто к нему не едет.
- Март, возьми меня с собой! - попросил Рыж.
Я сделал вид, что не услышал его, и продолжал:
- В библиотеке пересмотрел работы Гарги, даже студенческий диплом. Все
про биомашину. Казалось бы, просто: искусственные клетки, долгоживущий
организм. И все же никто не мог построить биомашину, а Гарга, кажется,
изобрел.
- И он может сделать искусственного пилота, который полетит в другую
галактику?
- Наверно, может.
- Март, честное слово, я не буду просить твоего дядю, чтоб он превратил
меня в бессмертного! - Голос Рыжа дрогнул от волнения. - Я только одним
глазком взгляну на эту "био" и назад.
Но по глазам Рыжа я видел: он уже летел за сотни световых лет,
разглядывая цветные звезды. И чтобы так когда-нибудь случилось, я строго
сказал:
- Нельзя, Рыж. Там опасно. А то, что я делаю, - это просто разведка.
- Ничего себе разведка! - сердито сказала Каричка. - Лезть в самое
пекло.
- Я - бродяга воздуха, ты забыла? И не раз возвращался из пекла. Кроме
того, там уйма всякой техники, там дежурят ракеты, гравилеты и прочее. Ну,
прощайте!
- Ладно-ладно, - захныкал Рыж. - Ты думаешь, я такой? Я тоже придумаю
какую-нибудь хитрость с этим облаком...
Через полчаса я был в поезде, в том самом, что несся сейчас между
гранитной скалой и горным потоком, в том самом, где кап рассказывал свою
историю про первого убитого медведя. И когда он кончил, Зюбр спросил меня:
- Сам решил туда?
- Ага.
- Смотри, парень, назад нелегко выбраться. Почище "стакана". Слыхал?
- Слыхал.
- Силовое поле. Сам пробовал. Пришлось облетать.
- Знаю, - сказал я.
- Однако я тоже на Ольхон, - выпалил вдруг Павел Агафонович.
Глубоко запавшие выцветшие глаза капа смотрели на меня, казалось бы,
равнодушно, и я не понимал, хитрит он или нет, но обрадовался:
- Неужели?
- К сыну в гости, - охотно пояснил кап. - Рыбак он, инженер.
- А я к дяде, - сказал я, чтоб кап не подумал, будто я хочу стать
бессмертным.
- Кто же это? - удивился кап и уселся поудобнее, словно готовясь
услышать целую историю. - Я всех на Ольхоне знаю.
- Профессор Гарга, - сказал я тихо и покраснел. - Я еду работать, -
добавил я.
- Как же, знаем Гаргу! - почти крикнул кап. - Феликс Маркович,
серьезный человек... Ну, а шубу-то взял? Там, однако, мороз.
- Вон, - я кивнул на сумку, - комбинезон. С отоплением.
Старик рассмеялся.
- А мы по-стариковски. В шубе.
От этих расспросов капа про шубу мне стало легко. Захотелось открыть
окно, высунуться по пояс, смотреть, как поезд огибает плавно изогнутую
сопку, а за ней стоит такая же махина. Я уже взялся за поручни, забыв, что
окно не открывается, но вертолетчик сказал:
- Нельзя, выбросит: скорость.
И тоже вспомнил, что окно не открывается, улыбнулся своей промашке,
включил видеообзор. И закружились там столетние сосны, промелькнула
длинная ровная платформа со змеями эскалаторов, ползущими прямо из леса, а
потом вдали, за деревьями, заголубело таежное море. И кап сказал:
- Когда-то ходил я по рекам на старых теплоходах. Чудно вспомнить:
только и глядишь - где мель? А управляешь пальцем. Вот так грозишь пальцем
механику: полпальца вправо, полпальца влево, а не поймет - так и с
добавлением слов. Глотка-то у меня хорошая, по всей реке слышно. Так и
говорили: Грамофоныч приближается. А теперь хоть всю ночь спи, однако
речная ракета идет себе. Мели как были - на своих местах, а она,
голубушка, танцует поверх. Пусти в блюдце с водой - пройдет. Осердиться и
то не на кого.
- Иди, отец, к нам, - пожалел его Зюбр. - Мы в такие чертовы дыры
забираемся, что нормальному человеку, живущему, например, в небоскребе, и
не приснится.
- А ты что, хочешь в небоскреб? - прицепился к слову Грамофоныч.
- Да жил я там. - Зюбр махнул рукой. - Пока не сбежал сюда.
- Однако у твоего дяди свой небоскреб. - Кап, видимо, хотел преподнести
мне, горожанину, приятный сюрприз.
Но я равнодушно сказал:
- Вот как.
- Да, городской дом, большой такой кубик. Из серого камня.
- Старая типовая постройка?
- Лаборатория, - подтвердил кап. - А в ней машины. Какие - не
показывает. Ворота на замке. Серьезный профессор.
- На замке?
- Ага. Прежде этих замков было больше, чем людей, а теперь хоть
экскурсии води к Гарге. - Кап остался доволен своим выводом и пустил три
клуба подряд, держа в ладони свою широкую, как чашка, трубку. - Очень
серьезный изобретатель, - добавил он.
Динамик вкрадчиво объявил, что через три минуты остановка. Зюбр больше
не спросил меня ни о чем, хотя глаза его сверлили меня насквозь. На
прощание он сказал:
- В случае чего дай знать о себе. Порт Айхал, командиру.
- Спасибо, командир.
Кап одел уже свою мохнатую меховую шубу, такую же шапку и двинулся к
дверям. На платформу вышли только мы двое. Махнули в окно командиру,
махнули еще раз сверкнувшим уже вдалеке крыльям поезда и стали
осматриваться.
Все было почти так, как я и представлял. Белый, рваный клык скалы,
только не справа от меня, а слева. Ровная, закруглявшаяся у горизонта
черта, делящая весь мир на зеленое и белое: здесь кончался невидимый
защитный купол, прикрывший Байкал; по одну его сторону - лето, по другую -
зима. А там, где поднялись два голубых луча, указующих проход в поле,
чернеет гладкий дежурный мобиль почти музейной конструкции. Значит, едем.
Кап, раскуривая трубку, молча показал вдаль, и я увидел в чистой
голубизне маленькое серебристое пятнышко. Неужели это и есть облако? Я
ловко влез в свой комбинезон и не стал застегиваться, чтоб не вспотеть.
Мы переступили невидимую черту, у которой росла трава и медленно таял
снег, и направились к мобилю.
Шофер знал Грамофоныча, почтительно с ним поздоровался, а у меня
спросил:
- Вы к кому?
- К дяде! - резко ответил за меня кап. - Что-то раньше, Смирнов, вы
почтительней встречали гостей и не задавали бестолковых вопросов.
- Раньше по морю летом ездили на катерах, - уклончиво ответил шофер.
- Свои порядки заводите, - проворчал кап. - А лов как? Подледный?
(Шофер кивнул.) Верно говорят: вам, ольхонцам, лишь бы как потруднее.
Мобиль осторожно сполз с берега на лед, и сначала под колесами тонко и
жалобно звенели торосы, словно мы пробирались по столу, уставленному
фарфоровыми чашками, а потом машина выбралась на ровное место и покатила,
набирая скорость. Что это был за лед! Я глаз не мог оторвать от дороги:
голубые, светло-зеленые, молочно-белые, матовые, серебристые плиты были
уложены одна к одной в затейливый узор. Пожалуй, ни один художник и
архитектор не могли похвастать такой сумасшедшей красоты мозаикой, а ведь
это были всего-навсего остекленевшие волны, фантазия мороза и ветра. И
весь Байкал в оправе скал и сопок сверкал, светился, как драгоценный
камень, выставлял себя напоказ, понимая, что он виден сквозь лед до самого
дна. А мои спутники знали все это и деловито обсуждали, какая под нами
сейчас глубина и где расставлены сети, а чуть позже показали мне место,
где ни одна сеть не достанет до дна: там очень глубокая морщина
старушки-земли.
Все же я решился спросить, почему Байкал - море, хоть и не впадает ни в
какой океан. И кап сурово сказал:
- Слишком много рыбаков утонуло тут в свое время.
Теперь я другими глазами смотрел на сверкавший Байкал, на ровный
узорчатый его щит: я подмечал парок над черными пятнами пропарин - там
били со дна теплые ключи, видел змеившиеся трещины - следы подледных
течений и, когда издалека прилетел пушечный выстрел, догадался, что с
такой силой лопнул где-то лед.
Длинный остров вмерз в ледяные поля, словно попавший в беду дрейфующий
корабль. Ветер сдул с него весь снег, и он предстал перед нами в своем
естественном желто-красном виде, а там, где полагается быть пассажирским
каютам, стоял золотистый поселок. Стекло, металл, желтые доски сосны
отражали солнечные лучи прямо в лицо, и мы, щурясь, рассматривали легкие,
устремленные ввысь постройки, стоявшие, казалось, как попало, вперемежку с
соснами. Но зоркий глаз капа моментально установил здесь свой порядок.
"Пятый дом на улице Обручева видишь? Я туда", - довольно произнес кап.
А за улицей Обручева, которая, как я заметил, хитроумно петляла меж
песчаных холмов, туда дальше, за лесом или парком низких, пригнутых ветром
сосен, возвышалась лаборатория старой типовой постройки. Нельзя сказать,
что серый куб выглядел мрачным и старомодным: в его контур вплетались
ажурная радиомачта, лопасти локаторов, солнечные зеркала, купол маленькой
обсерватории, - и все же он казался тяжелым каменным чужаком в золотистом
рыбацком городке. Над пикой радиомачты в вышине застыло облако, тень его
падала на крышу лаборатории. Мне показалось это символичным. Впервые я
видел облако все целиком и на таком близком расстоянии: идеально круглое,
торжественно блестящее, похожее скорее на большой, чудом висящий в воздухе
металлический шар, чем на наше земное, лохматое, неторопливо плывущее в
дальние страны облако. Я смотрел на него одну-две секунды, но очень
внимательно. И ничего ему не сказал.
Кап пригласил меня вечером на уху и пошел к бурундучатам, как он
называл внуков (сын его был на промысле в Малом море, где-то между
островом и материком). Он шагал по песчаной дороге, прямой и огромный в
своей мохнатой шубе, радуясь веселому визгу бурундучат, которых он посадит
на плечи, а я подъехал к воротам. Створки вползли в пазы, мобиль очутился
во дворе. Медленно-медленно поднялся я по ступеням, дверь распахнулась. Я
вошел в вестибюль и долго жмурился, привыкая после сверкания льда к
полумраку, потом вылез из комбинезона, постучал в первую дверь.
- Войдите, - услышал я голос дяди.
Он сидел за разложенными бумагами. Я шагнул ему навстречу и выпалил то,
что давно приготовил:
- Я приехал не для того, чтоб стать бессмертным.
- Знаю, - усмехнулся дядя. - Второго Килоу пока не нашлось. Ты приехал
работать, не так ли? Я верил в это. Ну, здравствуй.
Я пожал сухую крепкую руку, оглядывая кабинет Гарги.
Он понравился мне своей простотой. Просторный, неправильной формы ящик
из светло-золотистой сосны, грубо сколоченный деревянный стол посредине.
Здесь же, под рукой, счетная машина, доска с мелками, телеэкран. Стулья
вдоль стен, складная кровать в нише, шкаф. В окне мягко светится Байкал.
- Обитель отшельника, - иронически сказал дядя.
Я еще не верил себе: вот он - тот единственный человек, который
договорился с облаком. Имя его известно всем и вызывает то улыбку, то
чувство тревоги, то раздражение. Когда-то он качал меня на коленях.
Сейчас, смахнув на край стола разбросанные бумаги, угощает кофе. Человек,
обещавший людям бессмертие, наливает из обыкновенного кофейника в
обыкновенные стаканы.
Потом он включает экран, знакомит меня с лабораториями:
- Химическая.
Во весь экран смуглое узкое лицо.
- Доктор Наг, заведующий, - представляет Гарга. - Март Снегов, наш
новый работник. Программист.
Доктор Наг кивает, отходит от экрана, открывая прекрасно оборудованную
лабораторию: достаточно беглого взгляда, чтобы убедиться в этом. Дальше я
вижу подземный ускоритель, физическую лабораторию, мастерские, наконец -
пустой машинный зал. Три новые машины. Здесь мне предстоит работать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг