пассажиры, собравшиеся в зале ожидания, не обращали на путешественников
никакого внимания. Майор вздохнул и продолжил:
- Вернувшись к остальным пастухам, Валилов ничего не рассказал, но,
попав в свое село, доложил обо всем председателю колхоза, предложив
сообщить в Симферополь. Тот так и сделал, но, когда оттуда потребовали
подробности, выяснилось, что Валилов исчез... Его ищут, но пока
безрезультатно. Вот, собственно, и все. Наша задача - добраться до горы
Чердаш, найти пещеру и обследовать ее. Гражданин Гонжабов привлечен в
качестве эксперта. Все ясно?
- Не все, - покачал головой Ахилло. - Что было в пещере?
- Чего было, чего было... - недовольно повторил майор. - Хрен его
знает, чего там было! Валилов назвал это "голубой свет", если с татарского
перевести. Вроде столба голубого огня, который поднимается из какой-то
дыры. В общем, наше дело туда добраться, а там видно будет. Гражданину
Тернему виднее.
Михаил не спорил. Теперь их странная поездка действительно приобрела
смысл. Он мельком взглянул на Гонжабова. Тот никак не отреагировал на
услышанное, было даже неясно, понял ли он, что рассказал майор.
- Он вроде раньше встречал такое, - кивнул Ерофеев. - Пусть поглядит.
Теперь вот что... Я уже говорил, о нашей поездке здесь никто не знает.
Местные силы велено не привлекать. А чтобы по горам не плутать, узнал я
один адресок...
Он вновь оглянулся и заговорил совсем тихо:
- Вышел я на этих чудиков-археологов. Один недобитый профессор
рассказывал, что в Перевальном живет некий Семин Павел Иванович, директор
местной школы. Он на этой археологии помешан, и вообще - первый краевед в
районе. У меня к нему письмецо, пусть дорогу объяснит. Наша легенда: мы из
Академии истории материальной культуры. Нам сообщили, что в пещере на
склоне Чердаша найдены кости этого, палеолитического человека. Знаешь,
чего это такое?
- Крымский питекантроп? - усмехнулся Михаил.
Ерофеев сердито покачал головой:
- Ты меня, капитан, не сбивай! Я два дня эту фигню изучал.
Питекантроп - это на Яве, Дюбуа его открыл. А здесь подозрение на
неандертальца - это нижний палеолит, не спутай. Мы должны эту хрень
обследовать. В Средней Азии уже такая находка была, вот и наш... Рахмет
Ибрагимович будет вроде как эксперт из Ташкента. В общем, разговаривать
буду сам, ты только кивай. Пусть нам этот Семин дорогу опишет, а там мы уж
поглядим...
- А гражданин Семин часом не японский шпион? - не удержался Михаил,
которому вся эта секретность показалась излишней и даже немного смешной. В
конце концов, можно послать обычную экспедицию, пусть даже под охраной.
- Умный нашелся! - покачал головой Ерофеев. - И главное, кто это
говорит, а? Да у вас что ни арестованный - то шпион!.. А если интересно,
могу сказать: Семин Павел Иванович характеризуется положительно.. Член
партии, активист, отличник народного просвещения и, между прочим,
ворошиловский стрелок. Правда, были сигналы... Первый - будто он не с
археологами в экспедиции ходит, а закладывает склады с оружием для
турецкого десанта...
Ахилло не выдержал и хохотнул. Ерофеев тоже усмехнулся:
- Бред, ясно... Но, между прочим, проверяли - складов он не
закладывает. И второй сигнал - будто он национальность скрывает. По
паспорту - русский, а отец - из крымчаков. И вот тут, между прочим,
правда.
Михаил пожал плечами. Криминала в этом он не видел.
- Мелочь, конечно, - кивнул майор. - Правда, еще говорят, будто дед
его был каким-то шаманом. Но я проверял. Крымчаки - вроде караимов -
иудаисты, шаманов у них нет и не было...
Ахилло кивнул, соглашаясь, и тут заметил, что Гонжабов слушает их
очень внимательно. Широко открытые темные глаза бхота, казалось, светились
недобрым огнем...
Глава 2. Чиф
Молодой человек в теплом осеннем пальто и мягкой шляпе с неширокими
полями не торопясь вышел из подъезда и чуть заметно передернул плечами.
Огромный двор был почти пуст, лишь у самого подъезда топтался изрядно
прозябший на ноябрьском ветру парень с букетом сиреневых осенних астр. Та,
которой предназначались цветы, явно запаздывала, и молодой человек
мимоходом посочувствовал незадачливому кавалеру. Время явно не
способствовало свиданию: над городом нависли низкие тяжелые тучи, то и
дело срывался мелкий холодный дождь, и улицы Столицы менее всего подходили
в этот час для долгих прогулок вдвоем. Впрочем, об этом подумалось лишь
мимоходом. Молодой человек оглянулся, бросил быстрый взгляд на окна
четвертого этажа и неторопливо зашагал вдоль гигантского дома.
Он мог быть доволен. Во всяком случае, для первого раза удалось
сделать все возможное. Тот человек, который смотрел ему вслед из окна
четвертого этажа, выслушал, и, кажется, поверил. Это было даже больше, чем
он рассчитывал. Впрочем, расслабляться нельзя: молодой человек уже понял,
что люди в Столице не склонны к откровенности и редко доверяют даже давним
знакомым. Он слыхал об этом еще дома, но теперь пришлось убедиться воочию,
что оказалось еще неприятней, чем он ожидал.
Длинный ряд подъездов наконец кончился. Сразу же стало холодней,
ветер с набережной ударил прямо в лицо, и молодой человек сунул руки
поглубже в карманы. Нет, этот город ему не нравился. Не нравился холод, не
нравились серые безликие дома, дребезжащий транспорт, а главное - люди. Он
знал, что здесь, в этом городе, в этой стране и на этой планете, будет
нелегко, но даже не предполагал - насколько.
Можно было пройти к ближайшей трамвайной остановке, но молодой
человек предпочел пройтись пешком. Он все еще не мог заставить себя
втискиваться в забитые хмурыми злыми людьми трамвайные утробы. Благо,
ходить было привычно, к тому же так можно куда больше увидеть и услышать.
Уже не в первый раз перед глазами вставали улицы родного города, но он
старался тут же отогнать несвоевременные воспоминания. Расслабляться было
нельзя. То, ради чего они прибыли сюда, только начиналось.
Молодого человека крестили Иваном, но так называл его только отец, и
то - изредка. Для матери он был Жанно, для одноклассников - Джон, а в
последние годы за ним прочно утвердилась кличка Чиф. Чифом он стал,
возглавив школьную команду по бейсболу, и, в конце концов так стал
называть его даже отец, обычно не терпевший американизмов. Впрочем,
отвращение ко всему американскому отличало практически все старшее
поколение. С тем большим пылом их чада учили английский, засматривали до
дыр изредка попадавшие к ним американские журналы и называли друг друга
именами и кличками, взятыми из американских кинофильмов.
Когда Чифу - тогда еще просто Джону - было четырнадцать, разразилась
первая буря. Молодежь Святоалександровска, давно уже перекрестившая свой
родной город в "Сент-Алекс", потребовала введения в гимназиях английского
языка вместо всем осточертевшего французского. Департамент образования
поначалу отмахнулся, и тут ударила забастовка. Мальчишки и девчонки
выставили пикеты у здания парламента, у резиденции самого Председателя
Думы, которого они предпочитали называть Президентом Сэмом, или попросту
Дядей Сэмом, и заявили, что не вернутся в школы. На призывы и увещевания
стачком, в котором Чиф представлял свою гимназию, объявил, что дает месяц
на размышление, после чего "Генерация" - то есть молодежь
Святоалександровска - попросту покинет город и переселится в долину
Больших Ветров, дабы основать там новый город, где государственным языком
общения станет исключительно английский.
Тут уж дело стало нешуточным. Оппозиция, вначале проявившая
нерешительность, пришла в себя и потребовала от правительства начала
переговоров со стачкомом. Правительство отказалось, и тогда председатель
социалистической партии Железный Генри заявил, что в таком случае готов
лично переселиться вместе с молодежью подальше от мест, где не соблюдают
права человека.
Все, конечно, устроилось. Дядя Сэм нажал на консерваторов в
правительстве, а стачком - на экстремистов из младших классов. Английский
язык был введен наравне с французским, чада вернулись в школы, а все
политические партии стали срочно переписывать свои программы, добавляя в
них требования, касавшиеся молодежи.
Чиф имел прямое отношение к столь успешному завершению стачки.
Решающие переговоры происходили у него на кухне. Это было тем легче, что
Железный Генри - директор единственного в Сент-Алексе завода и бессменный
глава соцпартии - был его отцом, а Президент Сэм - крестным. Представители
стачкома пили чай, заваренный Тетей Полли - мамой Чифа, а Железный Генри и
Дядя Сэм, отсмеявшись и отвспоминав прежние деньки, внезапно стали
серьезными, и Президент, кивнув на довольных победой забастовщиков,
негромко бросил: "А ведь выросли! А, Степан?"
Железный Генри, он же Степан Иванович, коротко кивнул и покачал
головой:
- Выросли-то, выросли... Мы в их возрасте другим занимались.
Английский им, американский...
Представители стачкома немного обиделись. Они, конечно, знали, что
Железный Генри - герой, Дядя Сэм - тоже герой, и что на далекой планете,
где была их родина, оба они совершили немало подвигов, о которых
приходилось учить на уроках истории. Но введение английского - языка
свободных людей - казалось проблемой важной и первоочередной. "Генерация"
- первое поколение родившихся на этой земле - пробовала силы. Потом уже
была экспедиция в глубину Черных Гор, безумный бросок на Бессмертный
остров, Знаки Доблести, полученные учениками старших классов из рук
Президента. Но их первую победу Чиф запомнил на всю жизнь. Тогда это
казалось таким необходимым - изучение английского, отмена школьной формы,
право ходить на вечерние киносеансы без родителей...
Чиф постоял несколько минут у чугунных перил набережной, глядя на
покрытую оспинками дождя медленно текущую реку. Там, за рекой, тянулись
громады серых домов, из черных труб поднимались клубы белесого дыма,
откуда-то издалека доносились паровозные гудки... Родина предков...
Казалось, Чиф знал о ней все - из книг, из рассказов старших, - но
увиденное было совсем не похожим на то, что представлялось дома. Он не
ожидал такого серого неба, таких хмурых зданий и таких людей. Впрочем,
отступать уже поздно...
Он свернул в ближайший переулок и купил в киоске свежую "Правду". В
свое время его весьма удивило такое название: оно казалось слишком
претенциозным. Отец пытался объяснять ему что-то про борьбу пролетариата,
про Колю Бухарина, главреда и давнего отцовского знакомого, но Чиф уже
заранее чувствовал неприязнь к газете, которая была о себе столь высокого
мнения. Впрочем, теперь чтение "Правды" стало необходимостью, хотя бы
потому, что все остальные газеты этой страны не сообщали - и не могли
сообщить - ничего иного.
Итак, 2-е ноября 1937-го года... Чиф бегло просмотрел первую
страницу, отметив название передовой "Навстречу славному юбилею", и
спрятал газету в карман пальто. Интересно, как бы смотрелся в "Правде"
репортаж об их первой забастовке? Наверно, что-нибудь вроде: "Бунт
буржуйских сынков" - это в лучшем случае. Здесь, в бывшей России, которая
теперь называлась непроизносимым именем "СССР", шутить не любили. Молодежь
была дисциплинированной, выступала на собраниях, заявляла в НКВД на своих
родителей и учила немецкий - язык вероятного противника. Первое время Чиф
боялся, что будет испытывать к этим людям ненависть. К счастью, этого не
случилось. Ненависти не было, но не было и сочувствия. Эти люди не
казались несчастными, напротив. Они были серьезны, деловиты, идейно
выдержаны и преданы идеям Ленина-Сталина. Родина предков оставалась чужой.
Чиф ругал себя за это, заставлял вспоминать, что здесь есть тысячи и
тысячи других, ради которых он и прибыл сюда, но это помогало мало. Даже
тот, с которым он совсем недавно разговаривал, показался Чифу странным.
Вначале этот человек почему-то испугался, хотя постарался не подать виду,
затем, кажется, поверил, заинтересовался - но так и не задал ни одного
вопроса. Почему? По сути, это была не беседа, а монолог, и только в самом
конце тот, к которому Чиф пришел, написал на бумажке номер телефона и
время, когда следовало позвонить. И это было еще не худшим вариантом.
Может, этот человек боялся, что их подслушивают? Это казалось диким.
Сколько же требовалось средств и сил, чтобы организовать прослушивание
частных квартир! И зачем? Если бы здесь действительно были заговорщики,
они бы давно выступили и свергли этот режим. Чиф вспомнил уроки
политологии в старших классах, рассуждения учителя о сущности
тоталитарного государства и невольно поежился. Тогда это казалось сказкой,
скучной и нереальной... Три основные группировки руководства,
бюрократическая пирамида, постоянная сменяемость кадров, система,
державшая в напряжении эти самые кадры... На экзамене никому не хотелось
отвечать на подобный билет. Чифу, к счастью, попалась политическая система
европейских парламентских республик, что было просто, понятно, и, в общем,
симпатично. Увы, теперь приходилось вспоминать все читанное и слышанное.
Итак, три группировки власти... Прежде всего, партийная бюрократия,
ослабленная последней волной репрессий. Затем военные: их позиции тоже
ослабели после процесса Тухачевского. И наконец, система, державшая всю
пирамиду в напряжении, - НКВД, НКГБ и прочие карательные органы... Машина
простая, мощная и самовоспроизводящаяся... И - люди. Как сказал здешний
лидер - "винтики и колесики" этой машины. Те самые люди, к которым Чиф и
его товарищи и прибыли. Прибыли, хотя никто их не приглашал, не ждал и
едва ли был им рад...
Дойдя до улицы Горького, Чиф прошел пару кварталов, пробираясь сквозь
шумную толпу, и нырнул в метро. Метро - это единственное, что нравилось
ему в Столице. В Сент-Алексе такого не было. Метро там просто ни к чему:
весь город можно пройти за полчаса, почти у каждого был велосипед или
мотоцикл, а в последние годы завод, которым руководил Железный Генри,
исправно снабжал всех желающих электромобилями. Но Чиф все равно испытывал
что-то похожее на зависть, попадая на движущуюся ленту эскалатора. Метро
производило впечатление. Смущали лишь нелепые статуи на станциях - темные,
жуткие, похожие на первобытных идолов. Впрочем, у обитателей Столицы,
похоже, свои представления об эстетике...
Выйдя на конечной станции, Чиф нерешительно взглянул в сторону
остановившегося поблизости трамвая, но так и не решился нырнуть в людской
круговорот. Толпа его немного пугала. Дома, там, где он вырос, люди почти
никогда не собирались беспорядочной кучей, разве что на стадионе, после
очередного футбольного или бейсбольного матча. К толпе следовало
привыкнуть, но Чиф решил поддаться слабости и пройтись пешком, тем более,
что времени было достаточно.
Он еще раз взглянул на часы, прикидывая, за сколько он доберется, и
тут же заметил, как один из прохожих бросил недоуменный взгляд сначала на
его часы, а потом на него самого. Чиф мысленно выругал себя: здесь, в
Столице, таких часов не носили. Давно надо было купить местные, но Чиф
никак не мог привыкнуть к нелепому допотопному циферблату и необходимости
каждое утро заводить странный тикающий механизм. Его часы - новенькие, с
миниатюрной электрической батарейкой - были из самой последней серии,
которую начал выпускать завод в Сент-Алексе. Часы подарил отец - как раз
перед тем как Чиф написал заявление на имя Президента Сэма с просьбой
зачислить его в группу "Пространственного луча"...
Итак, он пошел пешком, пройдя мимо трамвайной остановки и обогнув
огромный новый стадион. Стадион был не плох, удивляло лишь то, что он
принадлежал местной полиции. Впрочем, к подобным странностям своей
исторической родины уже следовало привыкнуть...
Дорога вела сквозь небольшой парк, вдоль пустынных в этот час улочек,
где жили рабочие с окрестных заводов, мимо самих заводов - огромных,
грязных, с безобразными кирпичными трубами - мимо брошенных
краснокирпичных церквей со сбитыми крестами. Пейзаж был унылый, а серое
небо и срывавшийся то и дело дождь еще более усугубляли гнетущее
впечатление. Наверно, летом здесь будет веселее, но лето должно наступить
так не скоро!
Впереди был огромный пустырь, за которым тянулся старый, местами
разрушенный кирпичный забор. За ним когда-то находилась фабрика, но уже
несколько лет, как станки были вывезены, деревянные перегородки разобраны,
и от прежнего остались лишь холодные мертвые корпуса, постепенно
разбираемые на кирпич. Место глухое, вечерами сюда слеталось окрестное
хулиганье, но днем лишь вороны оживляли мертвую тишину брошенного
фабричного городка.
Чиф прошелся вдоль забора, оглянулся и уже собрался было нырнуть в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг