решетки, которую также... следовало иметь в виду...
- Чем я могу тебе помочь, Альберт? - спросил Феликс с той интонацией
скорби, которую инстинктивно подсказывала ему декорация события.
Мальчишка вынул изо рта обсосанный палец, пошарил под покрывалом, извлек
оттуда комок спутанных разноцветных нитей и передал их своему спасителю:
- Распутай, пожалуйста.
Феликс взял ком и проделал фокус, после которого любой нормальный землянин
должен был взять тайм-аут. Он растянул на десяти пальцах цветастое месиво,
разорвал его и раскидал на краешке кровати так, что оставалось лишь
смотать клубки. Мальчишка с интересом пронаблюдал процесс, будто принял
экзамен, и снова начал рыться под покрывалом, нахмурившись, будто решая
для себя задачу поиска сути, скрытой в его посетителе под толстой шкурой
зимнего пальто.
"Безусловно, - думал Феликс, - черты лица он унаследовал от матери. Он не
столь жгучий брюнет, как его бессовестный отец... Поистине бесчеловечное,
бесчувственное существо. Бросить на чужой планете такого необыкновенного
ребенка". "Это безумие", - успокаивал себя он. Выражение лица "покинутого
младенца" не оставляло никаких сомнений на предмет "сверхъестественного"
родства. К сожалению, ошибки не произошло. Это выражение лица он узнал бы
сразу, в самой многолюдной толпе.
- Чем я еще могу помочь тебе, Альберт?
Альберт прекратил нелепые поиски и сконцентрировался на лоскутках,
разложенных у него на коленях:
- А я тебе? Ведь это ты сюда пришел. Раз пришел, значит, что-то надо.
- Мне надо знать о тебе все.
- Вообще-то, я не люблю о себе рассказывать. Это отнимет у тебя время.
Целых восемнадцать лет, - сказал он и выжидающе поглядел на пришельца.
- Я не тороплюсь.
- Тогда спрашивай.
Феликс не слишком хорошо понимал, о чем нужно спрашивать человека,
который, перед тем как отвечать на вопросы, по самое горло кутается в
покрывало и смотрит в глаза, как в дуло пулемета. К тому же если б точно
знать, что все 18 лет он так и будет сидеть на кровати, что не станет
рисовать то, чего никогда не было в истории его родной планеты и ни в коем
случае быть не должно.
- Ты ждал меня?
- Ждал, - ответил Альба.
- Почему?
- Потому что я нужен тебе.
- Я неплохо знал твоего отца и мне интересно... - при упоминании об отце
Альба спрятал улыбку за краешек покрывала, и Феликс замолчал.
- Интересно?..
- Мне захотелось узнать, что делает сын моего друга в этом богоугодном
заведении. Это, если я не ошибаюсь, оздоровительное учреждение для...
- ... для вундеркиндов, - помог ему Альба. - Лечусь, как и все. Что тут
удивительного?
- От чего лечишься, если не секрет?
- От того же, что и все. От жизни.
- И как? Помогает?
- Конечно.
- Чему ты улыбаешься?
- Интересно... Нормальные люди говорят, что знакомы с моей мамой. Ты
первый, кто знал отца.
- Притом задолго до твоего рождения.
- Да, - кивнул Альба, - кстати, о моем рождении... Врачи говорят, мне не
стоило этого делать. Отец это чувствовал, оттого и сбежал?
- Ты ненавидишь его за это?
- Уважаю. У него была хорошая интуиция.
- Боюсь, ты ее унаследовал.
- Правильно делаешь, что боишься.
- Ты в самом деле болен или интуиция подсказала, где место поспокойнее?
Тут наверняка неплохо кормят?
- Да, - согласился Альба, - посуду мыть не заставляют. Ты уже говорил с
доктором Татарским? А? Так ты еще не говорил с доктором Татарским, -
разочаровался он. - А он, между прочим, тоже тебя ждал. - Мальчик выдержал
паузу, но, не получив ответного откровения, стал не по-детски серьезен. -
Если хочешь знать, это мой выбор. Здесь можно заниматься творчеством и не
отвечать за свои поступки.
- Паранойя дала тебе право сделать такой выбор? - спросил Феликс.
- Я шизофреник, - обиделся Альба, - имею от жизни, что хочу, и не жалуюсь.
- У шизофреников не слишком низкие запросы?
- Я шизофреник, - настаивал Альба, - запросы бывают у психопатов...
- Мы можем поговорить серьезно?
- Спрашивай.
Феликс перевел дух и вынужден был признать печальный факт - ни малейшей
попытки откровения ни с одной из сторон не наблюдалось и не предполагалось
даже в призрачной перспективе. И если Альбу он еще кое-как понимал, то
понять самого себя впервые в жизни оказался неспособен. Стена между ними
росла обоюдными стараниями, хотя, по всем законам природы, обязана была
стремительно уменьшаться. Феликс даже мысли не допускал о психиатрическом
диагнозе, а, затаившись, ждал, когда из-за этой убогой декорации вдруг
высунется настоящий Альберт. Когда у его собеседника, наконец, возникнет
нормальный бытовой интерес к ожившему портрету? Но их обоюдные иллюзии
контакта поразительно сочетались с таким же обоюдным опасением сболтнуть
лишнее.
В психиатрии Альба разбирался не хуже любого "психа". Но, обнаружив, что
собеседник в этой области полный профан, расстроился и не смог
вразумительно объяснить, чем отличается на практике шизофрения от
паранойи, как выглядит со стороны реактивный психоз, и вскоре был не на
шутку озадачен перспективой подробных расспросов на эту тему. Он ухватился
за желтую салфетку с розами и стал сосредоточенно совать в иглу
обслюнявленный кончик ниточки.
- Мне надо хоть что-то понять, - настаивал Феликс, - и если дефекты
подсознания единственное, что представляет для тебя ценность, я хочу
вникнуть в их суть... хотя бы представить, как это выглядит.
- Я не наблюдаю психозы со стороны, - отвечал Альберт, - откуда мне знать?
И вообще, я не буйный.
- А какой ты?
Но мальчик с еще большим усердием целился ниточкой в игольное ушко и на
провокационные вопросы не реагировал.
О своем видении "изнутри" он тоже рассказывал крайне неохотно, с
внутренним напряжением, будто не говорил, а давал в долг под проценты. То,
что, очевидно, внушили ему с младенчества. Что-то о неправильно
сформировавшемся мозге, о ненормальных фантазиях и потерях памяти, из-за
которых он не смог пойти в обычную школу. Учителя быстро признали его
дебилом, а спустя месяц бесплодных усилий констатировали безнадежную
умственную отсталость. Олигофрению впоследствии психиатр не подтвердил, но
согласился с учителями: такому ребенку в нормальной школе делать нечего.
Во имя чего мучить себя столько лет, если "дважды два" все равно,
получается "пять", но в лучшем случае "три с половиной"? Пусть лучше
занимается художествами и ни за что не отвечает... Все это, по
глубочайшему убеждению Феликса, годилось в лучшем случае для друзей,
сверстников и очень смахивало на семейный спектакль, не сыграв который
мальчик не получит от дяди конфетку.
- Я никогда не вру, - обижался Альба.
"Вполне возможно, - думал Феликс, - что дети иногда получаются полной
противоположностью своих родителей. Хоть чаще им это только кажется".
Феликс положил ладонь на его вышивание.
- Сколько пальцев у меня на руке? Отвечай быстро, не думай.
Альба поглядел на него, как на отпетого олигофрена, с полным рефлексом
оскорбленных чувств:
- Сто миллиардов...
- Хорошо, - согласился Феликс, - кто научил тебя рисовать?
- Разве этому надо учиться? - удивился Альберт.
- Но умственно отсталые дети...
- Разве я сказал, что умственно отсталый? Я только процитировал заключение
педсовета. А рисовать я начал сразу, как перестали дрожать руки.
- У тебя еще и руки дрожат? Или ты этого не говорил?
- Ну, нет... - обреченно вздохнул Альба и принялся объяснять своему
посетителю, как дебильному ребенку, пользуясь, очевидно, теми же приемами,
что учителя специальных школ: дети появляются на свет совершенно слабыми и
беспомощными; должно пройти какое-то время, прежде чем они будут способны
взять в руки карандаш и осмысленно его использовать. Это совершенно не то,
о чем подумал его интеллектуально неповоротливый и тенденциозно
настроенный визитер.
Визитер же все это время судорожно анализировал "цитаты" из заключения
педсовета и никак не мог ухватить общую причину, эпицентр всех причин
столь загадочных для его восприятия психических отклонений. Того самого
универсального эпицентра, от которого ситуация прояснится сама собой,
расползется по ниточке. Чтоб на обратном пути ему, несчастному Феликсу,
осталось лишь смотать клубки. По его теоретическим расчетам, Альба должен
был получиться абсолютно нормальным человеком, в худшем случае - с
наследственно уникальной интуицией и потрясающей ясностью ума. Не случись
в его жизни чрезвычайных обстоятельств, неожиданных стрессов и тому
подобного, ему можно было бы только позавидовать и предостеречь от
проявления излишней "одаренности". Во всяком случае, предупредить, чтоб он
имел в виду себя... и адекватно оценивал современников.
"Вот что надо было предусмотреть", - упрекал себя Феликс. Но судьбе было
угодно распорядиться так, чтобы прошли изнурительно долгие годы, прежде
чем он получил возможность увидеть лично предмет своего интереса и
беспокойства, а оптимизм его теоретических расчетов превратился за это
время в успокоительные иллюзии, которые в последние несколько дней с
циничным упрямством разбивались о каждый порог. Сорок минут, отпущенные на
свидание, стремительно истекали.
- ... все было бы хорошо, если б не эти глупые провалы памяти. Ты не
слушал меня? - обрадовался Альба, но тут же огорчился, ибо Феликс не
только слушал, но при необходимости был способен слово в слово
воспроизвести весь его монолог псевдооткровений.
- Ты не помнишь семейного предания о летающих драконах, которые вернутся
на Землю, чтобы похитить ребенка?
Альба отрицательно мотнул головой.
- Мама тебе не рассказывала?
- А что?
Феликс выдержал соответствующее выражение лица. Соответствующее опытному
врачу, осматривающему безнадежного больного. Но в какой-то момент все же
поймал себя на мысли, что эта дутая мина в любой момент может лопнуть
только оттого, что напорется на очередную неразрешимую загадку: с 89-го
года на Земле все воспоминания о нем должны были исчезнуть, не говоря уже
о фотоснимках. И вдруг - несколько вопиющих улик на самых видных местах,
да еще в рамках...
- Ничего, - ответил он, - опоздали драконы. Отстреляли их по дороге
вражеские галактические воины. Ребенок вырос, и что бы он мне теперь ни
говорил, я не верю ни одной строчке из медицинских заключений.
Единственное, что я не могу понять, как он выжил и как собирается жить
дальше?
Альба не успел произнести ни слова в ответ. Ключ в замочной скважине
провернулся, и Настенька деловито вошла в палату:
- Ну, Алька, повидался с дядей Феликсом?
- Нет, - спокойно ответил Альба, - меня консультирует светило психиатрии,
а ты только мешаешь и путаешься под ногами. Пошла вон отсюда.
Настенька криво улыбнулась, но спорить не стала:
- Все, закругляйтесь, а то я вас больше сюда не проведу.
- Куда ты денешься, - проворчал Альба.
- Ишь ты какой!.. Осмелел, как дядьку увидел?
Феликс решил не обострять ситуацию, поэтому, не дожидаясь повторного
приглашения выйти вон, поднялся и, ни с кем не прощаясь, направился в
коридор.
Настенька настигла его у лестницы:
- Я провожу.
- Не стоит, я помню дорогу.
- Вы что, собираетесь его забрать? - не унималась медсестра. - Тогда вам
нужно говорить с главврачом.
- Господином Татарским?
- Завтра у него приемный день. Он объяснит, что нужно...
- Не нужно ничего объяснять. Передайте ему привет от Феликса Матлина, - с
этими словами посетитель захлопнул за собой калитку в заборе, а Настенька,
стоя у закрытой двери, некоторое время пыталась запомнить фамилию.
Феликса Матлина районе 152-го километра больше никто не видел, а по
прошествии нескольких дней загадочным образом из запертой палаты исчез
Альберт Белозерский. Перепуганный персонал готов был сослаться в суде на
сверхъестественные силы, но истцы не дали о себе знать. Приехали только
журналисты, чтоб опросить очевидцев для написания статьи по паранормальным
явлениям. Но не увидели в происшедшем достойного материала, передумали и
ни строчки не написали.
УЧЕБНИК
ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ
Основы несуществующей науки "робототехники"
(ИНИ-поколение. Приблизительные описания по Астарианским хроникам 19-й
Книги Искусств)
Если из 19-й Книги Искусств выжать все, что так или иначе касается
мадисты, а затем выбрать из этой выжимки все, что способно уложиться в
стандарты нашего мировосприятия (пусть даже безобразно адаптированным
образом), - получится не так уж много, десяток томов рукописей
умалишенного прозаика. Но если исключить повторение сюжетов и полную
бессмыслицу разъяснений, можно уложиться в один том - мизер в понятии
Ареала. Однако читать этот том до конца я никому не советую. Вполне
достаточно будет пары фрагментов.
В 19-й Книге Искусств, как уже говорилось, содержатся описания практически
всех случаев соприкосновения Ареала с явлением мадисты общего плана, не
считая спорных или слишком опосредованных способов контакта.
Несуществующая наука робототехника стала одним из самых наглядных опытов
подобного соприкосновения. Собственно, техники как таковой (по крайней
мере, в нашем понимании) в Ареале не существует, а роботов - тем более, к
великому сожалению поклонников классической фантастики. Мне не удалось
обнаружить ничего похожего на киборг-человека. Это вовсе не означает, что
киборг невозможен. Почему бы нет? Но подобные технологии если и были, то
давно устарели и забыты, как игрушки, где-нибудь на третьей ступени
фактуры по причине ненужности. На четвертой ступени начинает появляться
другая игрушка, технология ИНИ (искусственного незамкнутого интеллекта),
устроенная на принципах, прямо противоположных киборг-полицейскому. Суть
этого революционного подхода для каждого мыслящего землянина уже ясна:
вместо того чтобы живую оболочку напихивать микропроцессорами, а затем
самозабвенно программировать подобие мыслящего существа, гораздо
эффективнее техническую оболочку начинить биологическим мозгом. Тем более
что такая оболочка обладает возможностями гораздо большими, чем
выпотрошенный организм чемпиона мира по бодибилдингу. Проблема упирается
лишь в создание биоконструктора, достаточно совершенного для того, чтобы
закрепить в себе чудо из чудес, автономно мыслящую субстанцию, которая в
своей гармонии совершенства навсегда останется недосягаемой для самых
изощренных металлосодержащих конструкций. И, если уж браться за
ИНИ-системы, самое время коснуться темы субстанции личности, обещанной в
предыдущей тетради. Точнее, теории индивидуальных микрополярных включений.
Пусть она воплотится в мистическую ауру или во все что угодно на уровне
последних достижений экстрасенсорики; пусть это будет божий дар самого
абстрактного свойства или частица единого космоса между ушами ползучего
земляного червя. Можно уморить себя заживо обилием теорий, касающихся этой
проблемы, но так и не понять, что субстанция личности, загадка с долгой и
счастливой судьбой, останется неразрешенной до той поры, пока человечество
не перестанет смотреть на мир изнутри себя и не перестанет являть собой
для окружающих один обезумевший глаз, торчащий наружу из черного ящика. В
природе такого "ящика" нет ничего недоступного. Микрополярная среда -
всего лишь среда существования мыслящей субстанции. Микрополярное
включение, над которым билось несколько поколений биофизиков, это всего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг