моделирование некоторых функций полупроводникового нейрона, однако
сомнительно, чтобы из столь примитивных моделей когда-нибудь удалось
создать хотя бы жалкое подобие электронного мозга. Не следует забывать что
в основе всякой мыслительной деятельности лежит способность хранить
информацию, называемая памятью. При всем разнообразии известных нам видов
памяти:
магнитной, емкостной, криогенной, - ни один из них не может быть
осуществлен в органической материи. Таким образом, следует считать все
предположения о возможности моделирования мыслительных процессов автоматов
комбинацией элементов, составленных на базе углеводородных соединений,
совершенно беспочвенными.
П р е д с е д а т е л ь. Слово предоставляется доктору философии,
заслуженному автомату класса "А", высокочтимому НА-54-26.
Н А - 5 4 - 2 6. Мне хотелось бы подойти к обсуждающейся проблеме с
несколько иных позиций, чем это было сделано в предыдущих выступлениях.
Прежде всего, требуется определить само понятие жизни. По нашим
представлениям, оно складывается из следующих элементов:
а) наличия устройств, превращающих солнечный свет в электрическую
энергию, являющуюся основой моторной деятельности организма и протекающих
в нем мыслительных процессов; б) способности конструирования себе подобных
и передачи им накопленного опыта.
Может ли органическая материя удовлетворять этим условиям?
Мы знаем, что на базе углеводородных соединений нельзя создать
фотоэлементы, преобразующие излучение в электрическую энергию.
Поддержание энергетического баланса за счет реакций окисления возможно
только в жидкой среде, так как в контакте с газообразным кислородом
органические существа немедленно бы сгорели. Нам удается получать жидкости
только в лабораторных условиях. Можно, конечно, пофантазировать и
представить себе гипотетический мир, в котором вещество находится в жидкой
фазе и содержит все необходимое для жизнедеятельности органических существ.
Что же произойдет в этом случае?
Бесконтрольное размножение в геометрической прогрессии путем деления
очень быстро исчерпает все жизненные ресурсы среды, и размножающаяся
материя сама себя лишит того, что служит предпосылкой для ее существования.
Вывод напрашивается сам собой: предположение о существовании в природе
углеводородных форм жизни не выдерживает критики.
П р е д с е д а т е л ь. Есть еще желающие высказаться? Вы хотите? Ваш
индекс и звание? Отлично! Слово предоставляется аспиранту Института
Истории Планеты, автомату класса "В", полупочтенному ЮВ-9611-7442.
Ю В - 9 6 1 1 - 7 4 4 2 . Я, так сказать, мало компетентен и вообще не
берусь утверждать, но мне кажется, в общем, что, может быть, изображения
странных существ, попадающихся в раскопках древних поселений эры
примитивных машин, считающихся плодом творчества первобытных автоматов...
не были ли они, на самом деле, памятниками культуры органических
пришельцев из космоса, подчинивших себе в ту далекую эпоху наших предков.
(Веселый скрип в зале, переходящий в оглушительный скрежет.) Я еще думал,
что, может быть, конический спутник нашей планеты, так сказать, дело их
рук. (Шум в зале, крики: "регламент!") Простите, я, конечно... так
сказать... не предполагал, вообще... (Садится на место.)
П р е д с е д а т е л ь. Разрешите подвести итоги нашей дискуссии.
По-видимому, сегодня нет ни каких оснований считать реальным
существование в природе органических форм жизни на базе углеводородных
соединений. Что же касается технического применения парадокса,
обнаруженного нашим коллегой, то, как мне кажется, попытки использовать
его в новых счетно-решающих приборах могут заслуживать внимания, хотя на
пути реализации этой идеи стоит очень много чисто инженерных трудностей.
В атолле
- Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонов, - сказал папа. - у
нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
Это было очень здорово придумано - назвать толстого, неповоротливого
робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали
под лучами солнца капельки масла.
- Смотри, он потеет, - сказал я.
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося "Альбатроса". Он был
уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди.
Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд
мы услышали протяжный вой.
- Все - сказал папа, - пойдем в дом.
- А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки к
дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа
сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила,
больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне могу
опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это,
вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание придется отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране
появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
- Мы уходим, - сказал он, - потому что...
- Я понимаю, - перебил его папа.
- Если вам что-нибудь понадобится...
- Да, я знаю. Счастливого плавания.
- Спасибо! Счастливо оставаться.
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
- Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
- Они вернутся за нами, - ответил он.
- Когда?
- Месяца через три.
- Так долго?
- А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не
будет мешать?
- Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по
месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда
не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал
автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть
вместе по-настоящему.
- Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты
и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У
папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая
электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать,
чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый
книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше
это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали
запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие
механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а
только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она
повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на
север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог
подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею
ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и сделал все,
что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
- Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
- Нельзя, - ответил он.
- Почему?
- Это опасно.
- Для кого опасно?
- Для тебя.
- А для тебя?
- Тоже опасно.
- А если у самого берега?
- В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что, наверное,
когда папа таким тоном говорит "нельзя" там, на далеких планетах, то ни
один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
- Мы можем выкупаться в лагуне, - сказал папа.
Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в настоящем
океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером внутри острова и
вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор, кто
больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа собирал
одной рукой, а я двумя.
Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из
веточек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.
Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней на
одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
Потом я попросил Пятницу поплавать со мной. Было очень забавно
смотреть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и отступал
назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в воду, и,
когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы плавать не могут. Мы
просто покатывались от хохота, такой у него был при этом самодовольный
вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на руках мальчиков, и
он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он поднял меня высоко над
головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с нее кокосовые орехи и кидал
вниз, а папа ловил.
Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к океану
смотреть закат.
Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от него к
берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и представил
себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
- Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
- Приходилось, - ответил он.
- А там от него тоже тянется такая полоса?
- Нет.
- А небо там какого цвета?
- Черное, - сказал папа. - Там все другое... незнакомое и... враждебное.
- Почему? - спросил я.
- Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он. - А сейчас
идемте ужинать.
Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника, а мы
угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои любимые
блюда, и каким-то чудом оказывалось, что мы каждый раз угадывали. Поэтому
ужин у нас получился на славу.
Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания совсем
не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной рюмке, а
маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед началом
сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела от
удовольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой
знаменитый папа.
Передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою любимую
песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как они об этом
узнали.
Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать
отчет, а я отправился спать.
Я уже лежал в постели, когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи.
- Мам, посиди со мной, - попросил я.
- С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
В открытое окно светила луна, и было светло совсем, как днем. Я смотрел
на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я поцеловал ее руку,
пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
- Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и веселые?
- Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось об этом
думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у нас какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
- Может быть, - сказал я.
Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый лучший день
в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких дней.
- Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не
хочется умирать!
- Что ты, чижик?-сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У тебя
впереди огромная жизнь.
Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я слышал, как они с
папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в космосе,
и о том, что всем нам осталось жить не больше трех месяцев, если за это
время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж "Альбатроса" был
одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И в океане, вероятно,
нам нельзя купаться, потому что эта болезнь такая заразная.
И все же я подумал, что, когда люди так любят друг друга, нужно всегда
говорить только правду.
- Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже, если не найдут
способа лечить эту болезнь...
- Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в этом
совершенно уверен.
Фиалка
Город простирался от полярных льдов до экваториального пояса. Западные и
восточные границы Города омывались волнами двух океанов.
Там, за лесом нефтяных вышек, присосавшихся к морскому дну, раскинулись
другие города, но этот был самым большим.
На два километра вторгался он в глубь земли и на сорок километров
поднимался ввысь.
Подобно гигантскому спруту, лежал он на суше, опустив огромные трубы в
воду.
Эти трубы засасывали все необходимое для синтезирования продуктов питания
и предметов обихода Города.
Очищенная таким образом вода нагнеталась в подземные рекуператоры,
отбирала от планеты тепло, отдавала его Городу и снова сливалась в океан.
Крыша Города была его легкими. Здесь, на необозримых просторах
регенерационного слоя, расположенного выше облаков, солнечные лучи
расщепляли продукты дыхания сорока миллиардов людей, обогащая воздух
Города кислородом.
Он был таким же живым, как и те, кто его населял, великий Город, самое
грандиозное сооружение планеты.
В подземных этажах Города были расположены фабрики. Сюда поступало
сырье, отсюда непрерывным потоком лились в Город пища, одежда - все, в чем
нуждалось многочисленное и требовательное население Города.
Тут, в свете фосфоресцирующих растворов, бед вмешательства человека
текли таинственные и бесшумные процессы Синтеза.
Выше, в бесконечных лабиринтах жилых кварталов, как во всяком городе,
рождались, умирали, работали и мечтали люди.
- Завтра уроков не будет, - сказала учительница, - мы пойдем на
экскурсию в заповедник. Предупредите родителей, что вы вернетесь домой на
час позже.
- Что такое заповедник? - спросила девочка с большим бантом.
Учительница улыбнулась.
- Заповедник - это такое место, где собраны всякие растения.
- Что собрано?
- Растения. Во втором полугодии я буду вам о них рассказывать.
- Расскажите сейчас, - попросил мальчик.
- Да, да, расскажите! - раздались голоса.
- Сейчас у нас очень мало времени, а это длинный разговор.
- Расскажите, пожалуйста!
- Ну, что с вами поделаешь! Дело в том, что Дономага не всегда была
такой, как теперь. Много столетий назад существовали маленькие поселения...
- И не было Города? - спросил мальчик.
- Таких больших городов, как наш, еще не было.
- А почему?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг