расстоянии. Едва прошел патруль, как показался другой, шедший в
противоположном направлении. Дальний гудок паровоза был слаб, едва слышен,
но для партизан прозвучал, как гром. Снова потянулись минуты тишины и,
наконец, застучали-запели колеса, все ближе, отчетливее...
- Надо уходить. Да побыстрее... Жуков и Маргасов - в передовое
охранение!
Егоров знал, что немцы немедленно организуют облаву. Знали это все
партизаны. Но двигались неспешно. Ждали. И дождались. Первый взрыв
показался слабым. Но потом будто небо раскололось над железной дорогой -
взметнулась стена огня, что-то с воем и свистом проносилось над лесом. И
еще долго позади трещало, ухало, ввысь поднимались красно-желтые султаны
пламени и снопы искр...
...Подрывников и разведчиков в отряде встретили, как героев. Но,
поздравляя их, командир и комиссар казались озабоченными. Отойдя в
сторону, Зимогоров тихонько сказал Алексею: "Путь на базу отрезан. По
дорогам движутся бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Похоже, что нас
выследили и намереваются взять в кольцо. Пока свободен только маршрут
номер пять..." Маршрутом номер пять в отряде называли дорогу через
огромное болото. Почти непроходимое. Но была одна тропка... Сухим, жарким
летом она могла стать торным путем. Но весной, когда только что стаял снег
и все вокруг напоено влагой, эта тропка скорее всего превращалась в
ловушку. Так это или нет - никто в отряде не знал. Перед командованием
стояла проблема: принять неравный бой и попытаться прорваться к базе или
же уходить по маршруту номер пять. И то, и другое могло привести к гибели.
Времени для разведки болотного варианта не было. На кратком совещании
решили: идти маршрутом номер пять, заготовить и раздать всем шесты. Всем,
кроме пулеметчиков. Их должны страховать идущие впереди и позади.
...Справа и слева в темное небо взмывают ракеты. Мертвенный зеленоватый
свет выхватывает на несколько мгновений из мрака жесткую осоку, тусклые
зеркальца воды, хилые больные деревца на кочках. Справа и слева немцы.
Каратели. Впереди - топь. Под ногами хлюпает, пружинит тонкий покров
переплетенных трав над бездной... Островок. Можно передохнуть. Дальше -
самое страшное. Окна-чарусы. Днем они выглядят, как ровные зеленые
лужайки. Приветливые, милые. Но стоит ступить шаг, другой, как брызгает
из-под ног вода, проваливается предательская лужайка, и уходит человек в
бездонную глубину. Ухватился за траву, а она рвется. Засасывает
безжалостная чаруса. И следа не остается - через несколько часов смыкается
зеленый покров...
Медленно, медленно, нащупывая шестами дорогу, идут передовые. Вот
сорвался один. Грудью лежит на шесте, но трясина тянет. Не помог бы и
шест, но летят связанные пояса, хватается гибнущий. Товарищи, найдя
надежные кочки, тянут его, дышат хрипло. Неохотно выпускает жертву чаруса.
Трясина булькает, чмокает и, наконец, сдается... А вот тут уже не
пройдешь. Вот она, ловушка... Идти назад - как раз к рассвету поспеет
отряд. Немцы встретят партизан на краю болота. Это гибель. А впереди -
топь. И тут Егоров решился. Он взял шест у Ксении, связал со своим. Связал
еще два шеста. Положил рядом, как рельсы. И пополз, Шесты держали.
Скомандовал: "Подавай еще!". Так, в темноте шагнула через бездну хлипкая
гать. Все шесты пошли в дело. Но отряд перебрался. Никто не утонул. И даже
пулеметы перетащили. А гать разобрали. Чтобы враг не догадался, как
перешли партизаны болото без моста.
На рассвете встретили слабенький заслон. Немцы выставили его здесь так,
для порядка. Каратели и предположить не могли, что партизаны решатся ночью
лезть в болото, считающееся непроходимым. В коротком бою разгромили
заслон, уничтожили десяток полицаев. Никто из партизан не погиб, но двое
были ранены - Ксения легко, пуля пробила плечо насквозь, не задев кость, а
комиссар Зимогоров тяжело. В живот, осколком гранаты...
Впереди было тридцать с лишним километров трудного пути - по лесам и
оврагам. Там - главная база. Там радиостанция. Там огромная поляна, на
которую садятся самолеты, прилетающие с "Большой земли". Там партизанский
госпиталь, где сложную операцию не сделают, но первую помощь окажут. А
потом, по воздуху - в полевой госпиталь, а может, и в Москву... Но еще
надо дойти, донести комиссара. Ксения держится молодцом, только побледнела
от потери крови. Сама сделала Зимогорову перевязку. Шли весь день, а
отшагали только половину пути. Трудно пробираться по чащобам, без дорог.
Обессилели. Надо было передохнуть, но как поступить с комиссаром? Ему
становилось все хуже. Он уже был без сознания. И все-таки приходилось
сделать привал до рассвета...
...Зимогоров умирал. Запали виски, кожа на лице, на руках пожелтела.
После отдыха шли быстро, часто менялись у носилок. Но до главной базы еще
оставалось километров десять - три, а то и четыре часа пути.
Партизаны миновали один овраг, спустились по крутому склону в другой.
Солнце поднималось, лучи его проникали сквозь негустую еще листву. Егоров
глянул влево, и у него перехватило дыхание: в зелени сверкнула и исчезла
алая полоска. Алексей шагнул в сторону, вгляделся. Да, узкий треугольник,
словно язык пламени, поднимался вверх по откосу. В два прыжка Егоров
добрался до цели: так и есть, голубая струйка стекает на дно оврага...
- Стой, стой! Остановитесь же...
- Ну, чего там еще? Спешить надо, каждая минута может Зимогорову жизни
стоить...
- Никуда не надо идти. Теперь он - спасен...
- Как это "спасен"? Кто его вылечит?
- Я вылечу. Вернее - голубая вода.
- Какая еще вода? Ты что, рехнулся? Пошли, ребята!
- Стойте! Поворачивайте с носилками сюда. Я ручаюсь - Зимогоров будет
жить.
В голосе Егорова была такая сила, такая непреклонная воля, что носилки
качнулись и повернули к источнику. Партизаны остановились у алого
треугольника.
- Вот это, что ли? Вроде попа, выходит, станешь действовать?
Побрызгаешь святой водичкой - и все хвори долой? Ты это брось. Егоров, Не
до шуток...
- А может, и правда - целебная вода? Он ведь ученый человек,
Егоров-то...
И тут Алексея осенило. Он попросил Ксению снять повязку с плеча,
показать рану товарищам.
- Видите? А сейчас останутся только рубцы. Тогда поверите? Как думаете,
стану рисковать здоровьем и жизнью жены? Ну, тогда отвернитесь, ей же
раздеться придется...
Ксения сняла гимнастерку, стянула через голову рубаху - мужскую,
солдатскую: Егоров зачерпнул голубой воды, смочил раны. Ксения тихонько
ахнула. На краю круглого отверстия на сливочно-нежной коже вскипели
пузырьки.
- Больно?
- Немного... щиплет, но терпеть можно.
Рана на глазах начала затягиваться. Узкое входное отверстие. А выходное
- широкое - осталось почти прежним. Тогда Егоров велел Ксении лечь набок у
глубокой выемки, куда сбегала голубая вода, и погрузить в теплую влагу
раненую руку. Он видел, как золотые змейки оплетают белое тело. Прошло
несколько минут. Алексей напряженно вглядывался и видел, что ран уже нет.
Но он продержал жену в целительной ванне еще некоторое время. Потом Ксения
поднялась, глянула на свое плечо и васильковые ее глаза стали совершенно
круглыми.
- Все... Ты победил, Алеша...
Ксения натянула рубашку, подвернула рукав. Ксению окружили,
рассматривали свежие шрамы, кто-то, не поверив глазам, потрогал осторожно.
На него прикрикнули. И сразу же стали раздевать комиссара. Спешили,
толкались. В восемь рук подняли Зимогорова, положили в воду. Он дышал
трудно, с хрипом. Кто-то сказал: "А осколок-то у него там... в животе...
разве можно оставить?" И Егоров подумал, что это в самом деле может
помешать действию голубой воды. Прошло полчаса. Желтизна с лица комиссара
сошла, синие прежде губы порозовели. Зимогоров застонал. Сознание еще не
вернулось к нему, но он что-то произнес в забытье. Артамонов нагнулся,
прислушался. "Пить просит..." И тут Егоров понял, что надо делать: он
вытащил кружку из вещевого мешка, набрал голубой воды, отпихнул
пытавшегося помешать командира, разжал Зимогорову зубы и стал понемногу
вливать ему в рот "влагу жизни". Комиссар глотал. Дыхание его было уже
ровным, спокойным. Алексей влил в него три кружки и услышал, как Ксения
сказала: "Осколок..." Не оборачиваясь, Егоров спросил: "Что? Какой еще
осколок?" И услышал в ответ удивительные, необыкновенные слова: "Осколок
показался, выходит из раны..." Алексей отшвырнул кружку, повернулся и
увидел, что Ксения, погрузив руку в воду, что-то делает - очень трудное.
Спина и даже затылок у нее были напряжены. Вот она выпрямилась, в пальцах
у нее корявый плоский кусок металла величиной с пятак...
Зимогоров вскоре пришел в себя. Все видели, да и сам он чувствовал, что
опасность миновала. Но рана никак не хотела закрываться, зарастать. Егоров
не знал, можно ли так долго держать больного погруженным в голубую воду.
Может быть, со временем это начнет приносить не пользу, а вред. Он так и
сказал партизанам. Теперь его слушались беспрекословно. Комиссара вынули
из целебной ванны, обсушили, Ксения наложила повязку. Рана была в хорошем
состоянии, Зимогорова можно без спешки доставить на главную базу.
Егорова окружили партизаны, смотрели на него с почтительным удивлением:
вот был человек, как все, а теперь вроде другим стал - на две головы выше,
каждому приходится снизу вверх на такого глядеть. Вопросы сыпались со всех
сторон: "Давно ли открыли такое чудо?" "Сам нашел или от ученых узнал?"
"Почему раньше про это не слыхали?" "Что в этой воде целебное, может,
неизвестное доселе вещество содержится?" Алексей на одни вопросы отвечал,
другие пропускал мимо ушей, потому что долгий разговор требовался, да и в
долгом разговоре не выявилась бы истина. Всю истину, пожалуй, и никто еще
не знал...
А командир отряда твердо сказал, словно гвоздь забил: "Это, ребята, та
самая живая вода, о которой сказки сложены. Видать в сказках правды
поболее, чем люди полагают..." Егоров усмехнулся: "Верно... только это не
живая вода, а мертвая..." Партизаны возмущенно - обиженно зашумели,
название показалось негодным. "Верное название, зря шумите. В сказках
"мертвой" называется вода, которая излечивает раны, а "живой" -
воскрешающая погубленных злодейскими руками. Так что хоть и не очень
приятно звучит "мертвая вода", зато правильно... Ну, хватит об этом. Пора
в дорогу, а прежде чем мы тронемся, пусть все напьются вдосталь этой воды.
Она и усталость снимает, и от болезней лечит, а не только раны
заживляет..."
Сапер Полуянов рассудительно сказал: "Давайте с собой захватим этой
"мертвой воды", наполним все фляжки. Пригодится ведь она..." Егорову
пришлось объяснить, что вне источника голубая вода быстро теряет свои
целебные свойства. Партизаны удивились: "Вот она какая... строгая. Нипочем
не хочет от родной земли отрываться..."
Через несколько дней Зимогоров и еще трое тяжело раненных партизан
улетали на "Большую землю". Прощаясь, комиссар тихонько сказал Егорову: "Я
тебе, Алексей, жизнью обязан... Да, да - точно. Подлечусь и расскажу кому
следует обо всем: о находке твоей, чтоб ученые, не откладывая, начали
разведывать по всей стране источники "мертвой воды"... А еще о том, что с
тобой приключилось в тридцатом году, как ты билета партийного лишился, не
по своей вине и кто таков на самом деле тот гад, который под твоим именем
существовал..."
Лишь через несколько лет Алексей узнал, что самолет не долетел до цели.
Его сбил "Мессершмитт". Экипаж и раненые партизаны погибли...
Егоров хотел было отпроситься у командования, чтобы отметить место, где
находится источник "мертвой воды". Но Ксения остановила его. "Я сделала на
деревьях затесы треугольником. По ним найти легко. И вот еще..." Она
протянула Алексею копию крупномасштабной карты, на которой был отмечен
красным квадратом памятный овраг. Егоров посмотрел на жену с удивлением:
он не мог припомнить, когда она снимала копию, вроде бы они и не
расставались. Разве что на рассвете... В это время (пока Алексей
досматривал сны) Сеня обычно стирала. Значит, выкроила время и на карту...
- Ты одержимый, Алеша. Ты ищешь и находишь. В этом нет случайности.
Люди, поставившие перед собой высокую цель, всегда добиваются успеха.
Особенно если им верят и помогают. Вот и я - верю тебе безгранично и хочу
помочь...
- Зачем так? Будем вместе искать. И помогать друг другу. А пока давай
договоримся, что ты не станешь потихоньку вставать на заре. Надо будет -
вместе поднимемся и сделаем работу. Мне сейчас невыносимо стыдно, что я
проглядел, допустил...
Ксения быстро огляделась, чмокнула Алексея в худо бритую щеку,
обкололась.
- Занимайся мужскими делами, милый. А женские и без тебя сделаются.
Накануне годовщины начала войны партизаны вышли в большой поход. Они
разгромили немецкие гарнизоны в двух деревнях. А потом завязался бой с
сильным карательным отрядом. В этом бою Егоров был тяжело контужен
взорвавшейся рядом миной и ранен полутора десятками мелких осколков.
Сознание вернулось к нему лишь в Москве, в госпитале. Солнечный зайчик
вздрагивал на белой стене. Алексей зажмурился от яркого света. И тут же
услышал легкие шаги. Синие глаза Ксении были, как всегда, похожи на
васильки во ржи. И была в этих глазах тревога, а потом они вспыхнули
радостью...
7
На востоке грохотал бой. Весь горизонт был затянут темной пеленой. Дым
и пыль величайшего танкового сражения на Курской дуге поднимались к небу,
и солнце едва просвечивало сквозь плотную завесу.
Тыловые части немцев готовились покинуть эти края. Вот-вот Советская
Армия возьмет Орел. К западу от города были оборонительные рубежи, но
гитлеровцы не надеялись удержаться на них. Готовились к бегству и Зыбин со
Снетковым. У них все было предусмотрено: и фальшивые документы имелись на
всякий случай, и красноармейская форма хранилась в вещевых мешках. Но они
надеялись, что все это не понадобится, что немцы вывезут своих
подручных...
Советские танки ворвались в городок после полудня. Они охватили
районный центр широким полукольцом с севера и востока. На броне сидели
автоматчики в выгоревших гимнастерках. Немцы почти не оказали
сопротивления, удрали. Пристроиться на машины Зыбину и Снеткову не
удалось. Снетков получил такой пинок кованым сапогом в живот, что отлетел
на противоположную сторону улицы и долго не мог подняться на ноги.
Лес укрыл беглецов. Они шли на северо-запад, держась вдали от дорог.
Зыбин и Снетков приободрились. Леса, болота, овраги были преградой для
моторизованных частей. Значит, наступление советских войск потеряет
стремительность, можно будет со временем догнать немцев, а там - что черт
пошлет... Партизаны... Вот это была самая серьезная опасность для
предателей. Обоих лесной трибунал приговорил к смертной казни, обоих
партизаны знали в лицо. И Зыбин со Снетковым не шли - крались,
прислушиваясь к каждому шороху. Но не убереглись. Переходили дорогу. С
перекрестка их заметили. Скомандовали: "Стой!" Беглецы увидели, что к ним
направляются пестро одетые люди с автоматами. Сомнения не было: они
встретились с партизанами. Зыбин и Снетков кинулись в кусты. Взвизгнули
пули над головой, посыпались срезанные ветви. Загородившись ладонями, чтоб
острые сучья не выкололи глаза, беглецы ныряли в ельник, продирались
сквозь густой кустарник. Наконец, стрельба позади прекратилась. Ушли... Но
пули преследователей попали в обоих: Снеткову в ногу выше колена, а Зыбину
в бок - разорвало кожу на ребрах. Перевязали друг друга и двинулись
дальше. Снетков хромал все сильнее. Наконец, не выдержал, попросил
передохнуть. Спустились в овраг. Снетков едва шел, стонал при каждом
движении. Под темным пологом ветвей прилегли, закурили.
- Гриша, ты не бросишь меня? Подсобишь выбраться?
Зыбин молчал.
- Ты не молчи... Не должен ты меня оставить на погибель. Мы уж сколько
годов с тобой одной веревочкой связаны, а теперь и вовсе... Русской
кровушкой замараны... Да не замараны - облиты с ног до головы. Чужие мы на
родимой земле, с лютыми врагами заодно. Хуже псов бесприютных: каждый
встречный вдарить норовит, да побольнее. А идти надо... Вот я отлежусь
маленько - и пойду. Рана у меня не тяжелая, кость - чую - не тронута.
Подживет вскорости, тогда и двинемся, ладно, Гриша? А пока здесь
побудем... Продукты имеются у нас, голодать не придется... Печечку из
дернин сделаем, очажок... Чтоб огня и вблизи не видать. Угреемся, чай в
котелке скипятим. Ты только не оставляй меня. А я уж тебе отслужу за все
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг