исчезали люди, но недавно его почти что поймали "на горячем" - в соседней
деревне пропал сын старосты. В ночь его исчезновения Рам Сингха видели
возле дома, где жил юноша...
...Теперь уже Арцеулов не сомневался - туг, если конечно, Рам Сингх
действительно был тугом, смертельно испуган, но боится не полиции, а
именно Степы. Это было более чем странно, и капитан решил попробовать то,
чему учил его Цонхава.
"Слушай внимательно, - приказал он себе. - Слушай..."
Вначале быстрая, почти бессвязная речь индуса казалась по-прежнему
тарабарщиной, но внезапно стали понятны отдельные, пока неясные слова:
- Бедный... дети... целый день... за что, господа...
Догадаться было нетрудно - Рам Сингх жаловался на нищету и просил
"господ", то есть, конечно, "сахибов", отпустить его подобру-поздорову.
Арцеулов заставил себя слушать внимательнее, и наконец речь индуса стала
четкой и понятной:
- За что, господа, за что? Рам Сингх - бедный извозчик из честной
семьи! Мои предки чтили Шиву, чтили Вишну, мы знать не знали никакой
Кали...
Но глаза - подслеповатые глаза Рам Сингха - все чаще смотрели на
Степу, смотрели неожиданно зорко и внимательно. Казалось, не хватает
какой-то мелочи, чтобы индус не выдержал и сбросил маску. Ростислав решил
рискнуть.
- Косухин!
Степа удивленно оглянулся. Уж слишком голос капитана был резок.
- Степан, сделайте то, что я скажу. Вопросы потом, хорошо?
Косухин весьма удивился, но решил не спорить. Стало даже любопытно,
что задумал беляк.
- Посмотрите на этого типа, - велел капитан. - Смотрите прямо в
глаза!
Косухин подчинился и тут же похолодел - настолько взгляд индуса был
страшен и полон ненависти. Рам Сингх отшатнулся, худая рука дернулась,
словно индус пытался закрыть ею выдававшие его глаза.
- Не отводите взгляд! - продолжал Арцеулов. - Теперь - шаг вперед -
медленно! Еще шаг!
И тут Рам Сингх не выдержал. Он вскочил. Личина невинно арестованного
возчика из честной семьи мгновенно исчезла. Комнату прорезал хриплый крик:
- Кали-ма-а! Кали-ма-а! Кали-ма-а!
Лейтенант бросился к арестованному, секретарь на секунду оцепенел,
но, сообразив, схватил ручку, а Ингвар замер, с изумлением глядя на
бесновавшегося индуса. Рам Сингх продолжал кричать, его голос четко
отпечатывался в сознании Арцеулова, словно кто-то невидимый давал точный
синхронный перевод:
- Кали-ма-а! Будь ты проклят, Северный Демон! Возвращайся в свои
горы, где светит твой Рубин Смерти! Уходи - здесь ты не хозяин! Здесь
хозяин я - Рам Сингх, великий жрец Кали и ее раб! Здесь только я служу ей!
Пораженный Степа, который не понял ни одного слова, пожал плечами и
отошел в сторону, подальше от греха. Рам Сингх, упав на пол, забился в
корчах, повторяя: "Кали-ма-а!" и проклиная неведомого Северного Демона,
пришедшего к нему в образе красного командира. Лейтенант позвал на помощь,
и трое усатых полицейских принялись приводить арестованного в чувство.
- Поразительно, - бормотал Ингвар, когда они втроем покидали участок,
- почему-то он принял вас, Степан Иванович, за посланца какого-то бога. Я
не очень понял - он говорил так быстро...
Арцеулов, который расслышал слова о Рубине Смерти, не стал уточнять.
Он и сам мало что понимал в случившемся. Степа - тот вообще был смертельно
обижен. Его, посланца партии, сначала принимают за белого офицера - с этим
он был готов временно смириться из конспиративных соображений, - а теперь,
выходит - за какого-то демона. Это было обидно, а главное - несправедливо.
Вечером Ингвар побывал у лейтенанта Джоунза и узнал новости. Рам
Сингх пришел в себя после припадка и во всем признался. Он лишь просил
оградить его - верного слугу Кали - от страшного Северного Демона, на лице
которого запечатлелся отблеск Рубина Смерти...
- Помните, вы рассказывали о "Голове Слона"? - добавил художник. -
Наверное, это излучение оставило след, и Рам Сингх сумел его заметить...
Конечно, для нашего лейтенанта все это останется загадкой. Впрочем, он
доволен и так - Рам Сингх признался, так что, думаю, мы с вами завтра же
сможем уехать в Дели. Боюсь, после этого случая меня окончательно признают
экспертом по религиозным вопросам, хотя я, как вы могли заметить, здесь
абсолютно ни при чем...
Перед сном, когда нехитрый скарб путешественников был уже собран,
Степа долго о чем-то думал, а затем нерешительно обратился к капитану:
- Слышь, Ростислав, ты это... Чего этот Сингх на меня взъелся? У меня
че - лицо такое?..
- Да, не повезло вам, Степан, - мрачным тоном подхватил Арцеулов. -
Не повезло! Скоро третий глаз прорежется... Будете знать, как в
большевиках ходить!
- Да иди ты! Я с ним по-серьезному... - Степа обиделся и даже немного
растерялся. Он уже немало наслушался по своему адресу от несознательных
граждан РСФСР, которые еще не в полной мере прониклись идеями единственно
верного учения. На "разбойника", "душегуба" и "немецкого агента" Косухин
научился реагировать правильно, но демоном его покуда никто не величал. И
вот на тебе - причем не где-нибудь, а в Индии, в стране, на которую партия
возлагает особые надежды в деле построения мировой Коммунии! Хорош же из
него, Степы, полпред Коминтерна!
"Мучайся, мучайся, краснопузый", - злорадно подумал Ростислав.
Конечно, на физиономии Степы, кроме многочисленных синяков и царапин, не
было ничего инфернального. Но капитан был вполне согласен с господином
Ингваром. Очевидно, излучение "Головы Слона" не прошло бесследно. Жрец
Кали каким-то образом сумел его почувствовать, чем изрядно смутил себя
самого, а заодно и красного командира. Осталось узнать, не оказало ли
излучение какого-нибудь более существенного воздействия, но об этом судить
было сложно...
Наутро Николай Константинович зашел к ним уже с дорожным баулом - он
собирался на станцию, чтобы вместе со своими подопечными ехать в Дели.
Впрочем, до поезда оставалось еще больше двух часов. Можно было не спеша
перекурить и побеседовать Ингвар, не бывший в России уже несколько лет,
был не прочь расспросить Степу и Арцеулова, чтобы узнать новости сразу из
двух источников - "красного" и "белого".
Косухин, почувствовав себя в привычной роли, принялся разъяснять
заблудившемуся вдали от родины интеллигенту смысл грандиозных
преобразований, которые начала Партия в бывшей Тюрьме Народов. Специально
для Николая Константиновича он припомнил то, что прочитал в "Правде" как
раз перед поездкой в Сибирь - о создании под эгидой оплота революционной
культуры Пролеткульта особых школ по обязательному обучению юных
пролетариев живописи и скульптуре, а также о создании решением
Реввоенсовета в каждой дивизии кружков по изучению сольфеджио. Слово
"сольфеджио" Степа выучил еще тогда, чтобы в дальнейшем использовать для
агитации.
Ингвар был действительно сражен. Он растерянно переспросил, всех ли
юных пролетариев будут учить живописи. Получив категорический ответ:
"Всех!", лишь покрутил головой, сраженный, видимо, масштабами
социалистических преобразований. Вдогон Степа рассказал о строительстве
нового важного центра - петроградского крематория, где будут наглядно
демонстрировать новый большевистский подход к культуре захоронения. Теперь
окончивших свой трудовой путь пролетариев можно будет утилизировать в
двадцать пять раз быстрее, чем прежде. Цифру "двадцать пять" Степа также
выучил для последующей агитации, и она произвела явный эффект.
Крематорий стал последней каплей. Ингвар вздохнул и откровенно
признался, что отстал от быстро мчащейся вперед жизни. Косухину оставалось
лишь успокоить растерявшегося перед величием Революции интеллигента,
указав на новые горизонты, открывшиеся в нынешнее время для художников -
пролетариев кисти; в том числе - оформление массовых празднеств и "Окна
РОСТА".
Ингвар растерянно развел руками, признавая свою отсталость в данном
важном вопросе, но Арцеулов, наблюдавший эту сцену со стороны, не мог не
заметить усмешки, промелькнувшей на лице художника. Она не была злой -
Ингвару определенно нравился молодой комиссар, агитировавший его на
создание пропагандистских лубков на тему разгрома Колчака или экономии
керосина.
- Да-с, - подытожил Ингвар. - Явно отстал от жизни, господа.
Признаюсь, господин Косухин, в последние годы у меня имел место явный,
выражаясь современным языком, уклон. Все, знаете, Индия или Тибет,
предания здешних...
- ...мракобесов, - подсказал Степа.
- И иные недостаточно идейно выраженные занятия...
Он протянул небольшой портретик Степы, который успел набросать между
делом. Красный командир Косухин был изображен отчего-то в гусарском кивере
и с кинжалом в зубах. Все синяки и царапины на Степиной физиономии были
зафиксированы с величайшей точностью.
- Спасибо, Николай Константинович! - Косухин и не думал обижаться. -
Вы эта... прямо как наши товарищи из РОСТА... Ну, чисто Каледин вышел!
Ингвар поклонился, пообещав по возвращении в Россию немедленно
записаться в загадочное РОСТА.
Между тем Арцеулов, укладывавший то немногое, что еще осталось из их
имущества, внезапно наткнулся на вещь, о которой уже начал забывать.
- Господин Ингвар, - обратился он к художнику, - я рассказывал вам об
этом. Взгляните...
И он протянул собеседнику эвэр-буре, подарок командира Джора.
Художник осторожно взял рог в руки и поднес к свету.
- Господин Валюженич говорил, что это - точная копия рога Гэсэра, -
наконец, проговорил он. - Признаться, не уверен. В разных источниках я
видел изображения трех типов этого рога. К тому же ваш выглядит как-то
очень ново. Впрочем...
Он достал блокнот и стал быстро набрасывать изображение рога. Глаза
его прищурились, карандаш летал, словно наделенный своей отдельной жизнью.
Рог на бумаге, как успел заметить любопытный Степа, получался как
настоящий, даже с тенью.
- Постараюсь где-нибудь использовать, - Ингвар тщательно сравнивал
рисунок с оригиналом. - Вам, господа, перешлю вашу часть гонорара, ежели,
конечно, найдется покупатель на всю эту мистику... В Дели я покажу вам
портрет Гэсэра...
- Ух ты!.. - только и мог вымолвить Степа.
- Не портрет, конечно, - рассмеялся своей оговорке Ингвар. - Просто
картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды -
на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во
врага...
Арцеулов вспомнил свое странное видение - командир Джор, рука,
оттягивающая тетиву - и черная тень, дышавшая могильным холодом...
- Я бы хотел у вас спросить, господин Ингвар, - начал он, неуверенно
взглянув на художника, наносившего последние черточки на рисунок.
- Да? - откликнулся тот. - Говорите, вы мне не мешаете.
- Я бы хотел узнать... Как вы можете объяснить то, что с нами
произошло?
- Вы имеете в виду революцию, войну или что-то иное? - голос
художника прозвучал неожиданно жестко и сурово.
- Не знаю... наверное, и это тоже. Но хотя бы то, что мы видели...
Ведь как ни крути - этого не может быть. То есть, не должно быть! Всякая
нечисть, нежить... Это мертвецкое гнездо Шекар-Гомп! Все эти Венцлавы,
Анубисы...
- Боюсь, вы обратились не по адресу, - спокойно ответил Ингвар. - Я -
художник, который увлекся Востоком, начитался легенд - и не больше. Ваш
коллега, уверен, объяснит вам куда быстрее и доходчивее.
- А то! - не удержался Степа. - Ты, Ростислав, как был беляк, беляком
и остался. Нечего Революцию путать со всякой мерзостью!
- Все-таки мерзостью? - как бы ненароком переспросил Ингвар.
- Да! - рубанул Косухин. - Мерзостью, это точно! Я себе это так вижу
- какие-то гады, которые примазались к нашему большевистскому делу,
готовят заговор. Они созвали всяких ученых-интеллигентов, чердынь его,
научились, как этих нараков воскрешать, создали чертов 305-й полк, а
теперь готовят себе кубло в Шекар-Гомпе! Ничего, доберемся и до них!
- Но кто же они, эти мерзавцы?
- Выясним, - угрюмо пообещал Степа, - не иначе, из
попутчиков-интеллигентов, которым диктатура пролетарская не по нутру...
- Ох, уж эти интеллигенты! - согласился Ингвар. - Вам эта версия не
по душе, Ростислав Александрович?
- Мне ее уже излагали, - капитан уклонился от комментариев. - Ну, а
все-таки, Николай Константинович, что вы скажете?
- Я не политик, не историк, и даже не специалист по марксизму и
этому, прости Господи, историческому материализму... Давайте я вам
расскажу одно предание. Как раз тибетское. Сейчас все это становится
модным. Запад всем надоел - подавай Восток...
- Блаватская, - вспомнил Арцеулов.
- Ну, госпожа Блаватская - явление относительно безвредное. Сейчас
пошли другие, покруче. Ищут на Востоке чуть ли не марсиан. Скоро, вот
увидите, понапишут такое, что куда там господину Уэллсу! Да-с, ничего не
поделаешь - мода... А это предание - настоящее и довольно редкое... Мне
рассказали его в одном монастыре неподалеку от Лхасы. Тот, кто мне его
рассказывал - настоятель монастыря - уверял, что оно было записано где-то
в XVII веке, но на самом деле значительно старше... Ну-с, постараюсь быть
ближе к тексту...
Ингвар помолчал, затем вновь заговорил - медленно, немного нараспев,
негромким глуховатым голосом:
- Когда был создан мир, он был похож на шатер с восьмью шестами,
полог которого образовывало Небо. Небосвод вращался вокруг центра мира,
где находилась великая гора Кайлас. Эта гора пронизывала мир снизу доверху
- от мира подземного, где скрывались духи ада, через мир людей в небеса,
где обитали боги-хранители Лха. Их много, и не всем им есть дело до мира
людей. Но Великий Лха, Отец Бытия, пожалел людей и послал своих сыновей,
чтобы они охраняли их, помогали в бедах...
...Их было четверо, сыновей Великого Лха: Лха Белых Небес, Лха Живого
Света, Лха Внутреннего Покоя, но самым могучим был Лха Старший Брат, имени
которого время не сохранило.
Отец Бытия, посылая их в мир людей, велел не вмешиваться в людские
распри и в людскую суету. Люди должны сами определять свою судьбу - хорошо
ли, плохо, но сами, без подсказки и приказа. Лха должны были следить за
тем, чтобы угроза из Внешнего Мира, находящегося за пределами Шатра с
восьмью шестами, не изменила людской жизни, и чтобы поддерживалось в
нерушимости главное равновесие нашего мира - равновесие между Жизнью и
Смертью, между теми, кто живет, и теми, кто превратился в духов-цхун...
Ингвар на минуту замолчал, закрыв глаза, словно вспоминая слышанное,
затем продолжил:
- Сыновья выполняли приказ Отца Бытия. Но шли годы, века,
тысячелетия, а люди, предоставленные сами себе, оставались прежними,
коснели в нищете и невежестве, неспособные к лучшей жизни. И тогда Лха
Старший Брат сказал братьям: "Не будем ждать больше. Мы должны помочь
людям стать лучше и счастливее". Братья, помня приказ Отца, не захотели
нарушить Высшую волю. Опасаясь, что Лха Старший Брат сам нарушит ее, они
оградили мир золотой стеной и поставили вдоль этой стены демонов-яки...
...Лха Старший Брат был бессилен перейти золотую стену. Но жажда
помочь людям была сильнее запрета, и он начал искать способ. Лха был мудр
и видел, что люди не поверят ни ему, ни его слугам, они слишком темны и
порочны. Поэтому он решил найти себе помощников в другом мире, мире
духов-цхун...
Цхун - неприкаянные души - когда-то свободно бродили среди живых,
наводя ужас и неся смерть. Но много веков назад сын Лха Белого Света по
имени Ньятицэнпо, дух-птица, спустился с порога небес и запер двери могил.
И вот теперь Лха Старший Брат решился открыть эти двери и, создав войска
из духов-цхун, установить среди людей справедливость и мир. Он знал,
многие погибнут в войне и хаосе, но надеялся, что уцелевшие заживут
счастливо...
И вот запоры отворились, раскрылась дверь в подземное царство Владыки
Шинджи, и войско мертвых выступило в поход. Три брата Лха видели беду, но
ничем не могли помочь - им было запрещено вмешиваться, и раз они не смогли
предотвратить войну, им оставалось лишь наблюдать за нею, по-прежнему
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг